Попробуй ее сжечь! - Первухина Надежда Валентиновна. Страница 43
– Маргарита Сергеевна, – задушевно сказал Акашкин, – вы же видите, как я стараюсь, можно сказать, горю. Так направьте вы меня в этот комитет полноправным членом! А? Чтоб они от меня как от мухи не отмахивались!
– И правильно. Вы журналист, нечего вам делать вместе с чиновниками.
И тут произошло странное. Глаза нашего горемыки журналиста желто блеснули, и он каким-то особым голосом сказал:
– Маргарита Сергеевна, вы сделаете меня руководителем комитета по устройству Ламмаса.
Лицо Маргариты Сергеевны стало растерянным и отстраненным, будто она услышала нечто удивительное, но тем не менее необходимое к выполнению.
– А знаете, Сидор, – сказала она. – Сделаю-ка я вас руководителем комитета по устройству праздника. У вас есть и хватка и фантазия…
– Я заявление сейчас напишу. Мигом!
– Хорошо, Акашкин. Пишите заявление. Я его завизирую.
– Я мигом, мигом, Маргарита Сергеевна! Вот, уже почти готово.
Акашкин и впрямь вмиг написал заявление, мэр его подписала и добавила:
– Акашкин, но вы там не вздумайте что-нибудь этакое устраивать. А то я вас знаю.
– Никоим образом, Маргарита Сергеевна, – пропел Акашкин, выскальзывая из кабинета. – Никоим образом!..
Маргарита Сергеевна встала из-за стола и потерла виски:
– Что-то с головой у меня странное. А кто здесь сейчас был?
Оборотень Адонис с отвращением посмотрел Акашкину вослед.
Акашкин вышел из мэрии, странным образом разговаривая и споря сам с собой.
– Молодец, – одобрительно говорил он. – Теперь в управу.
И тут же срывался на истерическое:
– Почему я должен этим заниматься? Я журналист, а не массовик-затейник!
И снова спокойный голос:
– Ты дурак, Акашкин, раз не понимаешь своей выгоды. Ты можешь влиять на то, каким будет праздничный шабаш. Это власть, Акашкин. И я этой властью воспользуюсь.
– Ты – кто ты?
– Какая тебе разница?
– Большая! Ты вселился в мое тело!
– Ничего, потерпишь, я не очень навязчивый сосед. Хотя, если ты будешь мне хамить, я могу сделать тебе больно. Очень больно.
– Вот не надо пугать! А как это я стану тебе хамить?
– Например, водку пить и солеными огурцами закусывать. Я этого не люблю. У меня на соленые огурцы аллергия. Запомнил?
– Запомнил. И до каких пор ты во мне жить будешь?
– До Ночи города. А там я тебя, мой разлюбезный, покину и присоединюсь… Неважно к кому.
– Тебе всё неважно.
– Да, это ты верно заметил. И прекрати разговаривать со мной, на тебя уже смотрят как на сумасшедшего.
Действительно, на Акашкина посматривали встречные прохожие, и посматривали с подозрением. Акашкин не вызывал теплых чувств, а разговаривающий сам с собой, он был просто невероятен.
Но оставим пока Акашкина и его проекты, связанные с городскими торжествами. У нас ведь есть герои и поинтересней, верно?
Юля после памятного разговора с Анной Николаевной хотела было отправиться погулять, поискать Марину, но вместо этого почувствовала себя невыносимо усталой. Поднялась наверх, стянула с себя одежду и повалилась на постель, только и мечтая что о сне.
Сон к ней пришел незамедлительно. Снилось Юле, что гуляет она по осеннему, просвеченному солнцем лесу, кругом благодать и тишь, и только шуршит листва под ногами. Юля ищет под кустами и разлапистыми ветками елей грибы, но вместо этого неожиданно находит коробки с конфетами, перевязанные кокетливой ленточкой. Одна из коробок выглядит настолько привлекательно, что сластена Юля не может удержаться и принимается развязывать ленточку.
И тут в лесу оказывается Данила. Он одет как настоящий средневековый принц: расшитый золотом камзол, бархатный алый плащ, высокие ботфорты, смешные штаны с буфами и черный атласный берет со страусовым пером.
– Данилка, – радостно говорит Юля, – ты такой красивый! Просто как в кино! Хочешь конфет?
– Юля! – кричит Данила, кричит так, будто она глухая. – Не открывай коробку, там бомба!
Но Юля только смеется. Что еще выдумал этот Крысолов? Бомба в конфетной коробке?! Смешно и подумать!
– Смотри! – смеется Юля и срывает крышку с коробки.
Взрыва она не слышит, она только понимает, что вознеслась высоко-высоко над землей, оставив внизу свое распростертое тело. Она смотрит вниз и видит, что рядом с ее телом лежит Данила – ничком, и лицо его закрыто полой плаща. И в этот миг Юля понимает, что Данилы уже нет, что она совершила самый ужасный поступок в своей жизни, поступок, которому нет оправдания, и даже ее собственная смерть не спасет от этого вечного стыда…
Она просыпается в слезах. За окном сереет самое раннее утро. Юля старается поскорее прийти в себя, отбросить ужасный сон, и тут понимает: постель напротив не разобрана. Марины нет! Она не ночевала дома!
«Спокойно, – вклинился в сознание тихий мышиный голосок Марьи Белинской. – Спокойно, Юля. Не натвори глупостей».
«Маша, ты где»?!
«У тебя под кроватью. Я здесь соорудила вполне приличную норку. Настоящая женщина может устроить вокруг себя уют в любых обстоятельствах».
Японская мышка вылезла из-под кровати, вскарабкалась на одеяло и, как всегда, принялась умываться.
«Маша, я боюсь Анны Николаевны! Она… она какая-то другая стала! И потом, где Марина?»
«Будем разбираться по мере поступления вопросов. Да, Анна Николаевна несколько изменилась. До сих пор она славилась гостеприимством, выдержкой и тактом. Боюсь, они изменили ей потому, что ты назначена хранительницей Арфы. Полагаю, она хотела владеть этой Арфой безраздельно».
«Но тогда зачем она сообщила об Арфе Госпоже Ведьм и вызвала тебя?»
«Для подстраховки. Это просто ход интриганки, ничего более. Я так полагаю, что она и не собиралась отдавать Арфу всему Собранию ведьм. И не отдаст».
«Ничего не понимаю! А где же всё-таки Марина?!»
«Вот с этим сложнее. Я полагаю, что Марина похищена».
«Похищена?! Кем?!»
«А вот это нам и предстоит узнать. Одевайся, только тихо. Анна Николаевна не должна знать, что мы исчезли».
«А мы исчезнем?»
«Само собой. И даже не будем оставлять записку о том, куда отправились. Кстати, тебе сейчас придется в срочном порядке научиться создавать собственного морока».
«Это как?»
«А ты подумай. Что подсказывает тебе твоя ведьмовская сущность?»
Юля подумала. Потом еще раз подумала. Потом сказала: «Знаю», вытянула вперед руки и принялась водить ими в воздухе, словно что-то лепила. И буквально через минуту перед нашей юной ведьмой стояла такая же Юля, только немного более вялая и заспанная.
– Ложись в постель и спи, – приказала Юля мороку.
– Отлично! – похвалила Юлю мышка. – Как будем выбираться?
– Через окно, – решительно сказала девушка. – Если я ведьма, значит, я умею летать!
– Юля, мне очень нравится твоя растущая самоуверенность, но всё-таки будь осторожна.
– Ладно, – хмыкнула Юля.
Она надела джинсы и джинсовую рубашку с множеством кармашков, в один из кармашков посадила Машу и, распахнув окно, выбралась на крошечный откос подоконника.
– Самое интересное то, что я совершенно не боюсь высоты, – сказала Юля.
– Да, только вниз всё-таки пока не смотри.
– Хорошо, – кивнула девушка и взмахнула руками.
Воздух принял ее в свои мягкие объятия. Юля парила перед окном, легко перебирая ногами и изредка взмахивая руками.
– Окно закрой, – посоветовала Юле мышка. – А то вся конспирация полетит к святой Вальпурге…
Юля согласилась и тихо притворила окно. А затем взмыла вверх свечкой и полетела над еще сонным городом, то ныряя в облака, то мелькая среди крон деревьев…
Полет так восхитил Юлю, что она не сразу вспомнила, зачем и куда летит. Только возмущенный писк Маши заставил девушку опомниться.
– Ох, извини, – сказала Юля. – Увлеклась. Маша, теперь командуешь ты. Я совершенно не представляю, как искать Марину.
– Что б ты без меня делала, – ворчливо отозвалась Маша. – А ну давай приземляйся. На время.