Звездолет «Иосиф Сталин» - Перемолотов Владимир Васильевич. Страница 1
Владимир Перемолотов
Звездолет «Иосиф Сталин»
Год 1927. Январь
СССР. Ленинград
Выключатель звонко щелкнул, добавляя к тусклому зимнему Ленинградскому полусвету свет электрических ламп. Тени, что до этого мгновения лежали притаившись в сгустившимся сумраке, проявились четкими линиями и прямыми углами, потянулись друг к другу. Спустя несколько секунд к теням лабораторного оборудования добавились тени людей. Эти, вместо того, чтоб спокойно лежать, двигались, на несколько секунд замирая перед тенями приборов и срывались с места – сегодняшний день был особенным: лаборатория профессора Иоффе готовилась к проведению эксперимента. Ключевого эксперимента.
Середину лабораторного зала занимала толстая, даже на первый взгляд тяжелая чугунная плита. На ней, как на постаменте, высилась гора приборов со всех сторон облепивших стальную, блестящую как зеркало трубу, в свою очередь опутанную проводами, словно бабочка, залетевшая в паутину. Профессор смотрел на все это сверху, из застекленной кабины, слегка нервничая.
«Как хорошо, что в науке не бывает поражений, – подумал он, – а есть только отступления и перегруппировки сил. Военным куда как сложнее…»
Старший лаборант взмахнул рукой, привлекая внимание.
– Готовность?
По залу волной прокатились отклики: «Готов! Готов! Готов…»
Конечно, и у него бывали трудности – не смотря на прогресс науки, Природа и сегодня оставалась серьёзным противником, не желающим расставаться со своими тайнами, но учёные постепенно подбирали ключи к её замкам…
Эхо умолкло, и с последним откликом он бросил свою маленькую армию вперёд.
Рубильник, словно палец кесаря, предрекая тайне скорый конец, упал вниз и, заполняя тишину лаборатории звуком, тихонько загудели моторы, солидно взвыли трансформаторы, защелкали пакеты переключателей. По залу поплыл свежий грозовой запах.
Стрелка амперметра медленно отклонялась вправо, показывая растущую силу тока.
– Напряжение?
– Выходим на позавчерашний уровень…
Электрический шторм, бившийся в толстых кабелях, действовал и на людей. Слова стали отрывистыми, жесты – резкими.
Своими руками ученые и техники Страны Советов делали доселе неизвестное достоянием всех людей на земле, точнее вырывали его из тайников природы. Это было опасно, смертельно опасно, но никто из них отступать не собирался.
– Полную мощность, – прогремел усиленный жестяным мегафоном голос. – Затычки в уши…
Из общего механического шума постепенно вырастала одна частота. Пилящий звук пробирал до костей и словно царапал мозг изнутри.
Визг становился все нестерпимее и нестерпимее. Не спасли затычки. Там, внизу, люди зажимали уши ладонями, кто-то, не выдержав напора, упал на колени, а там и вовсе рухнул навзничь.
Защиты от звука не было. Его нужно было просто перетерпеть, а вот потом… Что будет «потом» никто ещё не знал.
Профессор стиснул зубы. Трижды они подходили к этому рубежу и отступали. Сегодня они зайдут за него, чем бы это все не закончилось!
Чугунная плита, основание установки с весом килограммов триста, затряслась мелкой дрожью. Её края расплывались в воздухе, становясь мутными тенями.
– Резонанс! Правый край входит в резонанс!
Абрам Фёдорович не обратил внимания на крик. Природа сдавалась, махала белым флагом.
Из опутанной проводами трубы потянулся тонкий луч. Пока слабый, едва видимый…
– Левый край входит в резонанс!
Борясь со звуком, он на секунду закрыл глаза, и этой малости хватило, чтоб все полетело к черту.
Вибрация плиты потихоньку сталкивала трубу излучателя со станины, и в какой-то момент луч, став ослепительно-белым, плавно поехал в сторону, коснулся стены и неторопливо пополз вверх по ней, оставляя за собой светящуюся алым полоску.
Кто-то из техников бросился вперед и попытался плечом остановить излучатель, но человека отбросило в сторону.
Когда светящаяся полоска дошла до самого верха, кусок кирпичной стены с треском вывалился наружу.
Из разрезанных труб фонтаном била вода, превращаясь с одной стороны в пар на раскаленном срезе, а с другой – в лед. Клубы пара рвались на улицу и за ними, то пропадал, то проявлялся, косо срезанный огрызок кирпичной трубы институтской котельной.
Это было пустяками, страшными, но пустяками в сравнении с главным.
Установка работала! Работала!
Год 1927. Январь
СССР. Москва
…Рисковать и привлекать внимание Московского ОГПУ им никакого резона не было.
Хотя и документы у каждого имелись, сто раз проверенные, перепроверенные, хоть и выглядел каждый словно и впрямь был плотью от плоти рабоче-крестьянской, да и при случае выругаться мог так, как будто родился между молотом и наковальней, но никому тут не стоило объяснять, что Господь Бог бережет только береженого, а излишняя самоуверенность, сиречь гордыня, именуется не иначе чем «смертный грех» и наказывается небесной канцелярией при любом режиме – что при Царе-батюшке, что при господине Керенском, что при большевиках…
Поэтому и повод собраться сегодня имелся не выдуманный, а самый что ни на есть настоящий – хозяйские именины. Могли бы, как это часто было собраться и нелегально, только зачем, когда такой повод подвернулся?
Конечно, никто специально не подгадывал – просто так само собой произошло.
Отрадно видеть было, что успехи новой власти на поприще искоренения старорежимных привычек не так уж и велики. Как ни боролась новая власть с пережитками прошлого, а все ж повод собраться, хорошо покушать и выпить водочки стремились использовать и совслужащие и даже некоторые передовые пролетарии.
Свет яркой пятилинейной керосиновой лампы приглушенный ярко-оранжевым шелковым абажуром, падал вниз, освещая стол, на котором, словно отражение безумного времени, смешавшего в России все что только можно, вперемешку стояли изящные кабаретницы с солеными огурцами, фарфоровые блюда с холодцом, хрустальные пепельницы полные махорочных окурков и даже невесть как оказавшаяся на обеденном столе карточная колода.
Все как у всех, только вот разговоры…
– Ах, господа! Господа! Какая идея!
– Чудо! Господи Всеблагой, настоящее чудо… Умудрил Господь!
– Ну, это вы батюшка, того…
– Да неужели вы не видите!? Да с помощью этого можно держать мир в кулаке!
– Вы гений, господин Кравченко! Гений!
– Трудно поверить, что это возможно…
– Не скажите. Идеи носятся в воздухе. Вспомните Уэллса или хотя бы «Аэлиту» графа Толстого. Люди уже созрели принять от науки такой подарок как междупланетные путешествия. А наука щедра!
– Щедра-то щедра… Только вот плоды её часто горьки… Иприт, пулемет, танки, наконец… Кабы и это…
– Да вы, Семен Феофилактович никак в толстовцы записались? А помните, в Пинских болотах немчиков-то ихним же огнеметом потчевали? А? И на прогресс не жаловались!
– Это все, господа, суета и томление духа… Как такую штуковину сделать? Вот в чем вопрос! Как вы себе это представляете? В сарае? На коленке? Серпом и молотом? Это только в советском синема бывает…
– Обратится к цивилизованным нациям и они…
– …а они это присвоят, не побрезгуют! Обдерут как медведь липку!
– Князь!
– А что? Не так, скажите? – возмутился невидимый в темноте князь. Его папироса с треском разгорелась. Оранжевая вспышка очертила скулы, усы, блеснуло столь ненавидимое возомнившими о себе хамами, пенсне.
– Что русским придумано, то России должно пользу принести!.. Неужели дарить это англичанам и французикам?
– Да уж! Надарились! Они с большевиками договора будут подписывать, а мы им – «Нате! Владейте!»?
– Князь! Спокойнее!
Видно было, что хочется отпрыску голубых кровей совершено в духе времени, плюнуть на пол, но сдержался князь.
– Так они тем же и нас по мордасам…