Площадь Магнолий - Пембертон Маргарет. Страница 11

Тоби был запечатлен на ней в возрасте двадцати трех лет. Одетый в отороченную овчиной летную куртку, он беспечно улыбался, стоя возле своего «спитфайера». Прядь белокурых волос упала на его широкий лоб. Спустя две недели его самолет сбили, и пляжи Дюнкерка, над которыми развернулся воздушный бой, стали для Тоби могилой. Он погиб, прикрывая с воздуха отступающие британские войска.

Кейт любила Тоби и в определенном, вполне понятном Леону смысле продолжала любить его поныне. Но эта первая, девичья любовь не расцвела так пышно, как ее зрелая любовь к Леону — к нему Кейт намертво прикипела и телом, и душой. Из-за своего цвета кожи Леон всегда был белой вороной. И судьбе было угодно свести его в мрачные военные годы с такой же неудачницей, как и он. Кейт подверглась остракизму из-за отца-немца и чувствовала себя в обществе уязвимой и одинокой. Стоило ей вспомнить ту суровую пору, когда им с Леоном приходилось противостоять всеобщей враждебности и подозрительности, и у нее по спине пробегал холодок. Испытания сплавили их в одно целое. Они оба прекрасно понимали, какое мужество нужно человеку, чтобы научиться невозмутимо сносить оскорбления и нападки, сколько терпения требуется, чтобы постоянно носить маску безразличия, скрывающую гнев и боль. И вот наконец они станут мужем и женой, с честью преодолев все испытания, выпавшие на их долю.

Кейт отвернулась от фотографий и, взяв букет желтых роз, с безмятежной улыбкой промолвила:

— Я готова, папа! Готова, как никогда! Веди меня к алтарю.

Карл Фойт гордо выпятил грудь и позволил дочери взять его под руку.

Вступая в храм Святого Марка, Кейт улавливала за размеренными звуками «Свадебного марша» восхищенные возгласы своих друзей. Платье цвета лаванды подчеркивало голубизну ее широко посаженных глаз, опушенных густыми ресницами. На голове у нее была не фата, а шляпа с маленькой тульей и широкими полями, украшенная ярко-желтыми розовыми бутонами и выглядевшая чрезвычайно элегантно.

Керри, исполнявшая роль посаженой матери, облачилась в незатейливое летнее цветастое платье. В руке она сжимала букет желтых роз. Дейзи, единственная маленькая подружка невесты, щеголяла в пышном бело-голубом наряде принцессы с многочисленными оборочками и кружевными гофрированными манжетами. Ее прямые черные волосы перехватывала белая атласная лента, точно такой же был перевязан и ее букетик ярко-желтых роз.

Наконец Кейт встала рядом с Леоном. Стихли звуки органа, на котором играла Рут Фэрберн, Боб Джайлс взглянул на невесту и жениха и улыбнулся. Это была первая свадьба на площади Магнолий после капитуляции Германии. За ней вскоре должно было последовать бракосочетание Чарли и Гарриетты, а еще через некоторое время собирался снова жениться и сам викарий. Военные действия на Дальнем Востоке, судя по всему, близились к концу. Все это вселяло в сердца людей надежду. А молодая пара, стоявшая напротив Боба Джайлса, рассчитывала наконец-то обрести счастье.

— Дорогие прихожане! — начал свою речь викарий, обращаясь ко всем пришедшим в храм. — Сегодня брачные узы соединят этого мужчину и эту женщину…

Эллен Пирс крепко сцепила руки в нитяных перчатках. Кейт, с ее тяжелой пшенично-золотистой косой, уложенной в изящное кольцо на затылке, выглядела великолепно.

Своей красотой она была обязана не Карлу, лысеющему интеллигенту с доброй улыбкой и мудрыми близорукими глазами, а матери. Может быть, Карл потому до сих пор и не попросил ее руки, с болью в сердце подумала Эллен, что он все еще любит свою покойную супругу? По сравнению с ней, чем-то похожей на Грету Гарбо, Эллен выглядела обыкновенной робкой женщиной, не отличающейся ни острым умом, ни редкой красотой. Насколько заманчива для Карла перспектива увидеть ее в роли своей жены?

— Третье предназначение супружества, — говорил меж тем викарий Боб Джайлс, — согласие, взаимная помощь и сочувствие. Мужчине и женщине надлежит заботиться друг о друге как в богатстве, так и в бедности и не разлучаться ни в радости, ни в горе. Перед тем как соединить этих двух людей в священном брачном союзе, предлагаю всякому, кто может указать объективную причину, препятствующую этому браку, назвать ее сейчас же, ибо потом ему следует навсегда запечатать свои уста.

В храме воцарилась абсолютная тишина. Лишь Уилфред Шарки позволил себе нарушить ее покашливанием, что было воспринято многими как непристойное поведение. Но Эллен не обратила внимания на скверную выходку Уилфреда. В ее ушах еще звучали слова викария о предназначении брака — сочувствие, взаимная помощь и согласие между мужчиной и женщиной. Именно такие отношения она мечтала поддерживать с Карлом Фойтом. Он долгое время вел одинокую, замкнутую жизнь и поэтому нуждался прежде всего в ее участии и дружбе.

— Я прошу и призываю вас обоих, — говорил викарий, обращаясь уже к Кейт и Леону, — ответить мне, как придется ответить каждому из нас в день Страшного суда, когда раскроются все сокровенные тайны, не известны ли кому-то из вас обстоятельства, препятствующие соединению вас в законном браке. И если таковые имеются, лучше покайтесь…

Дружбе Эллен с Карлом способствовало счастливое стечение обстоятельств, было это в начале 1940 года. Тогда Кейт работала секретарем в компании, где Эллен возглавляла отдел кадров. Они вскоре подружились, и девушка поведала старшей подруге, что ее отца интернировали. Эллен стала переписываться с Карлом. Ее письма рассеивали его одиночество и тоску и послужили крепкой основой их дальнейших отношений.

— Желаешь ли ты взять эту женщину в жены? — спрашивал тем временем викарий у жениха. — Хочешь ли жить вместе с ней по законам, ниспосланным нам Богом, в священном супружестве? Обещаешь ли любить и лелеять ее, беречь ее и заботиться о ней как в болезни, так и в здравии? Клянешься ли хранить ей верность до тех пор, пока оба вы будете живы?

Кристина сидела на скамье и слушала слова английского свадебного обряда впервые после собственного бракосочетания. Они с Джеком уехали после торжественной церемонии в Кент и провели первую брачную ночь в маленьком номере трактира «Белый медведь» в Брастеде. А наутро Джек отбыл в свою часть. С тех пор они не виделись. Если верить Мейвис, он должен вернуться домой в конце месяца. И вот тогда они заживут настоящей семейной жизнью.

Леон ответил викарию, настала очередь Кейт. И она спокойно и уверенно произнесла:

— Да!

Кристина нервно крутила обручальное кольцо на пальце. Почему Джек не сообщил в первую очередь ей, своей законной жене, эту важную новость? Может быть, он так и поступил, но письмо затерялось в пути? Ведь говорила же Керри, что такое частенько случалось с письмами Дэнни. Но даже если Джек и отправил ей письмо, зачем он вообще написал Мейвис? Она ведь замужняя женщина! В Кристине взыграла ревность. Неужели он намерен продолжать поддерживать с ней отношения из-за того, что произошло в их первую брачную ночь? Вернее, из-за того, что ничего не произошло?

Ей стало дурно от скверного предчувствия и обиды. Джек мог бы проявить чуткость и понять, каким тяжелым испытанием стало для нее бракосочетание не по еврейскому, а по английскому обряду, без единого родственника с ее стороны и со свинцовым грузом ужасных воспоминаний в сердце.

— Поскольку Кэтрин и Леон добровольно приняли решение создать семью, — звучным голосом говорил Боб Джайлс, — и подтвердили свои намерения перед Богом и всеми собравшимися, а также поклялись в верности друг другу, закрепив клятву обменом обручальных колец, я объявляю их отныне и навеки мужем и женой. Да будет так!..

Кристина заметила, что за ней пристально наблюдает соседка, Эмили Хеллиуэлл, та, которая прослыла на площади Магнолий ясновидящей. Видно, и она заподозрила неладное в их с Джеком отношениях.

— Господь всемогущий, — звучал голос викария, — создавший наших прародителей Адама и Еву, повелел вам стать супругами. Да пребудет с вами Его благодать…

По щекам Керри, стоявшей за спиной Кейт, текли слезы радости. Она лучше других знала, как тяжело досталось подруге счастье, через какие испытания довелось ей пройти. Накануне войны интернировали ее отца. Потом она перенесла страшный удар, когда в бою над Дюнкерком трагически погиб ее возлюбленный Тоби Харви. Затем она много лет терзалась неизвестностью о судьбе Леона, отца маленького Луки, попавшего, как выяснилось позже, в немецкий плен на территории России.