Йоркширская роза - Пембертон Маргарет. Страница 39

Нина не приехала на Рождество в Брэдфорд. Она провела его вместе с Рупертом в Марокко.

– Руперт уверяет, что свет в Танжере просто неправдоподобный, – с откровенной завистью сказал Ноуэл отцу, когда они вдвоем сидели у жарко пылающего камина и жарили каштаны. – Утверждает, что никогда в жизни живопись не удавалась ему так, как теперь.

– Это хо…рошо. – Лоренсу было по душе, что Нина вышла замуж за молодого человека с серьезными художественными способностями. – Чт-то ты думаешь о вы… ставке Сиккерта [16]? – спросил он, в то время как Роуз подошла к нему, села на подлокотник его кресла и обняла отца одной рукой за шею. – Мне кажется, он малость отличается от немецких экспрес…сионистов, которых ты так обож…аешь.

Полгода спустя, в день семнадцатилетия Роуз, Сара подарила жизнь дочери.

– Ее зовут Эмма-Роуз, – сказала Сара, лежа среди белоснежных подушек и принимая своих первых посетителей. – Правда, она настоящее чудо, тетя Лиззи? Глаза у нее, как у Торпов, губы, как у Риммингтонов, а улыбка самая красивая, какую только можно вообразить.

– Она просто красавица, – согласилась Лиззи, бережно вынимая девочку из деревянной кроватки и ласково баюкая.

Дом, в котором родилась Эмма-Роуз, принадлежал Уильяму и Саре. Крепкий семейный дом с террасой, похожий на тот, в котором Сагдены жили на Джесмонд-авеню. Прекрасный дом для юной четы, достойный наделенного благородным честолюбием молодого мужчины, который в двадцать один год был избран членом парламента от партии лейбористов.

– Нина обещает, что она и Руперт приедут на крестины, – сказала Сара, обращаясь к Роуз, так как все внимание Лиззи было поглощено Эммой-Роуз. – Она уже прислала мне в подарок шаль, которая стоит больше, чем я зарабатывала за год, и больше подходит для Вестминстерского аббатства, чем для нашей скромной методистской часовни у Бычьего брода.

Хотя он и не был методистом, Гарри должен был стать крестным отцом Эммы-Роуз, а Лотти, к ее великому удивлению, одной из двух крестных матерей. [17]

– Меня из-за этого не причислят к методистам? – обеспокоенно спрашивала у Роуз восемнадцатилетняя Лотти, волосы которой были собраны в красивый пышный узел.

– Нет, – ответила Роуз с усмешкой: ее всегда забавляла в Лотти смесь наивности с рассудительностью. – Но это означает, что ты должна проявлять заботу о благополучии твоей крестницы и ее воспитании. Вот только я думаю, что являться в методистскую часовню с волосами, обесцвеченными перекисью водорода, – не слишком многообещающее начало.

– Боже! Но ведь это не очень заметно, как мне кажется. – Перепуганная Лотти бросилась к ближайшему зеркалу. – Я нанесла очень небольшое количество на волосы, чтобы слегка осветлить их.

– И вполне в этом преуспела. Жаль только, что посветлели не все пряди. При ярком освещении ты выглядишь как зебра-альбинос.

У Лотти был на удивление скромный вид, когда она стояла перед часовней в светлой соломенной шляпе, под которую были спрятаны ее пестрые волосы. Однако Роуз удивило и кое-что другое. При обряде присутствовали не только Торпы, Сагдены и Риммингтоны, но также Полли с Дженни и Микки Поррит.

С первого взгляда Роуз просто не узнала Микки. Его обычно торчащая в разные стороны шевелюра была гладко причесана, можно сказать, прилизана, и блестела от бриллиантина. Но главное и самое удивительное заключалось не в его изменившейся внешности, а в том, что явился он сюда не просто потому, что на крестины пришла и Дженни.

Отец заметил удивление Роуз и зашептал ей на ухо:

– Мик…ки и Уильям хорошие дру…зья. Мик…ки поддержи…вал Уильяма на вы…борах.

– Ты не думаешь, что Микки сделает предложение Дженни? – прошептала Лиззи, когда запели гимн.

Роуз была настолько поражена ее словами, что уронила сборник гимнов. Микки женится на Дженни? О чем толкует мать, с чего она это взяла?

– Микки и Дженни просто дружат, а не влюбленная парочка, – прошептала она в ответ.

Лиззи запела гимн своим глубоким контральто. Слова Роуз ее не убедили. Вряд ли можно понять, какие чувства испытывает Микки к Дженни, но чувства Дженни были ясно написаны на ее худеньком личике, едва она обращала взгляд на Микки.

Лиззи этого не знала, но Микки сделал предложение, только не Дженни, а Роуз. Это было в сентябре.

Роуз окончила школу искусств и была принята на работу на фабрику Риммингтонов в качестве младшего художника по текстилю.

– Твоя папка с рисунками обеспечила бы тебе работу такого же уровня у Солта, Листера или Латтеруорта, вообще на любой фабрике в Брэдфорде, но было бы глупо трудиться на конкурентов, согласна? – сказал Гарри, предложив Роуз эту должность.

Лоренс, узнав, как оценил Гарри дарование Роуз, был горд за нее и даже прослезился.

– Риммингтоны, – произнес он с многозначительным ударением, вспомнив, как стремился в свое время поступить художником на эту фабрику, а Калеб Римминг-тон тогда поклялся, что ноги Сагдена не будет на дворе его предприятия. – Ну, малышка, теперь ты на верном пути к достижению твоей мечты.

Микки часто приходил встречать Роуз после работы, но из уважения к ее должности никогда не приезжал в повозке.

– Как насчет того, чтобы погулять в парке? – спросил он в тот знаменательный день, отходя от стены, прислонившись к которой дожидался Роуз. – Вечер что надо. Мы, может, взяли бы лодку.

Роуз секунду подумала. Мама уже приготовила для нее чай, а отцу очень хочется послушать, как прошел день на фабрике, но Микки прав – вечер чудесный. Солнышко еще пригревает, а небо лишь чуть порозовело перед наступающими сумерками.

– Подождем Дженни? – спросила она. Конторские клерки и другие служащие заканчивали работу раньше простых рабочих, за полчаса до гудка.

Микки покачал головой:

– Нет смысла. Солнце к тому времени остынет и на озере похолодает.

В его словах был явный резон, к тому же Дженни могла по какой-то причине отказаться от прогулки, и Роуз легкой походкой зашагала рядом с Микки. Она любила Листер-парк, который еще называли Мэннин-гем-парком. Находился он совсем рядом с фабрикой Листера и когда-то был имением этой семьи. В 1870 году Сэмюел Листер предложил брэдфордским городским властям купить у него дом и участок за вполне сходную цену в сорок тысяч фунтов. В центре участка построили мемориальное здание для музея и картинной галереи и назвали его Мемориальным залом Картрайта в честь деревенского священника Эдмунда Картрайта, который изобрел первый мощный ткацкий станок.

Роуз не без иронии подумала, что стало бы с Крэг-Сайдом, если бы он стоял так же близко к семейной фабрике, как дом Листеров. Узкие улицы сдвоенных коттеджей вторглись бы на его территорию, и дом вскоре исчез бы с лица земли, как исчезло имение Листеров.

– Ты чего улыбаешься? – спросил Микки, когда они свернули к воротам в парк. – Гляди, начнешь говорить сама с собой, а это худо – как бы с ума не спятить.

Роуз заулыбалась еще шире. Она никогда не обижалась на шутки Микки. Даже когда он подшучивал над ней, Роуз смеялась.

– Я просто подумала, какой мемориальный зал захотел бы возвести мой дед в Крэг-Сайде, если бы Крэг-Сайд был продан местному муниципалитету.

Микки проворчал в ответ нечто нечленораздельное, но явно недоброжелательное, если не сказать грубое. Он не любил, когда Роуз заводила речь о своих чванливых, как он считал, родственниках. Если не считать Уильяма – тот совсем другой. За то время, что Уильям жил у Торпов, Микки успел хорошо узнать его. И мало-помалу начал относиться к нему не только с уважением, но и с восхищением. Уильям был тверд в своих принципах вне зависимости от чисто финансовых соображений. Да, это был парень что надо, не то что такие родственники Роуз, как Лотти и Гарри. Их Микки терпеть не мог.

Он даже думать о них не мог без злости. Лотти – вертушка без царя в голове. Чего стоят эти ее ненормально золотые волосы и накрашенные ярко-красной помадой губы – тут и подслеповатый разберется, что она за штучка. Ну а Гарри Риммингтон… Микки сжал кулаки: Гарри, чертов Риммингтон, заполучил все. Шикарный семейный дом в Илкли и фабрику, на которой фактически стал полным хозяином. Похоже, что девчонки от него теряют голову, а тут еще машина с капотом, длинным, как у атлантического лайнера, и сигнальным рожком, словно труба иерихонская.