Не уходи - Пембертон Маргарет. Страница 76

Лизетт покачала головой, с удовлетворением отметив, что уже не смущается при упоминании Люка.

— Папа жаждет продемонстрировать ему, как идут реставрационные работы. Приехав в Вальми несколько месяцев назад, Люк заявил папе, что жить в замке можно будет только лет через пять. Вот папа и хочет доказать Люку, что он ошибся.

— Вот это будет встреча! — Грег обнял жену за талию. — Мы, все трое, снова окажемся в Вальми. Как тогда, в мае сорок четвертого.

Лизетт быстро отвернулась, однако Грег заметил, как на ее лице промелькнуло странное, непонятное ему выражение. Что это было? Боль? Страдание? А может, Лизетт до сих пор жалеет о том, что так поспешно вышла за него замуж, считая Люка погибшим?

— Пойдем спать. — Грег потянулся к груди Лизетт. Вот уже несколько месяцев его терзали ревность и сомнения. И ему не хотелось, чтобы они усугублялись.

Стараясь унять внутреннюю дрожь, Лизетт обняла мужа. На секунду в ее памяти ярко всплыл образ Дитера. Тогда, вернувшись из Парижа, он подхватил ее на руки и сказал, что любит ее и будет любить всегда…

Грег осторожно вытащил шпильки из волос Лизетт, расстегнул блузку и отнес жену на кровать. Она изо всех сил пыталась отогнать воспоминания и ответить на ласки мужа, однако ей мешало чувство вины, усугубившееся после вечеринки у Уорнеров. Лизетт любила Грега, нуждалась в нем, но не могла платить ему взаимностью. И он понял это.

— Что случилось? — спросил Грег и пристально посмотрел на жену. — Дело во мне? Ты не любишь меня, Лизетт?

— О нет! — Лизетт крепко обняла мужа и прижалась к нему. Ее слезы обожгли его кожу. — Я люблю тебя, Грег! Но… — Слова застряли у нее в горле. Если и имеет смысл что-то говорить ему, так только правду. Но это значит потерять Грега навсегда. — Просто я устала… — Очередная ложь показалась Лизетт отвратительной. — Наверное, все из-за беременности. Ничего, через несколько месяцев все будет в порядке, обещаю тебе.

На вечеринке, состоявшейся за неделю до их отплытия в Европу на пароходе «Нормандия», Лизетт увидела Жаклин Плейдол. Вообще-то Лизетт не хотела идти на эту вечеринку. Живот у нее был гораздо больше, чем во время первой беременности, да и чувствовала она себя хуже, чем тогда.

— Ты выглядишь потрясающе, — заверил жену Грег, когда она с неудовольствием смотрела на себя в зеркало.

— Теперь я могу надеть только мешок из парусины.

— Тогда надевай мешок, ты и в нем будешь прекрасна.

Лизетт фыркнула, не убежденная словами Грега. Он считал, что и с большим животом его жена — самая красивая женщина на свете. И если бы не внезапная холодность Лизетт, которую она приписывала беременности, Грег, пожалуй, не возражал бы, чтобы жена постоянно была беременна. Между тем усталость Лизетт так и не проходила, поэтому Грег с грустью думал, что, пока не родится ребенок, их сексуальные отношения не наладятся.

— Как только появится малыш, все образуется, — уверяла его Лизетт. — Я это точно знаю.

Грег успокаивал ее и старался обуздывать свои порывы. Пока Лизетт носила Доминика, Грег воевал, поэтому то, что жена избегает близости с ним, удивляло его. Он с нетерпением ждал появления ребенка, надеясь, что тогда в Лизетт вновь вспыхнет страсть.

В просторном платье из малинового шифона Лизетт казалась почти стройной. Она надела жемчужное ожерелье и такие же серьги.

— Готова? — спросил Грег. По горячему блеску в его глазах Лизетт поняла, что стоит ей только коснуться его, сказать лишь одно ободряющее слово — и ни на никакую вечеринку они не поедут.

— Да. — Она и сама изнывала от желания. Однако ее останавливал страх перед тем, что она не сможет дать Грегу то наслаждение, которого он заслуживал, не сможет преодолеть свою холодность. Ладно, через два месяца эти мучения закончатся. Она родит ребенка от Грега и избавится от тяжкой вины перед ним.

Лизетт уже привыкла к тому, что на вечеринках собирается небольшой круг знакомых между собой состоятельных людей. В этом отношении Сан-Франциско напоминал ей Сент-Мари-де-Пон. Войдя в дом, Лизетт вскоре заметила высокую, стройную блондинку, которую никогда раньше не встречала.

— А кто та девушка у окна? — с любопытством спросила она Грега. — Вон та, в черном платье?

Грег посмотрел в указанном направлении и встретился взглядом с блондинкой. Лизетт почувствовала, как муж напрягся. Девушка же, покраснев, отвернулась.

— Это Жаклин Плейдол, — натянуто ответил Грег. — Последний год она живет в Нью-Йорке, одевается у лучших модельеров.

Лизетт словно током ударило. Она снова бросила взгляд на блондинку, но та уже стояла к ним спиной и разговаривала с Фрэнком Уорнером.

— Ты был обручен с ней? — Лизетт внезапно смутилась.

— Нет, — удивился Грег. — С чего ты взяла?

— Кажется… слышала от кого-то.

— Это все выдумки, — отрезал Грег. — Да, когда-то нас связывали очень близкие отношения, но мы никогда не были обручены.

На время Лизетт отвлеклась, но вскоре поймала себя на том, что то и дело посматривает на стройную блондинку, когда-то мечтавшую стать миссис Грег Диринг. Жаклин была очень хороша собой: светлые волосы с золотистым отливом мягкими волнами спадали на плечи, модный макияж, чувственный рот. Эта типичная американка казалась весьма уверенной в себе, но вместе с тем покраснела как школьница, встретившись взглядом с Грегом. Жаклин стояла у окна, но Лизетт прекрасно понимала, что ее интересует и Грег, и женщина, на которой он женился. Лизетт жалела о том, что не спросила у мужа о Жаклин на пароходе, когда впервые услышала о ней.

— А он считает это формой экономического империализма, — проговорил Фрэнк Уорнер и посмотрел на Лизетт.

Она смущенно улыбнулась.

— Прости, Фрэнк, я прослушала. Кто считает это экономическим империализмом?

Грег беседовал с хозяином дома. Жаклин Плейдол, любезно отвечая на поклоны знакомых, медленно направлялась к Грегу.

— Сталин, — пояснил Фрэнк. — Он считает кабальным план Маршалла по финансовой помощи разоренной войной Европе, в том числе и Германии. Сталин не понимает его сути… искреннего желания Америки помочь возрождению Европы.

Лизетт стиснула бокал с шампанским. Ей совсем не хотелось говорить о Европе с друзьями Грега. Они красноречиво рассуждали о войне и ее последствиях, хотя очень мало разбирались в этом. Немецкие сапоги не топтали улицы Сан-Франциско. Музеи и картинные галереи не подвергались грабежам. Немецкое командование не реквизировало их особняки. Американцы считали, что знают о том, как страдала Европа, однако понятия об этом не имели. Даже те из них, кто сражался в Европе, относились к происходящему там иначе, чем английские, французские и русские солдаты, чьи земли опустошали захватчики, чьи города превращались в руины под бомбами немцев.