Бешеный - Атеев Алексей Григорьевич Аркадий Бутырский. Страница 21

— Что же, мне самому в первопрестольную ехать?

— Самое лучшее, самое лучшее, — зачастил Симанович, — вам рогожцы не откажут.

— А Джунковский-то об ем знает? — поинтересовался Распутин.

— Начальник корпуса жандармов его превосходительство генерал Джунковский может о нем и не знать, но в его ведомстве извещены, это точно.

— А как этого пророка прозывают?

— Рогожские зовут Серапионом. Это не настоящее его имя, но он отзывается только на него.

— Значит, говоришь, нужно ехать, — Распутин задумчиво поковырял пальцем в носу. — Ну, коли нужно, поехали!

На Рогожской встретили их неласково. Да и какая радость: вся Россия только о Распутине и говорит, да называет-то как — Святой черт. Черт не черт, но уж больно к властям близок, а староверы издавна властей сторонились. Рогожцы жили неплохо, да что там неплохо — хорошо жили, твердо, уверенно, с достоинством. А почему бы не жить? Сколько по Москве купцов, фабрикантов-миллионщиков двумя перстами крестятся. Веру свою исконную, древнее благочестие чтут. Хотя бы те же Мамонтовы, Третьяковы. Нынче, конечно, не в моде волосы в кружок стричь да от табачного зелья отмахиваться, не те времена, однако о корнях своих не забывают. Поэтому живет и процветает Рогожское кладбище, а вместе с ним скит и все, кто при ските состоит. Во все уголки империи и даже за границу тянутся отсюда ниточки. И нет различия, куда: на Алтай или, скажем, в Австрию. Хоть в глухомань, хоть в европейскую столицу вмиг доносится нужная весть до братьев-единоверцев.

Долго совещались бородатые начетчики, пускать или не пускать Гришку в скит, удовлетворить ли его просьбу о встрече с Серапионом. И пускать не хочется, и боязно, все же силу сей муж нечестивый имеет огромную. Решили все же пустить. Но одного, без провожатых, так и велено было передать.

Под вечер прикатил Распутин на Рогожское кладбище. Уже смеркалось, мела декабрьская поземка. Он вышел из ландо и, перекрестившись на поблескивающие золотом купола, двинулся к воротам. Здесь его уже ждали. Молча повел молодой парень мимо церкви, подворья, потом через кладбище, сквозь заснеженные ряды памятников, склепов, мавзолеев. Наконец подошли к небольшому двухэтажному домику, стоящему среди старых высоченных лип. Летом, должно быть, его совсем не видно среди густой листвы. Приходилось Распутину и раньше бывать на Рогожском кладбище во время своих скитаний по Руси. Тогда еще никому не ведомый странник в толпе себе подобных калик перехожих искал пути к удаче. Но на Рогожском Распутину «не глянулось». Суровое благочестие раскольников не отвечало его устремлениям. И вот теперь судьба снова привела сюда.

В жарко натопленной полутемной горнице находился какой-то древний седобородый старец. Распутин поздоровался, перекрестился на громадный киот с иконами, перед которыми теплилось несколько лампадок.

Заметив, что гость крестится щепотью, старец сурово поджал губы, но ничего не сказал. Некоторое время сохранялось молчание.

— Ну, где он? — не выдержав, грубо спросил Распутин.

— Судьбу свою хочешь узнать, — насмешливо сказал старец.

— Не за себя пекусь, — отозвался Григорий.

— Не лукавь, — голос старца посуровел, — истинные мысли твои мне ведомы, как ведомо и сатанинское предназначение твое, — при этих словах старец перекрестился.

— Ну начал буровить, — произнес презрительно Распутин, — а коли я от лукавого, так чего пустили меня в обитель? Или боитесь?

— На все воля Божья, — старец отвернулся к иконам и вновь перекрестился, — бояться нам тебя не пристало, а что допустили тебя сюда, так, может, для скорейшего твоего низвержения.

— Я не Аман, да и ты не Мардохей, — засмеялся Распутин, — а уж коли пустили, то не надо мне проповеди читать, и без вас пастырей хватает. Не будем попусту препираться, — миролюбиво заключил он, — давай-ка лучше веди меня к вашему Серапиону.

— Проведу в свой черед, — отозвался старец, — однако не проповеди я тебе читал, а наставить хотел. С твоим даром много пользы принести можно.

— Вот я и приношу, — равнодушно сказал Распутин. Чувствовалось, что ему надоел бессмысленный разговор. Почувствовал это и старец.

— Ладно, пойдем, — хмуро произнес он. «Так-то лучше», — подумал Распутин и двинулся следом.

Перед низенькой дверью они остановились.

— Подумай еще раз, Григорий, — произнес старец, — стоит ли тебе переступать этот порог?

Вместо ответа Распутин нетерпеливо толкнул дверь.

Небольшая комнатка нисколько не напоминала монашескую келью, скорее гостиничный номер. Стол, кровать под пологом, на стене какие-то олеографии. Яркий свет пятилинейной керосиновой лампы заливал комнату. На небольшом диванчике лежал человек и читал книгу. При виде посетителя он поднялся, шагнул навстречу. Распутин впился в него глазами. Ничего особенного, плюгавый, одет, как одеваются мелкие чиновники, жилетка вон даже лоснится от ветхости. Пытаясь скрыть разочарование, он изобразил на лице дружелюбную улыбку.

Усмехнулся и хозяин комнаты.

— Эвон кого принесло, — промолвил он, — садитесь, Григорий Ефимович, — он кивнул на потертое кожаное кресло. — Чем обязан?

— Много наслышан, — осторожно начал Распутин, — ты и есть Серапион?

Хозяин кивнул.

— Ты не обижайся, что тыкаю, я и царю тыкаю. Так вот, слухами земля полнится, дошло до меня, что ты вроде пророка, а я и сам пророчествовать могу. Вот и захотел увидеть тебя, силенкой потягаться…

— Силенкой нам тягаться не пристало, — серьезно произнес Серапион, — здесь не цирк и… — тут он осекся и замолчал.

— Чего замолк? — спросил Распутин.

— Ты (Распутин отметил, что к нему стали обращаться на «ты») не больно-то веришь в то, что про меня рассказывали, однако любопытствуешь, а вдруг правду в полицейском деле написали. Пророки-то разные бывают, бывают истинные, а бывают и лжепророки, да ты и сам знаешь.

Распутин вдруг рассвирепел, он разглядывал курносое лицо, водянистые серые глаза, жиденькие усики Серапиона, и злоба переполняла его. Об истинных пророках заговорил… Каков ирод! Чинов не знает, этакий мозгляк насмешничать вздумал. Да и сам он хорош, приперся в первопрестольную неведомо зачем. Не иначе эти кержаки с ним шутку решили сыграть, но дорого обойдется им эта шутка.

Тяжелым взглядом, которого, случалось, не выдерживали всесильные царедворцы и политики, уставился он на наглеца. Серапион спокойно выдержал взгляд. И тут началось непонятное.

В первые секунды Гришка ничего не ощутил, потом ему внезапно показалось, что смотрится он в зеркало, но зеркало мутное и кривое, поскольку видит себя не четко и ясно, а как бы отраженным в грязной воде. Он застыл не в силах пошевельнуться, чужая неведомая сила сковала члены. Зеркало вдруг исчезло, и Распутин точно во сне увидел обрывочные куски своей жизни: родное село, отец бегает с вожжами за ним, мальчишкой, по двору. Потом Тобольск, Питер, Зимний… Лица и места мелькали, как на карусели. Темп все убыстрялся. Не все он узнавал, не все понимал, но понял одно: перед ним прокручивалась его собственная жизнь. Последнее, что успел увидеть, — замерзшая река, он, лежащий на льду, и какие-то люди, суетящиеся вокруг. В одном из них он вроде бы узнал Пуришкевича… На этом все оборвалось.

Сколько прошло времени — несколько минут или час, Распутин не знал. Он ошеломленно смотрел на Серапиона и моргал длинными ресницами.

— Что это было? — наконец спросил он.

— Или не понял? — усмехнулся Серапион. — А понять-то несложно.

Распутин вскочил и забегал по тесной комнате.

— Поедем со мной, — неожиданно предложил он, — поедем! Мы с тобой такое завернем, такое! Вся Расея наша будет! Папка с мамкой под мою дуду пляшут, а с тобой и вовсе из ладошек, как голуби, клевать будут. Слышь, мил друг, поедем!

— Ты, видать, так ничего и не понял, — печально констатировал Серапион.

— А что?! — вскинулся Распутин.

— Или прорубь не видел?

— Что за прорубь? — глаза Гришки налились кровью, он рухнул в кресло и сжал голову руками: нестерпимо болели виски.