Йоркширская роза - Пембертон Маргарет. Страница 29

Легкая улыбка тронула его тонкие, красиво очерченные губы.

– Да, я так говорил, но до того, как в нашу жизнь вошли мои двоюродные сестры и брат. Я говорил тебе, что мои дядя и тетя живут на улице рядом с той, на которой живешь ты. Отец сказал Роуз, моей младшей кузине, что она более чем желанная гостья в Крэг-Сайде, и пригласил ее переехать и жить там, но она ответила на его предложение отказом. Она любит Крэг-Сайд, мало того, я думаю, она любит его больше, чем любой из нас, но она ценит своих друзей с Бексайд-стрит и не спешит покидать их.

– Ну и?.. – поторопила его Сара, которой понравилось упоминание о Роуз Сагден.

– И Лотти относится х Роуз скорее как к родной сестре, чем как к кузине. А так как Роуз живет в фабричном коттедже, Лотти пришлось пересмотреть свои взгляды.

Сара тактично промолчала. Она понимала, что, насколько бы ни изменились взгляды Лотти на «низшие» слои общества, эта перемена не настолько велика, чтобы радоваться романтической дружбе отца с одной из соседок Сагденов.

Колеса велосипедов захрустели по разбросанной на дорожке гальке. Белка, потревоженная шумом, поспешила взобраться на верхушку ближайшего дерева.

Уильям и Сара некоторое время шли молча. Уильям думал о том, как бы познакомить Сару с Гарри, Лотти и Роуз. Сделать ли это до того, как Ноуэл и Нина приедут в Крэг-Сайд по случаю его совершеннолетия? Или подождать до тех пор, пока не соберется все семейство?

Размышления Сары были тоже непростыми. Если у отца Уильяма романтическая дружба с вдовой на Бексайд-стрит, с какой стати ему не одобрять отношения собственного сына с ней, девушкой из предместья? Какая разница, в конце концов, между ней и миссис Уилкинсон? Только возраст. Обе они выросли в рабочем окружении, обе работали на фабрике. При подобных обстоятельствах отец Уильяма скорее поймет чувства сына, чем отнесется к ним с неодобрением.

– Я полагаю, лучше всего устроить в субботу после полудня пикник на Илкли-Мур, – проговорил Уильям, прерывая беспокойный ход своих размышлений. – Гарри привезет туда Лотти и Роуз, а я заеду за тобой на «Минерве».

«Минерва» была марка импортной машины, которую Уильям купил на деньги из оставленного ему дедом наследства. Однако в устах Уильяма это название звучало как имя собственное.

– Мы можем встретиться там же, где сегодня? – спросила Сара.

Она не испытывала особого волнения по случаю знакомства с Гарри, Лотти и Роуз, но «Минерва» вызывала у нее немалое беспокойство. В тех немногих случаях, когда Уильям бывал у них в доме на праздничных ужинах, когда подавали на стол тушеные рубцы с луком или пудинг из ржаной муки с зеленым горошком, он всегда приезжал на велосипеде. В их маленьком тупичке велосипед, пусть и заграничный, не привлекал внимания. А «Минерва» привлекала всеобщее внимание даже на самых богатых улицах Илкли или Харрогита.

Уильям кивнул. Он слишком уважал родителей Сары и не стал бы собирать у их дома зевак, даже если бы решился трястись на «Минерве» по булыжной мостовой.

Мистер и миссис Торп, разумеется, знали, кто он такой, но это не вызывало у них душевного трепета.

– Доброе имя превыше любого богатства, – сказал отец Сары Уильяму, цитируя сборник пословиц, и произнес эти слова в такой проникновенной, вдумчивой манере, которая обеспечивала куда больший успех его проповедям, чем патетические призывы к страху перед адским пламенем, провозглашаемые его коллегами. – В этом доме прежде всего ценятся доброе имя и добрый нрав, юноша, – добавил он с истинно брэдфордской прямотой. – Если ваши намерения такие честные, какими мы их считаем, вы можете ухаживать за Сарой, как и любой другой порядочный молодой мужчина. Если это не так, никакие капиталы не сделают вас желанным гостем в этом доме. Вам лучше уйти отсюда, и поскорей.

Уильям не ушел. Он сел и выпил чашку чаю с ломтиком пирога с мятой и коринкой, испеченного миссис Торп. К тому времени как он собрался уходить, Уильям пришел в состояние невероятного изумления перед широтой самообразования мистера Торпа. Отец Сары ссылался в разговоре на труды доктора Джонсона, поэзию Джона Мильтона, романы Чарлза Диккенса и Джордж Элиот – и все это к месту.

– Как же па может не быть начитанным? – вполне резонно сказала Сара, когда они с Уильямом остались вдвоем. – Он проповедник и свою Библию знает наизусть.

– Да, понятно, именно этого я и ожидал, – возразил Уильям, все еще ошеломленный строчками из «Потерянного рая» Мильтона, процитированными контролером ткацкого цеха. – Но я никак не думал, что он знает наизусть Мильтона!

Сейчас он замедлил шаги и остановился, когда лес поредел и впереди открылась Хоуортроуд.

– Я тебя встречу в субботу в два часа. Еды с собой не бери, я об этом позабочусь.

Сегодня Уильяму особенно не хотелось расставаться с любимой. Сара положила голову ему на плечо, Уильям обнял ее за талию и прижал к себе теснее, чем обычно.

– Я не собираюсь ждать до дня своего рождения, чтобы сказать о тебе отцу, – произнес он решительно. – Скажу ему в субботу вечером за обедом. Хочу, чтобы мы могли объявить о нашей помолвке в день моего рождения, Сара. Хочу, чтобы мы поженились на Рождество.

Сара широко раскрыла темно-голубые с черными ресницами глаза, и у него перехватило дыхание. Как могла вполне обыденная чета Торп произвести на свет такую красавицу? Ее густые каштановые волосы темного оттенка, собранные в свободный высокий узел, казались почти черными. Тонкие, прекрасного рисунка брови, благородный овал лица и свойственное ей невинное выражение делали Сару похожей на мадонн Рафаэля или Перуджино, а не на девушку из Йоркшира, родившуюся в строгой методистской семье.

– Сара…

Желание вспыхнуло в нем, такое жаркое и яростное, что Уильям боялся утратить контроль над собой. Они должны пожениться как можно скорее! Должны! Он больше не в силах держать в узде свое желание обладать ею, не в силах целовать ее только нежно, без страсти.

Прикосновение ее груди, когда она в своей невинной чувственности прильнула к нему, было невыносимо возбуждающим. И Уильям не осмеливался поцеловать Сару на прощанье – он утратил бы над собой всякую власть.

– Сара… – повторил он хрипло. – Сара, я…

Как бы прочитав его мысли, как бы разделяя силу его влечения, она повернулась к нему всем телом и подняла на него глаза, полные великой любви.

Уильям шумно втянул в себя воздух, и на короткое мгновение, когда луч солнца упал на них двоих сквозь листву, показалось, что время остановилось.

– Я люблю тебя, – произнес Уильям глухо, почти не в состоянии воспроизводить звуки речи. – Ты моя крепость и мир мой, Сара, и я буду любить тебя до конца своих дней.

Ее руки обвились вокруг шеи Уильяма.

– Я буду любить тебя дольше, Уильям. Я буду любить тебя всегда.

Это нельзя было вынести и преодолеть. Уильям оттолкнул от себя велосипед, и тот свалился в заросли лилий. Уильям прижал к себе Сару с такой силой и страстью, о которых раньше мог только мечтать. И прильнул губами к ее губам.

Роуз, Дженни и Микки взирали на мир с места своих обычных встреч, то бишь с крыши сарая, который Порриты делили с тремя другими семьями.

– Неужели ты вправду увидишь короля и королеву, когда вы поедете в Лондон? – почти с благоговением спросила Дженни у Роуз. – Вы будете в Вестминстерском аббатстве, когда королю возложат на голову корону?

– Нет, разумеется. – Микки исполнилось семнадцать, и наивность пятнадцатилетней Дженни часто его раздражала. Он выдернул травинку из щели на крыше и сунул в уголок рта, недовольный собой и всем миром. – В аббатстве займут места одни аристократы, – продолжал он, глядя не на Дженни, а на Роуз. – А фабриканты никакие не аристократы. Такой же простой народ, как мы, только сумели деньгу зашибить. А зашибли они деньгу потому, что такие слабоумные, как ты, Дженни, на них вкалывают.

Дженни сидела, обхватив руками колени, и теперь сжала пальцы так, что побелели костяшки. Она терпеть не могла, когда Микки разговаривал с ней как с маленькой девочкой, а еще больше ей не нравилось, что он смотрит на Роуз несчастными глазами. Ну и что из того, что у нее дружба с Риммингтонами? За что Микки их так не переносит?