Лондонцы - Пембертон Маргарет. Страница 48

— Вам ведь раньше не доводилось брать к себе в дом постояльцев, миссис Фойт?

Кейт стояла к нему спиной, вдоль которой свисала удивительная, длинная, толстая золотистая коса. Она на мгновение замерла, крышка чайника в ее руке чуть слышно позвякивала.

Медленно поставив чайник на поднос, она обернулась и, спокойно глядя на Леона васильковыми глазами, сказала:

— Я не замужем. И никогда не была.

Сейчас, когда Кейт сняла пальто, ее беременность стала еще более очевидной.

При всей своей уравновешенности Леон все же смутился: он был потрясен таким признанием. Кейт производила впечатление обаятельной, добросердечной, интеллигентной молодой женщины, но уж никак не легкомысленной девицы, попавшей в банальнейшую из всех вообразимых затруднительную ситуацию. Он невольно подумал о молодом офицере ВВС, и она, угадав его мысли, дрогнувшим голосом пояснила:

— Мой жених погиб над Дюнкерком. Он был летчиком-истребителем. Его звали Тоби Харви.

— Мне очень жаль, — сказал Леон, с горечью осознавая, насколько не соответствует его соболезнование ее горю.

Кейт пожала плечами, не отвергая сочувствия Леона, но и не желая опускаться до тривиального ответа, не менее неуместного, чем его сожаление.

По спине Леона пробежал холодок: впервые его пронзила мысль, как ей, должно быть, невообразимо одиноко. Ее мама, о чем нетрудно было догадаться, умерла, отца интернировали, жених, давший жизнь ребенку, похоронен на другом берегу Ла-Манша в наспех вырытой могиле. Теперь Леону стало ясно, почему ее приятель Чарли так разволновался, когда она предложила незнакомцу поселиться в ее доме.

Принимая из рук Кейт кружку с чаем, он робко сказал:

— Я вам чрезвычайно признателен, мисс Фойт, за то, что вы приютили меня на Рождество, но, пожалуй… при таких обстоятельствах… будет лучше, если я подыщу себе жилье в другом месте.

Кейт взяла с подноса свою кружку и удобно устроилась в кресле. Синее просторное платье, сшитое ею собственноручно, чтобы сэкономить купоны на одежду для ребенка, было украшено вышивкой в виде розовых бутончиков и удачно оттеняло и голубизну ее глаз, обрамленных длинными ресницами, и золотистость длинной косы. Конечно, этот наряд трудно было назвать шикарным, но он вполне соответствовал своему назначению: согревал Кейт и придавал ей уверенности.

— Вы заботитесь о моей репутации?

Упрек, прозвучавший в этом вопросе, заданном тихим, чуть усталым голосом, стал для Леона настолько неожиданным, что он вновь почувствовал озноб.

— Если это так, то я, разумеется, благодарю вас за заботу. Но волнуетесь вы напрасно: о моей репутации беспокоиться поздно.

Взгляд Леона невольно скользнул по ее животу.

— Дело не только в ребенке, — ответила его мыслям она. — Просто соседи перестали обращать на меня внимание с тех пор, как папу интернировали. Видимо, они сочли его отправку в лагерь подтверждением того, что он германский шпион или тайный пособник фашистов.

Это было произнесено с такой откровенной болью, что у Леона зашевелились волосы на голове.

— Моя беременность стала последней каплей, переполнившей чашу общественного терпения. Поэтому хочу вас сразу предупредить: если вы так заботитесь о репутации, то имейте в виду, что мои соседи будут относиться к вам так, словно вы обосновались в рейхстаге.

— Такое пятно на своей репутации я как-нибудь переживу, — спокойно ответил Леон, оставаясь внешне невозмутимым.

Что-то в его тоне заставило ее окончательно отодвинуть воспоминания о причиненных ей обидах. В конце концов, она с ними давно примирилась, и незачем бередить прошлое, тем более в сочельник.

— Простите, — виновато улыбнулась она. — Только не подумайте, что я зла на весь свет. Мне просто обидно, что отец, двадцать лет проживший с соседями в мире и дружбе, вдруг превратился из добропорядочного члена здешнего общества в ненавистного всем фрица, в объект всеобщего презрения и издевательств. Как и я, его дочь. И хотя здравый смысл подсказывает, что не надо обращать на это внимание, но выслушивать оскорбления от этого не легче. Чувствуешь себя каким-то изгоем.

Взволнованный Леон встал и, с пониманием глядя на нее темно-карими глазами, сказал:

— Я это испытал.

По его серьезному взгляду Кейт поняла, что он говорит так не только из вежливости: ему действительно знакомо чувство отверженности.

Ей вспомнился случайно подслушанный разговор между мисс Хеллиуэлл и Мириам.

«Честно говоря, я не понимаю, как мог квартирмейстер дать чернокожему направление на нашу площадь! Отправил бы его куда-нибудь поближе к порту и докам — там полно таких, как он».

И в баре «Лебедь» Альберт тоже не счел нужным скрывать свое изумление.

«Вот это новость! — вскричал он. — Разрази меня гром, если мои домашние не ахнут, узнав, что Кейт Фойт взяла темнокожего квартиранта!»

Наверняка подобные замечания Леону приходилось слышать за спиной не раз, да и другие оскорбительные словечки, вроде «гуталиновый», «полукровка» и «черное отродье».

Ей было как-то непривычно осознавать, что рядом с ней находился человек, в полной мере испытавший на собственной шкуре, каково быть не таким, как все. Гарриетта Годфри и Эллен Пирс вполне искренне возмущались, когда слышали оскорбительные слова о ней или о ее отце. Но при всей искренности их негодования и сочувствия сами они никогда не испытывали подобного унижения. А молодой человек, с пониманием смотревший на нее карими глазами с золотистым отливом, прочувствовал это до глубины души.

— С этим можно свыкнуться? — тихо спросила Кейт, уверенная, что Леон прочел ее мысли.

— Нет, мисс Фойт, — искренне ответил Леон, продолжая смотреть ей в глаза. — К этому нельзя привыкнуть, можно лишь научиться терпеть.

Странно было слышать констатацию уже усвоенного ею факта из чужих уст.

— Зовите меня просто Кейт, — попросила она, интуитивно чувствуя, что он не воспримет ее дружеское расположение как фамильярность и не станет усугублять двусмысленность ситуации излишней фривольностью. — Когда ко мне обращаются как к даме средних лет, я чувствую себя ровесницей своих приятельниц, Гарриетты и Эллен. Они гораздо старше меня, и я долго не могла заставить себя называть их по имени, а не мисс Годфри и мисс Пирс.

Он улыбнулся.

— Ко мне, надеюсь, это не относится. Мне только двадцать шесть, я старше вас всего лет на пять, если не ошибаюсь.

— Мне уже двадцать три года, — невольно улыбнулась она в ответ. — Вы собираетесь простоять так весь вечер? Может быть, присядете? Или вы хотите осмотреть комнаты и решить, в которой из них будете жить?

— Если не возражаете, то я бы с удовольствием взглянул на комнаты. Боюсь, что я так долго не сидел в уютной обстановке, возле горящего камина, что разомлею и потом уже не смогу встать с кресла. Разумеется, если к этому меня не вынудит сирена воздушной тревоги.

Не без усилия поднявшись, Кейт сказала:

— Сначала я покажу вам дом, а потом мы спустимся обратно и я включу радио. Благодаря ему можно узнать о приближении опасности раньше, чем объявят тревогу. Как только вражеские самолеты пересекают линию побережья Кента, громкость резко падает.

— И как вы тогда поступаете? — поинтересовался Леон, следом за Кейт выходя из гостиной. Гектор тоже потрусил за ними.

— Наполняю термос горячим чаем, хватаю в охапку одеяло, подушку, книгу, сумку с противогазом и каску и спускаюсь в бомбоубежище.

— Одна? — спросил Леон, прихватывая по дороге свой вещевой мешок.

— Нет, — улыбнулась она. — Вместе с Гектором. Он панически боится авианалетов. Не успеешь моргнуть, как он уже в убежище. А после сигнала отбоя его на аркане оттуда не вытянуть.

Леон рассмеялся и стал проворно преодолевать ступеньки лестницы, ловко помогая себе костылем. Довольно увесистый вещевой мешок ничуть не стеснял его движений.

— Это комната папы, — пояснила Кейт, открыв дверь в спальню с кроватью, аккуратно застеленной белым покрывалом. На столе лежала стопка книг, стояли будильник и лампа. Комод, гардероб и туалетный столик, сделанные, из орехового дерева, удачно сочетались с узорчатым ковром в голубых тонах. Все здесь сияло чистотой и словно бы ожидало возвращения хозяина, который мог вернуться домой в любую минуту. Леона глубоко тронуло то, что Кейт продолжала поддерживать в спальне отца порядок, хотя его давно забрали в лагерь.