Клуб Дюма, или Тень Ришелье - Перес-Реверте Артуро. Страница 79

– И все же, – прошептал он, – связь существует.

Я уперся взглядом в узкую тень, которую он отбрасывал на мраморные плиты террасы. Прямоугольники света из зала разрезали тень на части и вытягивали ее так, что она стелилась по ступеням до самого сада.

– Боюсь, – добавил я, – воображение сыграло с вами злую шутку.

Он медленно покачал головой:

– Разве это плод моего воображения: Виктор Фаргаш, утопленный в пруду, баронесса Унгерн, сгоревшая вместе со своими книгами?.. Все это случилось на самом деле. И две истории переплетаются между собой.

– Вы сами сказали – две истории. А может, и связи тут чисто литературные? То есть интертекстуальные…

– Оставьте ваши литературоведческие термины. Но ведь именно с этой главы Дюма все и началось. – Он с обидой посмотрел на меня. – С вашего проклятого Клуба. С ваших забав и игрушек.

– Тут нет никакого преступления. Играть никому не запрещено. Если бы это была не реальная история, а художественное произведение, вы как читатель были бы главным виновником.

– Не говорите глупостей.

– Нет, это не глупости. Из всего рассказанного вами я могу заключить, что вы тоже сплели воедино реальные факты с известными литературными сюжетами, сотворили теорию и пришли к ложным выводам. Но факты – вещь объективная, и на них нельзя свалить вину за свои ошибки. История «Анжуйского вина» и история этой таинственной книги, «Девяти врат», никак между собой не связаны.

– Вы сами подтолкнули меня к мысли…

– Мы, то есть Лиана Тайллефер, Ласло Николаевич и я, ни к чему вас не подталкивали. Вы по собственному почину заполнили пробелы, словно речь шла о романе, построенном на всякого рода ловушках, а вы, Лукас Корсо, были читателем, который решил, что он тут самый умный… Никто и никогда не говорил вам, что в действительности все происходило именно так, как вы себе вообразили. Поэтому ответственность целиком ложится на вас, друг мой… И главная ваша беда – чрезмерная тяга к интертекстуальности, вы устанавливаете искусственные связи между разноплановыми литературными явлениями.

– А что еще мне оставалось делать? Чтобы двигаться, нужен какой-то план, какая-то стратегия, не мог же я спокойно сидеть и ждать, чем все кончится. Любая стратегия предполагает, что должен быть выработан некий образ противника, он и определяет дальнейшие шаги… Так действовал Веллингтон, думая, что Наполеон думает, что он сделает именно это. А Наполеон…

– Наполеон тоже совершил ошибку, приняв Блюхера за Груши, потому что военная стратегия чревата не меньшим риском, чем литературная… Послушайте, Корсо, наивные читатели уже повывелись. Перед печатным текстом всяк проявляет свою испорченность. Читатель формируется из того, что он прочел раньше, но также из кино и телепередач, которые он посмотрел. К той информации, которую предлагает ему автор, он непременно добавляет свою собственную. Тут и кроется опасность: из-за избытка аллюзий может получиться неверный или даже вовсе не соответствующий действительности образ противника.

– Значит, информация была ложной.

– Не обязательно. Информация, которую дает вам книга, обычно бывает объективной. Хотя злонамеренный автор может представить ее в таком виде, что читатель поймет ее превратно, но сама по себе информация никогда не бывает ложной. Это сам читатель прочитывает книгу неверно.

Он глубоко задумался. Потом снова облокотился на перила, повернувшись лицом к саду, где властвовали тени.

– Тогда появляется еще один автор, – процедил Корсо сквозь зубы и очень тихо.

Какое-то время он стоял неподвижно. Затем достал из-под плаща папку с «Анжуйским вином» и положил ее рядом, на покрытые мхом перила.

– У этой истории два автора, – упрямо пробурчал он.

– Возможно, – сказал я, забирая рукопись Дюма. – И один, видимо, оказался настоящим злодеем… Но моя забота – роман-фельетон. Если вас интересуют детективы – поиск следует вести в ином месте.

XVI. Возвращение к готическому роману

Лукас Корсо сидел на водительском месте, откинув голову на спинку кресла, и глядел в окошко. Автомобиль стоял на маленькой придорожной площадке – там, где шоссе делало последний поворот перед спуском к городу. Старая его часть, окруженная древними стенами, плыла в поднимающемся с реки тумане и казалась голубоватым призрачным островком. Это был какой-то промежуточный мир, лишенный и света, и теней, – иначе говоря, обычный кастильский рассвет, холодный и робкий, когда первые проблески дня начинают вычерчивать на востоке линии крыш, труб и колоколен.

Он хотел узнать время, но еще в Менге в часы его попала вода, так что теперь стекло запотело и циферблата видно не было. Корсо поднял взгляд к зеркалу и наткнулся на собственные усталые глаза. Менг-на-Луаре, канун первого апрельского понедельника… Сейчас Корсо находился за много километров оттуда, и уже успел наступить вторник. Обратный путь был долгим, и чудилось, что далеко позади остались, вернее, отстали и Балкан, и Клуб Дюма, и Рошфор, и миледи, и Ла Понте. Тени завершенного рассказа, после того как перевернута последняя страница и автор нанес последний удар – поставил точку, легонько стукнув по клавиатуре «Кверти» – вторая клавиша внизу справа. И этим вполне необязательным поступком напомнил, что речь идет всего лишь о строках на собранных в стопку печатных листах, о равнодушной бумаге. О судьбах, которые вдруг тоже сделались посторонними.

Этот рассвет, так похожий на пробуждение, Корсо встретил с покрасневшими глазами и трехдневной щетиной на щеках; в парусиновой сумке лежал последний экземпляр «Девяти врат». И все, ничего больше у охотника за книгами не осталось. Нет, еще девушка. Только это выкинул на берег прибой. Рядом раздался стон, Корсо повернулся и глянул на нее. Она спала на соседнем сиденье, накрывшись курткой, положив голову на правое плечо Корсо. Она тихо дышала приоткрытым ртом и порой чуть вздрагивала. И снова еле слышно стонала, и тогда меж бровями у нее появлялась маленькая морщинка, делавшая ее похожей на обиженную девочку. Рука, высунувшаяся из-под синей куртки, была повернута ладонью вверх, пальцы полураскрыты, словно мгновение назад что-то упорхнуло из них или они готовились что-то принять.

Корсо опять обратился мыслями к Менгу. Вспомнил их путешествие, Бориса Балкана, который стоял рядом с ним на мокрой от дождя террасе. Он держал в руках папку с рукописью «Анжуйского». Ришелье улыбнулся Корсо, как старый враг, который восхищается вами и одновременно сочувствует: «Вы удивительный человек, друг мой…» Это были прощальные слова – нечто среднее между утешением и напутствием; они еще имели какой-то смысл, но за ними последовало приглашение присоединиться к гостям, прозвучавшее не слишком искренне. Не потому, что Балкану была неприятна его компания – нет, он был скорее огорчен тем, что они расстаются, – просто Борис предвидел, что Корсо откажется идти с ним в зал. Корсо и на самом деле долго стоял на террасе, облокотившись на перила, и вслушивался в отголоски собственного поражения. Потом медленно пришел в себя, огляделся по сторонам, пытаясь поточнее определить, куда двигаться, и зашагал прочь от освещенных окон. Он неспешно возвратился в гостиницу, наугад отыскивая дорогу на темных улицах. Ему больше не довелось увидеть Рошфора, а в гостинице «Сен-Жак» он узнал, что и миледи спешно отбыла. Оба они уходили из его жизни, чтобы вернуться в те зыбкие миры, откуда и явились; они вновь стали вымышленными персонажами, которые, как фигуры на шахматной доске, передвигает чья-то рука. Что касается Ла Понте и девушки, то они так и сидели в номере. Ему, честно говоря, было наплевать на Ла Понте, но он сразу успокоился, увидев там девушку. Корсо подозревал – и боялся этого, – что потерял ее, как и других героев истории. Он кинулся к ней, схватил за руку, пока она тоже не растаяла в пыли библиотеки замка Менг, и потащил к машине. А Ла Понте с тревогой наблюдал эту сцену. Его они бросили – теперь он был лишь отражением в автомобильном зеркальце; несчастный Флавио стоял на дороге и понапрасну заклинал Корсо их старой и поруганной дружбой. Он не понимал, что происходит, и не осмеливался задавать вопросы. Утративший доверие и никому больше не нужный гарпунер, предатель, которого пускают по воле волн, дав галету и трехдневный запас воды: постарайтесь доплыть до Батавии, господин Блай [165]. Однако в самом конце улицы Корсо нажал на тормоз. Он сидел, держа руки на руле и глядя на освещенный фарами асфальт впереди; при этом испытующий взгляд девушки был прикован к его профилю. Но ведь и Ла Понте не был реальным персонажем, поэтому, тяжело вздохнув, Корсо дал задний ход и подобрал книготорговца, который за весь день и всю следующую ночь не проронил ни слова, пока его не высадили у светофора на какой-то мадридской улице. Он даже не возмутился, услышав от Корсо, что с рукописью Дюма должен распрощаться навсегда. Да и что, собственно, мог он на это сказать?