От ведьмы слышу! - Первухина Надежда Валентиновна. Страница 48
Из дрожащей от злости осины.
Я хотел, потому и ушел.
Я ослаб, потому что был сильным.
Мне не нужно ни шпаги, ни пуль
Для того, чтоб рассыпаться прахом.
И серебряной ниточки пульс
Лишь любовь оборвет одним взмахом.
Меловые кресты на дверях
Чтоб уже никогда не вернуться.
Я пишу тебе, слыша твой страх,
Что ты больше не сможешь проснуться.
Это просто – еще один раз
Встретить смерть в окончательной фразе.
И серебряных ласковых глаз
Не бояться, сгорая в экстазе.
Моим пеплом осыплют камыш
И приречный осот. И текуча
Станет бывшая жизнь. Ты молчишь.
Ты не веришь в божественный случай.
Это право твое. А мое —
Быть убитым любовью твоею.
Как вонзалось святое копье
В беззащитно-греховную шею!
У тебя еще будет герой
Из легенд и забытых пророчеств.
Я пишу тебе в день похорон
Своих собственных. Спи. Доброй ночи.
– Как называется стихотворение? – спросила Дашка.
Авдей взглянул:
– «О том, как меня убили». Названьице!
– Кто автор? – неживым голосом вопросила Вика, и тут все с некоторой душевной дрожью обратили внимание на то, как она выглядит.
– Любимая, что с тобой? – задохнулся от ужаса Авдей.
Черные провалы вместо глаз изучали его лицо.
– Кто автор? – повторила Вика, распространяя вокруг себя волну непонятного мертвящего холода. Авдей автоматически заглянул в книгу и сам ахнул:
– Роман Кадушкин! Но ведь этого стихотворения раньше здесь не было!
– Не было, – мертво подтвердила Вика. – Я написал его после того, как мою плоть испепелила чуждая Сила.
– О господи! – взвизгнула Маша. Черные провалы теперь смотрели на нее:
– Вспоминаешь ли ты обо мне хоть иногда, девочка? – Голос Вики оставался по-прежнему мертвым и безучастным.
– Р-роман?!
– Да. Хотя теперь у меня нет имени. У меня нет ничего. Кроме духа скорби и мучения, обреченного на Преисподнюю... – говорила Вика, неестественно выпрямившись на стуле. – Я вернулся лишь на миг, чтобы отвести от вас опасность. Я знаю, кто убил меня и моего отца, кто охотится за вампирами. Но я не желаю мести. Я прошел свой путь до конца. Но я не хочу, чтобы вам грозила беда. Знайте: вампира убьет сила огня, вампира покалечит сила серебра, вампира испепелит сила солнечного света. Но только чувство, делающее смертных бессмертными, развоплотит и рассеет вампира навсегда.
– Любовь?
– Да. Я любил Мари. Я умирал, помня об этой любви. И этой любовью я спасу ее, прежде чем навсегда вернуться в свою обитель Тьмы. Ничего не бойтесь.
Произнеся эти слова, Вика, как кукла, рухнула со стула, Когда Авдей кинулся к жене, она открыла вполне человеческие глаза и затряслась словно в лихорадке:
– Он задействовал мое сознание! Он теперь здесь и не уйдет, пока не наступит утро!
– Он – Роман Кадушкин?
– Да! – Вика потребовала бренди и пила его, морщась, стуча зубами о край стакана. – Это неправильно! Развоплощенный не может проникать в сознание человека! Не способен!
– Мам! – Маша все никак не могла прийти в себя от увиденного и услышанного. – Знаешь, Рома всегда говорил, что он неправильный вампир.
– И возможно, что он вышел из Тьмы для того, чтобы помочь нам.
– Не верю! – Вика поперхнулась бренди и раскашлялась. – Есть непрелож-кх-кх-ные а-кх-сиомы! Волга впадает в Кх-кха-спийское море. Сон разума рождает чудовищ. Ник-кх-огда не связывайся с вампиром, а если свяжешься – береги шею! Не верю я в потустороннее милосердие и бескорыстие, особенно если его предлагает Тьма!
И Вика принялась шептать заклинания, водя по своему телу вытянутыми лодочкой ладонями. Эти манипуляции она разъяснила так:
– Не желаю, чтобы он снова подключился к моему гипофизу!
Та же самая процедура была проделана с дочерьми и с мужем. Вслед за этим Вика схватила связку несчастных сушеных нетопырей и ожесточенно принялась украшать ими стены всех комнат.
Вслед за нетопырями пришел черед обычного школьного мелка. Вика, словно в трансе, рисовала им кресты на дверных косяках и подоконниках, непрерывно шепча заклинания. Потом достала из своей шкатулки, всегда мирно красующейся на туалетном столике в спальне, пригоршню серебряных украшений: цепочек, колье, медальонов, перстней, кованых кубачинских браслетов и серег. Отдала дочкам:
– Наденьте!
Авдею сунула в руки набор серебряных вилок.
– Мне их как, в зубы взять? – поинтересовался фантаст.
– Надо будет – возьмешь, – лаконично ответствовала супруга фантаста.
На часах было без четверти полночь.
Семейство Белинских и неприкаянный дух вампира Кадушкина приготовились к грядущим боевым действиям.
Ака хали олалу халули,
Ака хала лала охала.
Ака нгуни охлаимахалуи
Ака мвани нгунихлала…
– Слушай, Сото... Вот что ты такое поешь? О чем эта пэсня?
– Эта песня есть о том, как один нгуни ушел из дома на охоту на целых двенадцать лун. А когда он вернулся домой с добычей, его старшая мвана уже умывала охломахаи другому нгуни.
– Вах! Все жэнчины одинаковы! И что он сдэлал с измэнницей?
– Он убил того нгуни и заставил свою мвану приготовить из его головы еду. И вырвал сердце у нгуни и заставил мвану съесть это сердце, а потом повел мвану на вершину самой высокой горы и сказал: «Стань птицей». И она летела долго-долго, пока не встретила камни...
– Вах! Какой страшный история! Твой нгуни настоясчий джигит!
... Сото и Ираклий сидели в «предвариловке» и маялись бездельем. Сменившийся дежурный, получив от князя некую мзду, принес невинно заключенным кой-какой снеди. Ираклий уминал сэндвич. Сото хрустел чипсами и смотрел, как за пыльным окошком камеры угасает день.
– Я слышал, что девочки сбежали, – сказал он и аккуратно припрятал пустой пакетик из-под чипсов в карман шорт. – Это хорошо. Значит, нас скоро освободят.
– Вэдь ты колдун, дарагой! – воскликнул Ираклий. – Сдэлай так, чтобы эти замки сами открылись и мы вышли из этого клоповника!
– Нельзя, – кратко ответил Сото.
– Пачему, дарагой?
– Злого духа Кусаи-Милицаи нельзя одолеть, так сказал мне нванга Авдей.
– Много он понимает... – Ираклий улегся на жестком топчане, закинул руки за голову и принялся печально напевать:
Я вчера бродил среди скал —
Динамитный шашка искал...
А нашел – летел далеко.
Ты прощай, моя Сулико!
Был бы я простым чабаном,
Пах бы я овечьим... молоком.
А сидел в засаде в горах,
То еще б сильнее пропах...
– Слушай, Сото! – повернулся он к колдуну. – Давай хоть пэсни петь, чтоб нэ так скучно сиделось!
Сото согласился. И из уст его полилась народная нгунийская песня, приведенная выше.
– Нет, дарагой! Эта пэсня слишком грозная. Другие знаешь?
Колдун кивнул и взревел дурным голосом, дирижируя руками в такт:
Silent night, Holy night, all is calm,
All is bright.
Round yon Virgin, Mother and Child,
Holy infant, so tender and mild
Sleep in heavenly peace,
Sle-e-p in heavenly pe-e-e-e-ace!
Ираклий растроганно всхлипнул:
– Откуда такой хороший пэсня знаешь? У нас в Кутаиси ее дома всегда на Рождество пели...
– К нам в племя давно-давно приезжал миссионер. Я тогда был little child. Он научил нас петь эта песня, говорить по-английски, а потом на нгуни напали бгваны-людоеды и похитили мистера Коннери...