Обожравшийся каннибал - Пентикост Хью. Страница 16

Это имя ничего не говорило Джону Уиллсу. Виола Брук пропала еще до того, как он родился.

А вот у бульварных газет работы хватило. Чувствовалось, что, например, команда корреспондентов «Ньюс» просто сбилась с ног, добывая факты. Они опубликовали фотографии мертвой девушки в ее «роскошных апартаментах», где она «принимала» своих клиентов-мужчин, и разобрались с ее странным именем – Памела Прим. Оказывается, ее настоящее имя – Морин О'Коннор, и начинала она как танцовщица в бродвейских стриптизах. Родом Морин была из маленького шахтерского городка в западной Пенсильвании. Ее отец, когда она была еще совсем маленькой, погиб при обвале в шахте, а мать убежала с Джазовым музыкантом, оставив девочку на попечение соседей. «Ньюс» беззастенчиво строила догадки и предположения о том, почему именно мисс О'Коннор была выбрана врагами Муна на роль его возможной убийцы и за что она могла «ненавидеть» знаменитого писателя.

По мнению «Ньюс», члены Нобелевского комитета по литературе в свое время не очень-то вникали в биографию Муна. Между тем его имя связано с шумным бракоразводным процессом, а один министр французского правительства, покончив жизнь самоубийством, в предсмертной записке написал, что статьи Муна слишком злы, чтобы их можно было перенести. Вспомнила газета и о Виоле Брук, подробно рассказав, как она сыграла во втором акте пьесы в театре «Уэст-Энд», а когда ее стали звать на третий акт, то оказалось, что гримерная актрисы пуста. И никто больше никогда не видел Виолу. В связи с этим делались порочащие намеки в адрес Муна. И наконец, «Ньюс» привела историю позора и самоубийства Уоррена Макайвора.

Джон прочитал это с некоторым чувством удовлетворения. Впервые в прессе признавалось, что его отец мог говорить правду. «Ньюс» не высказывала своего отношения к Муну, но из всего написанного выходило, что он настоящий негодяй.

В другой бульварной газетке была колонка «Сторм-Сентер». Ее автор Уиллард Сторм писал о своем друге Муне совсем иначе. Он представил его как одаренного, благородного человека, как жертву зависти менее способных людей, как боевого журналиста военных дней, как человека, который не раз выручал сильных мира сего в тяжелые моменты их жизни. Сторм представил Муна как храбреца. Несмотря на то что открылись пугающие новости, будто кто-то собирается убить его, писал он, Обри Мун все-таки собирается отметить свой юбилей. Знаменитый писатель всегда смело смотрел в лицо опасности, не сбежит от нее и теперь. Статья заканчивалась серьезными предупреждениями мэру, окружному прокурору, комиссариату полиции и дирекции отеля «Бомонд», что они ответственны за безопасность Великого Человека. Читатель оставался под впечатлением, что это предупреждение заставило мэра, окружного прокурора, комиссариат полиции и Пьера Шамбрэна трепетать от волнения.

Джон отложил газеты, допил уже остывший кофе. Наверное, кто-то еще, кто совсем недалеко, тоже прочитал эти газеты и, разумеется, отметил тот факт, что в них нет ни единого, даже смутного намека на то, кто заплатил Памеле Прим десять тысяч долларов за ту работу, которую она не смогла сделать. Журналисты из «Ньюс» задавали другой вопрос: «Теперь, когда мисс Прим мертва, будут ли враги Муна пытаться нанять другого убийцу?»

Завязывая галстук и надевая пиджак, Джон крепко сжал губы. Он-то знал ответ на этот вопрос.

* * *

Удивленный Пьер Шамбрэн тепло приветствовал Джона:

– Я ждал вас, Уиллс.

Джон поймал себя на том, что смотрит на высокую рыжеволосую девушку, которая присела на край письменного стола Шамбрэна. Где-то он уже ее видел.

– Оправились от ваших синяков? – поинтересовалась она.

– Синяков?

– Ну, должна сказать, что это не в мою пользу, – заметила Элисон. – Не так уж часто молодые люди натыкаются на меня, чтобы тут же забыть об этом.

– О Боже! Вчера утром, – вспомнил Джон, – в приемной. Шамбрэн, стоя у бокового столика, налил себе неизменную

чашечку турецкого кофе и проговорил:

– Плохое начало, Уиллс. Это мой директор отдела по связям с общественностью, мисс Барнуэлл. Я хотел представить вас, но если вы видели Элисон и не запомнили ее…

– Дайте человеку прийти в себя! – потребовала Элисон. У нее была такая открытая и дружелюбная улыбка, какой Джон никогда не видел. – Помню, как я волновалась, когда впервые пришла к вам, мистер Шамбрэн. Тогда я не узнала бы даже самого Рока Хадсона, столкнувшись с ним.

Шамбрэн прошел к своему письменному столу и фыркнул:

– Ну, Уиллс, вы попали вчера как раз к самой развязке первоклассной мелодрамы.

– Полагаю, весь этот шум очень вреден для отеля, – предположил Джон, указывая на стопку газет на письменном столе.

Управляющий рассмеялся:

– Элисон тоже этим расстроена. Но стандартное представление, будто скандал вредит бизнесу, глубоко ошибочно.

Я тоже так думал в свое время. Однако позвольте мне кое-что вам открыть. Если кто-то распустит слух, что люди отравились морскими продуктами с нашей кухни, то наш обеденный зал сразу же наполовину опустеет. А если кто-то скажет, что в одной из комнат отеля украли норковый жакет, мы немедленно потеряем половину возможных постояльцев. Испорченная креветка или украденная вещь, которая для них ничего не значит, тем не менее может обратить людей в бегство, и они помчатся прочь, как стадо при ударе грома. Но если какой-нибудь богатый предприниматель застрелит в нашем бальном зале свою любовницу, гости тут же начнут возвращаться. Убийство, особенно такого знаменитого человека, как Мун, просто полезно для бизнеса. Я это знаю, и совет директоров это тоже знает, хотя все они будут вопить и заламывать руки. На публике мы сожалеем об этом, а про себя знаем – это все равно что пригласить в наш вечерний клуб Джуди Гарленд или Денни Кея. Отличная идея для бизнеса.

– Все это сильно попахивает цинизмом, – заметила Элисон. Она и впрямь была шокирована.

– А что может сделать отель, чтобы защитить Муна? – спросил Джон.

Шамбрэн пожал плечами:

– Не так много. Отель уже запружен копами. А так как он не пускает их к себе в апартаменты, они слоняются по холлам, ездят на лифтах, обтирают мебель в вестибюле. Он прикрыт, словно тентом, при этом бьет себя в грудь и повсюду кричит, что ничего не боится. Но вот сегодня он пытался устроить для своих друзей ленч в гриль-баре. И нам потребуются копы, чтобы не допустить там толпы.

– Перед вашим приходом, мистер Уиллс, я интересовалась у мистера Шамбрэна, как мне вести себя с прессой, – сказала Элисон.

– Мое дорогое дитя, – отозвался Шамбрэн, – насколько я помню, в бальном зале сегодня вечером будет показ мод, а в кристальной комнате – прием тунисского посла. Завтра у нас ленч Лиги женщин-избирательниц, а во вторник пожилая миссис Хевен из пентхауса «L» дает прием, на котором собирается объявить, что жертвует участок земли под собачье кладбище. И все это дела для отдела связей с общественностью, Элисон.

– Вы же знаете, что я спрашиваю о Муне, – возразила она.

– О Муне? Ах да, это о том писателе, который устраивает дорогой прием по случаю своего дня рождения вечером в субботу? Что ж, мистер Амато может сообщить вам для прессы массу интересных вещей. Но вы ведь говорили с Муном вчера, не так ли?

– Да, я говорила с ним, – подтвердила Элисон так резко, что Джон с удивлением посмотрел на нее. – Но вы прекрасно знаете, что меня интересует, мистер Шамбрэн. Мой офис заполнен репортерами, которые выспрашивают, что произошло и что еще может случиться.

– Мы ничего не можем сказать о смерти мисс Прим, кроме пустых слов. Мы не можем сделать никакого заявления об угрозе Муну. Это все компетенция окружного прокурора и полиции. Никаких заявлений, Элисон. – Шамбрэн сардонически улыбнулся. – Вот я сомневаюсь, появится ли здесь хор из «Метрополитен-опера» вечером в субботу только для того, чтобы спеть «С днем рождения»? Хотите поставить доллар против моих двух? Я готов держать пари.

– Мне нет дела до того, какой он подлец, но мне не кажется забавным шутить насчет того, какие у него шансы остаться в живых, – обрезала Элисон.