Грехи людские - Пембертон Маргарет. Страница 90

Глава 21

Спальня в доме Тома Николсона была затемнена: жалюзи на окнах мешали яркому солнцу проникать внутрь. Жюльенна лежала на спине, и на ее губах блуждала мягкая улыбка, а рука нежно ласкала плечи Тома и его волосы. Он никогда не слыл изобретательным любовником. В отличие от Дерри ему бы и в голову не пришло совокупляться в неустойчивой парусной посудине у мыса д'Агуийяр. Но его незатейливые ласки были приятны Жюльенне. Тем более что в сексе она была неистощима на выдумки.

– Хорошо, правда? – прошептала Жюльенна и прикоснулась губами к Тому.

Она прикрыла глаза, и тотчас же ее страстное воображение нарисовало восхитительную картину, должную компенсировать скучноватое соитие с Томом. Оно не было любовью, но мысль об этом не слишком огорчала Жюльенну. Было явно, что все его помыслы сейчас с Ламун. Именно ей он отдавал всю свою нежность. А Жюльенна просто-напросто помогала ему облегчить душевную боль и обрести временное успокоение. Она притянула Тома к себе. Сознание, что она понимает его состояние, доставило ей куда большее удовлетворение, чем легкое удовольствие от соития, вполне, впрочем, успешного.

Когда Том Николсон, уставший, лежал на спине, Жюльенна приподнялась на локте и соболезнующе посмотрела ему в глаза.

– Ну как, тебе немного лучше? – спросила она, чуть касаясь кончиками пальцев его груди.

– Ты говоришь прямо как медсестра, – с улыбкой сказал он.

Жюльенна захихикала в ответ.

– Я и чувствую себя сейчас медсестрой. Особой медсестрой!

Улыбка с лица Тома исчезла, в глазах появилось грустное выражение.

– Тебе цены нет! – сдавленным голосом произнес он, притягивая ее поближе, признательный за ее щедрость в любви и душевную простоту.

Жюльенна удобно устроилась рядом. Ее рыжие волосы были беспорядочно разбросаны, дыхание ласкало кожу Тома.

– Завтра я обедаю с Элизабет, – сказала она, протянув руку к тумбочке за сигаретами и зажигалкой. – Беременность ей к лицу. Она выглядит очаровательно, лучше, чем когда бы то ни было.

Том выдохнул дым от сигареты к потолку.

– И все же я никак не могу поверить в то, что она ушла от Адама. – Улыбка чуть тронула его губы. – Хотя у меня и есть кое-какие соображения, которые появились при моей первой встрече с Элизабет.

– Когда? – спросила Жюльенна, садясь в постели и глядя на него с явным интересом. – Когда? Расскажи скорее.

– Это было на борту «Восточной принцессы». Я тогда еще подумал, что неплохо было бы закрутить роман с Элизабет – это позволило бы мне позабыть Ламун.

Некоторое время Том молчал, вспоминая. Никогда прежде ему не приходилось говорить о Ламун. Боль была слишком сильна, рана совсем еще свежа.

Жюльенна терпеливо ждала, когда он справится наконец с волнением и опять заговорит.

– Впрочем, я так и не попытался подъехать к Элизабет. Она казалась такой счастливой с Адамом, и мне даже не могло прийти в голову, что она способна ему изменить.

Жюльенна засмеялась, а потом, успокоившись, села на край постели и принялась собирать разбросанную по полу одежду.

– Вот это и была твоя первая ошибка, cheri. Совершенно напрасно ты был в этом уверен. Никогда не следует быть уверенным, если речь идет о женщине.

На другой день в ресторане Жюльенна говорила Элизабет:

– Ламун Шенг, несомненно, уже покинула этот мир. Ни одна живая душа не знает, где она сейчас. Том даже не хочет говорить на эту тему. Он вне себя от горя.

Элизабет отложила меню. Она не могла решить, что ей заказать: омара, креветки или лучше взять крабов. Риф сделал все возможное, чтобы выяснить, где находится Ламун Шенг, но ему так ничего и не удалось узнать. Его осведомители-китайцы не смогли ему в этом помочь. Казалось, что Ламун вообще никогда не существовала.

– Риф полагает, что ее увезли из Гонконга и выдали замуж за какого-то человека, выбранного ее отцом. И успели это обтяпать, пока Том и Риф находились в больнице, – сказала она, и ее голос зазвенел от сдерживаемой злости. – Никак не могу поверить, что в наши дни двадцатилетнюю женщину могут умыкнуть, как нечто неодушевленное, как какую-нибудь вещь!

Жюльенна пожала плечами.

– Полностью, дорогая, с тобой согласна. Средневековье, что и говорить. Благодари судьбу, что родилась европейкой!

Официант, лавируя между столиками, занятыми многочисленной публикой, пробирался к женщинам. Ресторан был декорирован под старинный колесный пароход, какие когда-то плавали по Миссисипи. На фоне этого интерьера очень необычно выглядел официант с типично китайской внешностью и в пиджаке с воротником-стойкой и белыми пуговицами.

– Я бы взяла устриц, – сказала Элизабет. Ее выбор предопределило знание того, что живые крабы и омары плавали в подвале ресторана в больших чанах.

– А я возьму омара, – сказала Жюльенна, которую не слишком-то беспокоило то, что омара придется убить, а потом приготовить и подать ей. – Да, и еще, пожалуйста, бутылочку шабли.

Жюльенна оглядела публику за соседними столиками, но знакомых не обнаружила. Она чувствовала себя очень уставшей. Стараясь делать все возможное для того, чтобы Ронни, Дерри и теперь еще и Том чувствовали себя счастливыми, она расходовала столько энергии, что даже ей это оказывалось не под силу.

– Ты сегодня выглядишь печальной, – сказала Элизабет и положила руку на живот, так как ребенок вдруг взбрыкнул. – Может, тебя что-то беспокоит?

– Да нет, ничего, – со вздохом ответила Жюльенна. – Просто я размышляла, не пора ли немного успокоиться, передохнуть. В июне мне уже будет двадцать семь. Может, мне тоже следует подумать о ребенке?

– А ты не говорила с Ронни о том, что у тебя пробуждается материнский инстинкт? – спросила удивленная Элизабет.

Темные глаза Жюльенны продолжали блуждать по лицам посетителей ресторана... Никого из интересных людей она так и не обнаружила.

– Не думаю, что Ронни будет против, – сказала она, подумав. – Скорее всего он даже обрадуется.

Официант принес закуску, па которую Элизабет даже не взглянула. Она была уже на седьмом месяце беременности, и у нее не было никакого аппетита. Иногда, очень редко, ей с самого утра хотелось как следует поесть, но в остальное время еда сделалась для нее сущим мучением: почти каждый кусок она запихивала в себя едва ли не силой.

– Скажи, а у тебя не возникает чувства вины? – спросила Элизабет.

– В каком смысле? – уточнила Жюльенна, думая, кого имеет в виду Элизабет: Дерри или Тома Николсона.

– Ты посмотри, сколько тут всего вкусного. – Элизабет обвела рукой стол. – Я не знаю, как сейчас дела во Франции, но с начала января в Англии продажа бекона, масла и сахара нормирована. Кроме того, объявили о том, что по пятницам вообще не будет в продаже мяса.

– Виноваты немецкие подлодки, это они нападают на корабли в Атлантике, – сказала Жюльенна. – Ронни говорит, что, как только моряки с ними разделаются, поставки продовольствия в Британию возобновятся, в первую очередь из Америки. Тогда снимут все ограничения и люди смогут покупать сколько угодно продуктов.

– Наверное, Ронни прав, – сказала Элизабет без особой убежденности в голосе. – Но уже март. Сколько это еще продлится?

Это продолжалось и в апреле. Девятого апреля две германские дивизии вторглись на территорию Дании. Копенгаген пал в течение полусуток. В тот же день германские войска высадились неподалеку от Осло. Началась ожесточенная и кровавая битва за Норвегию.

– По крайней мере мы полностью готовы к вражескому вторжению тут, в Гонконге, – сказал Адам.

Дело происходило в самом начале мая. Он и Элизабет сидели за угловым столиком в ресторане «Пенинсулы», среди множества цветов. Их еженедельные свидания продолжались, но ни о каком воссоединении (на которое втайне рассчитывал Адам) не могло быть и речи. Элизабет чувствовала себя вполне счастливой. Она любила Рифа. Неохотно, только лишь снисходя к просьбе беременной Элизабет, Адам согласился наконец начать бракоразводный процесс на том основании, что Элизабет изменила ему и ушла к другому мужчине.