Кровавый шабаш - Атеев Алексей Григорьевич Аркадий Бутырский. Страница 20

– Перебрал лишку, приспичило. И деваха ничего, – пробормотал он. – А ты ее не знаешь?

– Вали отсюда! – сурово произнес парень. – Урод!

МНЕ ДОСТУПНЫ ИНЫЕ МИРЫ

Разговор с шибко правильной Женькой Беловой вывел Глашу из себя. Она понимала: в главном Женя права. Ее очень напугал рассказ Беловой про несчастную жертву маньяка. Странное дело: когда она болтала о морге, то смотрела на труп с отстраненным любопытством, а тут неожиданно разволновалась.

Та мертвая просила ее отомстить. Правда, Глаша не уверена, происходило ли все на самом деле или это результат действия галлюциногена. Поставить второй раз опыт не удалось. Хотя можно попробовать и без морга. Ведь если следовать известным теориям, скажем, той же тибетской Книге мертвых или исследованиям Охатрина и Сочеванова, период распада квантовых оболочек ядра, или так называемой души, равен сорока суткам. В течение этого периода энергетические носители информации находятся в пределах досягаемости и с ними можно связаться.

Что, если попробовать?

Ты просто придумываешь повод для очередного балдежа, одернула она себя. Конечно, повод… А вдруг удастся связаться с Вержбицкой? Никакой силы воли. Это приведет в дурдом или того хуже… В последний раз. Сколько уж было «последних разов»! Самый, самый последний!

Глаша поднялась с тахты и глянула в окно. Почти совсем светло.

Мысли неотвязно возвращались к наркотику.

У нее имелся небольшой запас настойки гриба. Глаша предусмотрительно перелила ее в аптечный пузырек с надписью «рвотное». Последнее время мать постоянно рылась в ее вещах, а на протесты Глаши не обращала никакого внимания. Но до пузырька с «рвотным» она не добралась. Всего один глоток!

Глаша пошла на кухню, как бы нехотя открыла холодильник, погремела молочными бутылками, отщипнула и сунула в рот кусочек сыра, потом, воровато оглянувшись, протянула руку в отделение, где хранились лекарства.

Глаша мгновенно нащупала заветный пузырек, спрятала в карман и вернулась в свою комнату.

Дождусь, пока стемнеет, лягу в постель, а там…

Она вытащила и запихнула пузырек под матрац, потом раскрыла какую-то книгу и невидяще уставилась в нее, думая только об одном: как бы скорее принять дозу и «улететь».

Пульс участился, руки дрожали, лоб и лицо покрылись холодным потом. Наконец она не выдержала и принялась стелить постель.

– Чего так рано? – спросила мать, заглянув в комнату.

– Голова разболелась.

– Все оттого, что целыми днями дома сидишь.

– Сама же меня не пускаешь!

– Да пускаю я! – досадливо произнесла мать. – Приведи себя в порядок и гуляй на здоровье. Ведь ты не какая-нибудь хивря. Красивая девка, не хуже этой Беловой.

– Начинается!

– Да, начинается! Думаешь, мне не обидно? Ну была бы ты дурой набитой. Так нет же! Ну почему ты себя гробишь в таком возрасте? Белова вон юридический кончает, а тебе кто мешал?

– Оставим бессмысленный разговор, мама. Что ни день – все об одном и том же. Ты хочешь, чтобы я вообще ушла из дома?

Мать махнула рукой и вышла из комнаты.

Глаша улеглась, сунула под бок плюшевого мишку, с которым не расставалась лет пятнадцать. Медведь остался единственным другом, пусть бессловесным, зато теплым и надежным. Медведь связывал с детством – безоблачным временем, когда обиды и горести казались ужасными, но тут же проходили без следа, когда мама и папа были лучшими в мире.

Принимать или не принимать?

Глаша достала пузырек, открыла пробку, понюхала. Знакомый запах – смесь аромата горькой ванили и вони коровьего дерьма. Она никак не решалась, держа пузырек во влажной ладони. Наконец приложила горлышко к губам, сделала большой глоток…

Сначала, как всегда, горечь и онемение гортани и языка. Потом тьма. В то же время Глаша чувствовала нарастающую волну зноя, даже не зноя, а жара, словно она стояла в центре раскаленной печи. Становилось трудно дышать. Глаша несколько раз судорожно вздохнула, и тут у нее в груди словно лопнул пузырь, она вдохнула знойный воздух без малейшей боязни. Тьма, казалось, начинала рассеиваться, хотя, возможно, Глаша просто приобрела способность видеть в этой среде. Мгла из черной превращалась в бордово-красную, но не воздушную, а напоминающую густой кисель.

Становилось все светлее, теперь Глаша могла осмотреться вокруг. Она стояла на огромной пустынной равнине, вдалеке виднелись странной формы горы, точно гигантские рыбьи скелеты. Было еще нечто, объяснение которому отсутствовало. То тут, то там возникали вспышки света, как если бы вращающаяся призма испускала спектральные лучи. Маленькие радуги на мгновение возникали то тут, то там. Одна такая радуга появилась совсем рядом с Глашей, она различила в глубине ее очертания иного мира – изумрудные поляны, косую сетку дождя.

Полужидкая субстанция, видимо являющаяся атмосферой данного мира, свободно протекала сквозь Глашу и потихоньку несла ее по направлению к скелетовидным горам. Царило абсолютное безмолвие. Неожиданно кроваво-красный горизонт с нестерпимым свистом прочертил ярчайший голубой метеор и упал неподалеку от Глаши. Тотчас на месте его падения из охряной почвы стал подниматься и на глазах расти чешуйчатый, словно тело змеи, стебель. От него понемногу отходили боковые побеги, которые, в свою очередь, кустились и разветвлялись. Откуда-то налетел легкий ветерок, до Глаши донесся слабый запах сандалового дерева. Чешуйчатый стебель все увеличивался, превратился в ствол и наконец в огромную колонну, которая уперлась в низкое небо. Тут Глаша обнаружила, что в ветвях дерева происходит движение. Какие-то насекомые, напоминающие муравьев и кузнечиков, одновременно сновали по ветвям, пронзительно стрекотали, ненадолго взлетали при помощи прозрачных зеленоватых крыльев и снова опускались на ветви. Вдруг с десяток насекомых направился в сторону Глаши. Они вились над ней, и Глаша отчетливо видела блестящие фасеточные глаза, коготки и щетинки на их конечностях. Одно существо уселось прямо на Глашу, причем она бы не смогла сказать, на какую часть тела конкретно, поскольку не ощущала ни рук, ни ног.

Существо внедрилось в нее, и она стала видеть окружающий мир уже его глазами. Красный мир исчез, уступив место голубовато-зеленому, причем сами окрестности не изменились. Зато изменился обзор. Теперь Глаша могла видеть окружающее под углом 180 градусов. Маленькие радуги исчезли, но Глаша отчетливо видела вращающиеся многогранные кристаллы, которые приоткрывали вход в иные миры.

– Иди туда, – услышала она команду, и тут же потекла к ближайшему кристаллу.

– Теперь сквозь него!

Глаша дождалась поворота кристалла и просочилась сквозь приоткрывшуюся щель.

Новое измерение представляло собой мир фиолетово-черных теней. Они непрестанно перемещались в пределах трехмерного пространства, напоминающего куб со скошенными гранями. Время от времени какой-нибудь куб начинал полыхать фиолетовым светом, потом рассыпался, и тень, заключенная в нем, исчезала с шорохом осыпавшегося песка.

Теперь Глаша передвигалась и вовсе непонятным способом, который скорее всего походил на скачки, если жидкость может скакать. Каким-то образом она ни разу не задела ни за один куб, хотя они довольно плотно заполняли огромное пространство. Казалось, ею кто-то управляет, а скачки имеют определенную цель. Наконец эта цель была достигнута. Она пробила поле, окружающее один из кубов, и оказалась внутри. Тень клубилась в замкнутом пространстве, и Глаша ощутила, что от нее идет волна осязаемой информации – обрывки образов, кусочки пейзажей, молекулы запахов, тени снов.

И тут Глаша поняла: тень – это та самая убитая девушка, возле которой она провела ночь в морге. Тень ждет своего часа, своей вспышки, после чего покинет этот мир и перенесется туда, где ей отведено будет место согласно кармическим законам и прошлым, настоящим и будущим деяниям души.

– Привет, – сказала тень.

– Привет, – отозвалась Глаша.

– Ну как там, в Тихореченске?