Цветущий сад - Пембертон Маргарет. Страница 15

Чипс впервые встретил Глорию в придорожной закусочной, где она служила официанткой. Поскольку даже для самых преданных его сторонников его женитьба на ней вряд ли была приемлемой, Чипс с присущей ему находчивостью создал для нее приличную легенду. В соответствии с ней она была сиротой, последним ребенком в семье, корни которой уходили к тем временам, когда Лос-Анджелес назывался Эль Пуэбло де Нуестра Синьора ле Рейна де лос Анджелес де Поркинкула. Ее воспитал дядя, который вел затворнический образ жизни. Отшельник почти ни с кем не поддерживал отношений, окутанный сплошной тайной. Эта невероятная история выдержала испытание временем. Если даже кто-то и сомневался, была ли Глория О'Шогнесси именно той, за кого выдавала себя, у него никогда не хватало смелости высказать свои подозрения.

Женитьба была для Чипса средством достижения цели в политической карьере. С Глорией в обнимку в глазах избирателей он казался лет на двадцать моложе. Единственное, чего он опасался, так это газетных сплетен по поводу любовных связей жены на стороне. Произойди такое, он сразу перестанет быть крутым бесшабашным парнем из Норс-Энда и превратится в обыкновенного старого доверчивого дурака.

Беспечные прогулки Глории по магазинам Нью-Йорка явно затянулись. Пора бы ей вернуться в Бостон и приступить к роли любящей жены. Ее нежелание жить там наводило на неприятные мысли. Если он хочет знать, кто увивается за ней в Нью-Йорке, надо попробовать выяснить это весьма деликатным способом. Он снова снял трубку телефона и набрал номер, который никогда нигде не записывал, даже в своей секретной записной книжке.

— Привет, Чипс! Рад слышать тебя! — раздался гулкий мужской голос. — Твое имя снова замелькало на страницах газет.

— Работаю на благо отечества, — сухо ответил Чипс. — Долг прежде всего. Отставка была бы весьма желанной, но общество снова требует моего участия в выборах.

— Безмозглые ослы! — выругался его собеседник. — Зачем я тебе понадобился?

— Мне нужна полная информация о поведении моей жены за последние две недели. Она провела их в Нью-Йорке, желая пополнить свой гардероб и порастрясти мой банковский счет.

— И ты желаешь знать, какие покупки она делала днем и ночью?

— Совершенно верно. И как расплачивалась — наличными или каким-то иным способом.

Послышалось сдержанное хихиканье.

— Говорил я тебе, что ты слишком много на себя берешь, старый козел. Двадцатитрехлетние не годятся для души. Они возбуждают слишком сильное сердцебиение.

— Слава Богу, они возбуждают кое-что еще.

Раздался громкий смех.

— Хорошо, я постараюсь узнать о ночных похождениях твоей женушки и сообщу тебе немедленно.

— Благодарю.

Чипс положил трубку. К концу недели он так прижмет Глорию, что та не сможет поехать никуда дальше Бруклина без вооруженной охраны. Он открыл дверь, пригласил своих помощников и внимательно выслушал их, пока камердинер накидывал ему на плечи тяжелую каракулевую шубу.

— Мы хотели поговорить о докерах, мэр. Их голоса имеют существенное значение, но мы не можем обсуждать этот вопрос в Сити-Холле в присутствии Шона Флинна, сующего нос в каждую замочную скважину.

— Считайте, что голоса докеров у нас в кармане, — самодовольно заявил Чипс, надевая серую велюровую шляпу, которая больше подходила главарю мафии, чем мэру.

— Они начинают кампанию против вас и собираются дать яростный бой, гораздо более жестокий, чем в прошлый раз.

— Я привык к жестоким битвам, — сказал Чипс, взяв в руки черную трость. — Они доставляют мне удовольствие.

Он быстро вышел, и помощники поспешили следом, все еще пытаясь заставить его выслушать их.

— Генри Мортимер, репортер «Глоб», говорит, что слово «взяточничество» уже было использовано. Если бы «Глоб» изменил…

— Они выдвигают кандидата, который намерен обойтись без опеки боссов и в корне изменить политику местных властей…

Чипс сел в сверкающий черный седан. Его помощники направились к «форду». Чипс больше всего любил этот момент в начале рабочего дня. Его шофер имел строгие инструкции не замедлять хода перед пешеходами, уличным транспортом и прочими незначительными препятствиями. По обеим сторонам капота развевались флажки, почти непрерывно звучал предупредительный сигнал, когда Чипс О'Шогнесси торжественно направлялся в центр своего королевства. Сопровождай его каждое утро отряд всадников в медных латах, он был бы еще счастливее. Пожалуй, он опоздал родиться, размышлял Чипс. Ему бы следовало быть римским императором или монгольским завоевателем. Он был убежден, что в его жилах течет кровь ирландских королей, и потому вел себя соответствующим образом. С присущей ему энергией и способностями он очень эффектно обставлял свое прибытие в Сити-Холл и принимался за муниципальные дела, как правило, не считаясь с чьим-либо мнением, кроме своего.

Он долго добивался власти, но еще не насладился ею в полной мере. Он начинал, будучи самым молодым мэром, и у него не было даже своего офиса. Будущее манило его неограниченными возможностями, и в те головокружительные дни не нашлось бы мужчины или женщины, которые не верили бы, что он снова победит на выборах. Не то чтобы все хотели этого. Многие были против того, чтобы городом командовал этот мягкий на вид, но безжалостный диктатор, который пришел к власти с помощью местных воротил. Все надеялись, что с диктаторством будет покончено, по крайней мере в следующие четыре года. Снятие Чипсом своей кандидатуры за несколько часов до проведения голосования повергло город в оцепенение. Старый Фергус Конвей даже скончался от удара, а его вдова публично возложила вину за это на Чипса О'Шогнесси. С его же стороны не последовало никаких вразумительных объяснений.

Он утверждал, что выбывает из предвыборной гонки, поскольку четыре года пребывания на посту городского головы показали — городу нужен более зрелый мэр. Даже школьникам было ясно, что это просто отговорка. Отсутствие опыта ни разу не проявлялось за время его пребывания на посту мэра. Кроме того, он нес что-то о скромности, смирении, прямодушии. Ни одним из этих качеств Чипс никогда не обладал.

Никто в городе не знал истинной причины его поступка, даже его семья. Единственным человеком, которому было известно, почему бостонский мэр добровольно сдал свои позиции, хотя в дальнейшем оставался крупным политическим деятелем города в течение тридцати лет, являлся Дьюарт Санфорд.

Чипс подписал документ о начале строительства скоростной автострады, когда внезапно на него нахлынули воспоминания. Ненависть, копившаяся годами, вновь охватила все его существо, и руки Чипса неистово затряслись.

Секретарша с беспокойством посмотрела на него:

— С вами все в порядке, сэр?

— Разумеется, — резко ответил Чипс, размашисто подписывая документ.

Что на него могло так повлиять? Может быть, физиономия, которую он жирно обвел в сегодняшней утренней газете? Или предстоящие выборы?

— Да пошли они ко всем чертям, — проворчал он и написал отказ на стопке просьб, лежащих перед ним, даже не удосужившись прочитать, чего хотели просители.

Тридцать лет ожидания, тридцать лет в политике — и ни разу за это время не попытать блаженства занять высший пост. Его авторитет городского политического деятеля не вызывал сомнений, но что есть власть без ее зримых атрибутов? Для человека его склада такая власть мало что значила. День смерти Дьюарта Санфорда стал для него счастливейшим в жизни. Теперь нельзя было терять ни одного часа. Он немедленно объявил о своем намерении баллотироваться на пост мэра, хотя оставалось еще восемь месяцев до выборов. Затем последовала его блестящая победа. Это был бальзам на его озлобленную душу. Сразу же после вступления в должность он отправился в одиночестве на бостонское кладбище и постоял у могилы своих родителей.

— Я выполнил свое обещание, — сказал он, затем, низко наклонившись, взял горсть земли и высыпал ее сквозь пальцы на ухоженную могилу, где лежали роскошные цветы. Это была ирландская земля, доставленная сюда из страны, которую Чипс никогда не видел, но которую его родители любили всем сердцем.