Грехи людские - Пембертон Маргарет. Страница 76

Дверь за женщиной захлопнулась. Элизабет все стояла, тяжело опираясь о раковину. Ее лицо было белым как простыня, тело била сильная дрожь.

Глава 18

Она постаралась уверить себя в том, что американка ничего не поняла. В непривычном климате люди частенько испытывают недомогания, а в Сингапуре жара была чудовищной. Должно быть, она просто съела или выпила что-нибудь, что желудку не понравилось. В этом все дело.

Но на следующее утро все повторилось. И так изо дня в день.

– О Боже! – шептала она, исторгая из себя еду, которую с трудом впихнула, лишь бы только доказать себе, что с ней все в порядке. – О Господи, что же делать?! Что же мне делать?!

Она с трудом вышла из ванной и, усевшись за туалетный столик, открыла ящик и вытащила записную книжечку. Вот уже три года она делала записи, как ей рекомендовал гинеколог, которому она пожаловалась на то, что никак не может забеременеть. В книжечке все дни менструаций были аккуратно выделены. Трясущимися руками она пролистала страницы, заранее догадываясь о том, что увидит.

Ее последние месячные закончились незадолго до того, как она впервые была близка с Рифом. Элизабет упрекнула себя за то, что сразу после возвращения не отдалась Адаму. Ну а потом они с Адамом уехали в Сингапур.

Во время путешествия она была очень внимательна к мужу, изо всех сил стараясь загладить свою измену. Но любовью на корабле они не занимались. Адам чувствовал усталость и недомогание, у него была сильная простуда, и вообще от плавания ему сделалось нехорошо. Они гуляли по палубе, держась за руки, танцевали, обнявшись, много часов проводили на прогулочной палубе, но близости между ними так и не случилось.

Элизабет отложила книжку. С прибытием в Сингапур не было нужды вычислять дни. Хотя Адам и пытался несколько раз добиться от нее близости, она всегда находила причины для отказа. Ей хотелось подольше чувствовать на своем теле прикосновение рук Рифа, чувствовать его губы на своих губах.

Элизабет уставилась на свое отражение в зеркале, стоявшем на столике. Она выглядела ужасно, отвратительно: синяки под глазами, бледное лицо... Было очевидно, что с ней не все в порядке, и ей пришлось сказать Адаму, что скорее всего она подцепила по пути сюда какой-то вирус и он теперь разошелся. Адам был так озабочен услышанным, что Элизабет почувствовала себя еще отвратительнее.

– Ох, Адам... – выдохнула она в отчаянии. – О, дорогой, дорогой Адам! Я вовсе не думала, что будет так плохо. Я не хотела портить тебе отдых.

По ее лицу потекли слезы. Она надеялась, что сможет, как и прежде, окружить мужа вниманием и заботой. Что их совместная жизнь пойдет своим чередом. И что ее страсть к Рифу ничему не помешает. Но сейчас Элизабет поняла всю тщетность своих надежд. Ее жизнь развалилась на две части, и удержать их в равновесии она не сможет. Не получится у нее продолжать спокойную и обеспеченную жизнь с Адамом, чувствуя, как изнутри ее сжигает неуемная любовь к Рифу. Нужно было выбирать, помня, что под сердцем она носит ребенка от Рифа. Элизабет прикрыла лицо руками. Слезы продолжали капать у нее из глаз, стекая между пальцев на пеньюар.

– Черт... черт... черт побери! – всхлипывала она. Ей столько лет хотелось сделаться матерью. Она считала и пересчитывала дни возможного зачатия, месяц за месяцем на что-то надеялась. И вот наконец свершилось. Она зачала. И человек, от которого ожидает ребенка, горячо любим ею. Но это не муж, и, стало быть, не о таком ребенке Элизабет мечтала. Этот ребенок не сделает Адама счастливым. Он не будет венцом их супружества. – О Господи, Адам! – упавшим голосом прошептала она, роняя голову на руки. – Мне так жаль, дорогой... Я ужасно сожалею, что все так случилось!

– Стало быть, ты теперь другого мнения и больше не хочешь в Куала-Лумпур? – спросил Адам за обедом.

Она ковыряла палочками в тарелке с креветками под вкусным остро-сладким соусом. Отложив палочки, Элизабет сказала:

– Решай сам. Если хочешь, я с удовольствием отправлюсь вместе с тобой. Но что-то мне расхотелось ехать в Куала-Лумпур.

С утра Адам отлично поиграл в теннис и превосходно себя чувствовал. Жизнь казалась ему прекрасной и удивительной. Сейчас же, глядя на жену, он озабоченно нахмурился.

– У тебя все в порядке, Бет? То есть, может, ты не хочешь ехать туда, потому что неважно себя чувствуешь?

Она покачала головой и отодвинула тарелку.

– Нет причин для беспокойства, Адам.

Она понимала, что с мужем нужно поговорить, но не чувствовала в себе достаточно душевных сил. Она даже не представляла, какими словами можно было бы объясниться с Адамом. Да и как обрушить на голову кому-то вот так, с бухты-барахты, такую чудовищную новость? Тем более что Адам был ей отнюдь не безразличен, и она очень любила его. Он еще больше нахмурился.

– Мне кажется, что тебе нужно обязательно сходить к врачу. Не думаю, что через день-другой ты будешь в полном порядке, потому что ты ведь, в сущности, не ешь, да и вид у тебя ужасный, но...

Она с трудом выдавила из себя улыбку.

– Не самый большой комплимент, который можно сказать даме!

Адам улыбнулся:

– Ну, ты отлично понимаешь, что я хотел сказать. Тут такой опасный климат, что нельзя не обращать внимания на свое самочувствие.

На Адаме сейчас были расстегнутая на груди полотняная рубашка и шорты. Но, несмотря на легкую одежду, на лбу и на висках блестели капельки пота. Он обернулся, чтобы подозвать официанта, и жестом показал, что хотел бы еще виски с содовой.

– Если не хочешь ехать на север, – продолжал Адам, вновь повернувшись к Элизабет, – то самое время возвратиться в Гонконг.

– Хорошо бы, – ответила она, стараясь не встречаться с ним взглядом. Она отвернулась к окну, наблюдая, как рыбаки-малайцы извлекают из сетей свежий улов. Чем скорее она вернется в Гонконг, тем раньше сообщит Рифу о ребенке. И уже тогда можно будет обо всем рассказать Адаму.

Официант-китаец ловко нес поднос со спиртным; он легко лавировал между столиками, пробираясь к Адаму. Взяв бокал и отхлебнув виски, Адам сказал:

– В таком случае мы отплываем первым же рейсом домой, в Гонконг.

Рыбаки шли по пляжу, унося свою свежайшую добычу. В лучах яркого солнца далекие зеленые острова казались миражем. Оторвавшись от окна, Элизабет посмотрела на мужа.

– Ты и вправду считаешь Гонконг домом?

Он пожал плечами.

– А как же! Там ведь теперь наш с тобой дом.

– А как же «Фор Сизнз»? – поинтересовалась Элизабет и подумала: доведется ли ей еще вернуться в Англию и станет ли тот особняк вновь ее настоящим домом?

– Ну, строго говоря, я никогда и не воспринимал «Фор Сизнз» как свой дом, – со своей обычной откровенностью признался Адам. – Я всегда думал о нем как о твоем доме.

– Но ведь тебе нравилось там жить? – не унималась она, пытаясь понять, был ли он в «Фор Сизнз» доволен и счастлив. А вдруг она очень многого раньше не понимала, неправильно воспринимая отношение к ней мужа?

– С тобой мне всюду хорошо, – сказал он и взял ее через стол за руку. – Во дворце ли, в хижине, какая разница? До тех пор, пока ты со мной, я счастлив.

При всем желании она не смогла ничего на это ответить.

Он стиснул ее руку и решительно сказал:

– Стало быть, мы все решили. Из отеля сразу же свяжемся с пароходством и закажем билеты на обратный рейс. Интересно, изменилось ли там что-либо за время нашего отсутствия? Наверное, Алистер все пытается уговорить Элен выйти за него, а она, должно быть, еще раздумывает.

Когда они поднялись из-за стола, у Элизабет даже закружилась голова при мысли о том, как же все переменилось. Ее жизнь и жизнь Рифа изменилась – решительно и бесповоротно. А у нее недоставало мужества сказать об этом Адаму.

Они вышли из отеля к стоянке, где их дожидался «мерседес». Адам скоро понял, что езда по сингапурской жаре не такое уж удовольствие, и уже через несколько дней после приезда нанял шофера-малайца. Тот сейчас сидел на корточках в тени автомобиля. При появлении хозяина он поспешно вскочил и ловко открыл дверцы машины.