Серебряная пуля - Атеев Алексей Григорьевич Аркадий Бутырский. Страница 65

– Печь?! – изумился Осипов. – Так это же очень кропотливое дело.

– Вот я и говорю…

– А ты когда-нибудь клал печи?

– Не приходилось. Но у меня есть умное пособие, я его тщательно изучил, теорию, во всяком случае, знаю.

– На кой… твоя теория. Тут опыт нужен, лучше бы печника толкового нашел… Боюсь, ничего у нас не выйдет.

– Вот ты вечно сомневаешься. Не выйдет, не выйдет… Попробуем, не получится – переделаем. Руководить сооружением буду я, а ты, братец, поработаешь на подхвате.

Машина неслась по пустынному шоссе, и Осипов равнодушно смотрел в окно. Август только начинался, а на придорожных кленах и березах уже появилась первая желтизна. Лето, похоже, кончается. Все кончается – и хорошее, и плохое. Столько событий произошло за столь короткий срок! Просто даже не верится.

– Кстати, – спросил он у Безменова, – пришел в себя этот милиционер с татарской фамилией?

– Давлетшин? Умер он.

– Ах ты!.. А со вторым что?

– Да ничего. Отпустили его домой. От работы пока отстранили. Но я думаю, ненадолго. Кстати, вчера я почти целый день посвятил твоему знакомому фотографу – Юрию Ивановичу Грибову, более известному в богемных кругах под прозвищем Джордж. Честно говоря, личность действительно колоритная. Его и впрямь знают на Западе. Публиковал в тамошних журналах свои работы. Участвовал в выставках. Ну, кроме того, – «голубой», афиширует свои наклонности, невзирая на статью Уголовного кодекса. Может быть, просто «картину гонит», а может, имеет сильных покровителей. Есть подозрение, что он стучит на одну могущественную организацию. Ведь у него в студии собирается всякой твари по паре. Очень благодатная почва для сексота. Хотя доказательств у меня нет. Удалось установить кое-что и о его втором хобби. О котором ты мне рассказывал – собирании разных некропричиндалов: черепов, всякого рода кладбищенских реликвий. Один раз его даже задержала милиция за незаконные раскопки старого кладбища, но вскоре отпустила. Хотя привод документально подтвержден. Изучал я его, так сказать, и официальную биографию. Родился в 1927 году в городе Горьком, тогда Нижнем Новгороде. В семье архитектора. Отец в 1937 году репрессирован, мать покончила жизнь самоубийством сразу же после ареста мужа. Мальчик воспитывался в детском доме в поселке Сарбаза под Свердловском. От призыва в армию освобожден по причине плоскостопия. В 1947 году поступил в Свердловский педагогический институт, не окончил. В 1949 году переехал в Москву, поступил в «Щуку». Видать, артистом стать захотел. Тоже не окончил. Некоторое время учился в архитектурном. Словом, студент прохладной жизни. Подвизался то тут, то там…

– А факт его заработков в качестве пляжного фотографа на югах подтвердился?

– Вполне. Он этого и не скрывает. Известен как очень профессиональный фотограф-анималист. Зверей снимает. Уезжает, говорят, в лес, в тайгу специально. Два альбома с художественными снимками зверей выпустили в Швеции и Финляндии, в Праге была организована его выставка на ту же тему. Кроме того, в творчестве прослеживаются темы кладбищ, старинных зданий, обнаженной натуры. Ничего особенно криминального за ним не замечено. Постоянно общается с иностранцами. Еще одно подтверждение, что он стукач.

Но вот какая странность имеется в его биографии. Можешь себе представить, что он содержался в том же детдоме, что и маньяк Шляхтин, а именно в Сарбазе. Шляхтин – уроженец Свердловска, в 1937 году его мать осуждена за уголовное преступление – крупную растрату. Мальчик попадает в тот же детдом, что и Грибов. Еще одно совпадение – оба учатся и оба не заканчивают педагогический институт в Свердловске. Оба одновременно переезжают в Москву. Тут пути их расходятся. Шляхтин поступает в Московский физкультурный институт и успешно его заканчивает. До этого он служит в армии. Призывался из Москвы. Такие вот многоточия.

– Так, значит, они знакомы с детства?

– Ты удивительно догадлив.

– И что из этого следует?

– Из этого следует, что противоестественные наклонности одного вполне могли отвечать вкусам другого. Я все больше подозреваю, что твой фотограф такой же патологический тип, как и физкультурник. Кстати, его местонахождение на настоящий день я так и не смог выяснить.

– У меня все не идет из головы таинственная личность, подсказавшая мне, где искать, – задумчиво сказал Осипов, – кто же это все-таки такой? А не мог им быть сотрудник какого-нибудь хитрого ведомства, которому известно гораздо больше, чем милиции?

– И оно решило оказать посильную помощь коллегам в деле, зашедшем в тупик? – насмешливо спросил Илья. – Глупости!

– Тогда кто?

– Я думаю, на этот вопрос мог бы ответить этот хмырь из издательства – Ванин. Но его нет в Москве. Уехал в командировку. Как только приедет, нужно брать его за глотку и вытягивать все до последнего грамма. Ну, хватит о делах, мы уже почти приехали, настраивайся осваивать искусство кладки печей. Учти, что в жизни все пригодится. А печник – работа весьма почетная. Ты вспомни, вождь мирового пролетариата очень любил представителей этой профессии. Так что учись, Ваня, глядишь, и тебя полюбят.

2

В ту самую минуту, когда два великих сыщика собирались осваивать искусство печестроения, литературный консультант московского издательства «Север» Иона Ванин сидел в здании магаданского аэропорта и предавался невеселым мыслям. И какой идиот придумал проводить симпозиум, посвященный творчеству писателей и поэтов Дальнего Востока и Крайнего Севера, именно в Магадане? Убил бы гада, истинно убил! Тащиться в такую даль и зачем? Чтобы целую неделю слушать невероятный вздор, общаться с этими неумытыми чукчами и камчадалами, от которых воняет рыбой, и пить водку? Хуже всего была именно водка. Иона, в общем-то, не отказывался от выпивки, тем более дармовой, но всему же есть предел! К тому же гнусная закуска, жуткие рыбные консервы, от которых возникает страшная изжога.

Он предчувствовал, чем все кончится. Не первый раз отправлялся на подобные мероприятия. Но такого даже он, многоопытный, не ожидал. Гостиница – скверная дыра. Номер на четверых, двое из которых – писатели и поэты Крайнего Севера. Неплохие ребята в целом. Простые. По-русски, правда, плохо говорят и на водку слабы. Но компанейские. Подопьют – как давай читать свои стихи, хоть под кровать лезь. К тому же, как узнали, что он в московском издательстве служит, так вообще разошлись. Каждому, видишь ты, охота в Москве книжку выпустить. Один парень, его почему-то Уха звали, подарил ему моржовый клык с резьбой, другой – расписные расшитые сапожки из меха, торбасаназываются. Клык, наверное, ценная вещь, но уж больно неудобная. Кое-как его в чемодан затолкал. Впрочем, дареному коню, как говорится, в зубы не смотрят. Ребятам этим северным он неопределенно пообещал… Уж они радовались! Что ж. Он понимает. Дети природы, рожденные среди снегов и торосов. Непосредственные.

Сам город Магадан ему не понравился. Дыра и есть дыра. Залез он на сопку, посмотрел на их море – Охотское, что ли. На кой черт нужно такое море, если в нем купаться нельзя. Рыбка, говорят, зато ловится. Зачем ловить, когда в каждом магазине ее полно? В музей их водили, в местный театр. Сдохнуть со скуки можно. Одного он опасался, когда сюда ехал, – зэков. Но оказалось, никаких зэков и в помине нет. Во всяком случае, он их не видел. Может, они и есть, но где-то там… за сопками.

Ладно. Слава богу, что все кончилось. И сопки, и чукчи, и водка. Через пару часов самолет. А там и Москва недалеко. Да, Москва… Тоже проблемы. Как же все-таки разобраться с Пантелеевым? Журналист… Милиционер… Нет в них веры. Самому, что ли? Да уж сколько раз он пытался. Видать, кишка тонка. Кстати, о кишках. Не пора ли облегчиться? Он давно чувствовал позывы. Конечно, общественные туалеты в аэропортах, особенно на дальних окраинах страны, нельзя назвать опорной точкой советской культуры.

Он поднялся и оглядел полутемные внутренности аэропорта. Народу в этот час наблюдалось совсем немного. Большинство спало на грязных деревянных лавках, притомившись в ожидании своего рейса, те же, кто не дремал, либо пили водку, либо играли в карты. Однако все держались в пределах приличий, поскольку по залу то и дело проходил полусонный милиционер.