Короли побежденных - Первушина Елена Владимировна. Страница 4

Это была ложь. Я так и не научился разбираться в делах и всецело доверял отцовскому управляющему. В поместье я был пока полезен лишь тем, что иногда не без успеха лечил лошадей и принимал роды у овец. Но ради того, чтоб сохранить дом, я был готов научиться чему угодно.

— А ты суров, племянник, — улыбнулся Дирмед. — Но скажи-ка, ты сам отдал бы землю человеку, который ведет себя порой очень странно? Спит часа три в сутки, ночи напролет бродит по лесам или, запершись в комнате, разговаривает сам с собой. Да еще время от времени совершает чудесные исцеления, как церетские пророки. Все это очень мило, но доверять такому человеку деньги и имущество я бы не стал. Даже во имя моей любви к брату.

Это был мат. У меня даже не возникло желания узнать, кто предоставил дядюшке такие исчерпывающие сведения о моих привычках. Возразить было нечего. Не будешь же клясться, что мои странности ни для кого не опасны. И не будешь объяснять, что сейчас он мягко и аккуратно затягивает петлю на моей шее. Что, потеряв дом, я потеряю последнюю связь с отцом и матерью.

— Но послушайте… — Я сам уже плохо понимал, что говорю. — Если вы не доверяете мне, если хотите назначить своего управляющего, пусть будет так. Но тогда позвольте мне хотя бы жить в этом доме. Может быть, у вас найдется для меня какая-то работа там, в поместье? Спросите: кого хотите, я еще ни разу в жизни не причинил вреда ни человеку, ни зверю, ни дереву. Или вы думаете — за мной нужно присматривать?

И осекся. Я сейчас попросту забивал гвозди в крышку собственного гроба. Я просил его. А на просьбы есть только один ответ. Когда с тобой разговаривает аристократ, нужно быть настороже. А я вляпался как мальчишка.

— Ты все же не хочешь вина? — спросил вдруг Дирмед.

Я покачал головой. Он рассмеялся:

— Ох, Ивор, я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Что у тебя не спрашивали, каким ты хочешь родиться, в чьем доме расти. И что заставлять тебя сейчас расплачиваться за чужие ошибки, мягко говоря, неблагородно. Поверь, я махнул бы на твое наследство рукой, но время сейчас не то. Мы на пороге новой войны с тардами. И Домам понадобятся все силы, чтобы выстоять в этой войне.

Я молчал. Что мне было до тардов? Разве что, если отберут дом, можно будет податься и на войну. Врач всегда врач, убивать никого не придется, а в остальном мне будет все едино.

— Ну вот что, — сказал Дирмед. — Сам не знаю пока, что с тобой делать. Останься на несколько дней в городе, поживи у себя. Хозяйство твое переживет?

— Что? Да, конечно, переживет.

Я не сразу понял, о чем это он. Он сказал: поживи у себя и твое хозяйство. Похоже, военная карьера откладывалась.

— Через неделю здесь будет большая свадьба. Алов Красавица из Дома Ойсина выходит замуж за Фергуса, твоего троюродного брата.

Я поспешно и радостно кивнул. Имена мне ни о чем не говорили, но какая-то невероятная надежда все же забрезжила на горизонте. Даже аристократ не станет так издеваться над человеком.

— На свадьбу соберется вся семья. Приходи, дай им на тебя посмотреть. А то, боюсь, ты представляешься всем чем-то вроде одичавшего тарда. Когда они с тобой познакомятся, можно будет снова обсудить оба завещания. К тому времени, может быть, станет ясно, что на уме у нашего короля.

Я не понял, при чем тут король, но мне, впрочем, было уже все равно.

— Спасибо вам большое, — сказал я торопливо, пока он не передумал. — Вы просто не представляете, что делаете для меня.

— Нет уж, уволь, — покачал головой Дирмед. — Заботиться о себе будешь сам. Я сделаю только одно: пошлю моих людей посторожить твой дом. Не хочу, чтоб тебе проломили голову несправедливо обиженные. Да, вот еще что. Пока ты живешь в городе, постарайся не демонстрировать свои э… способности.

Написано на золотистой бумаге, привязано к бутону ириса.

Письмо застало меня за работой: я копировала миниатюру из старой тардской хроники. Его принесла девочка-послушница, и, когда я покраснела, увидев почерк отца, ее глаза засветились любопытством. Здешние обитательницы, наверное, все еще гадали, какие тайные пороки заставили меня прийти сюда, в Храм Тишины.

— Что передать гонцу? — спросила послушница, поспешно опуская глаза.

— Ничего. Я напишу ответ завтра.

Оставшись одна, я выглянула в окно и увидела отцовского посланника. Он стоял у ограды Храма и болтал с другими послушницами, убежавшими из-под присмотра старших жриц. Его ярко-голубой плащ странно выделялся на фойе их серых платьиц.

За последний год я нечасто видела асенов, да и те были обычными фермерами или мастеровыми. Этот же, столичный житель, показался мне здесь, в тардском Храме, чем-то невероятно чужим. Лицо его было мне незнакомо. Похоже, его взяли в дом уже после моего отъезда.

Я прочла письмо и заметила, что солнечные лучи падают прямо на страницы хроники. Я поспешно закрыла книгу и убрала ее в тень. Потом зачем-то подошла к сундуку, вытащила свои старые платья, хотя прекрасно знала, что они давно и безвозвратно вышли из моды.

Я кружила по комнате беспомощно, как слепая собака, и не могла побороть охватившее меня смятение.

На этот праздник мы должны были прийти вдвоем. На мне было бы платье нежно-зеленого шелка, в ушах покачивались бы фамильные изумруды Дома Ивэйна. А Энгус изо всех сил старался бы казаться старше своих двадцати лет.

Вручая новобрачным наш подарок, он сказал бы Фергусу: «Вот видишь, и ты пойман. А кто смеялся надо мной год назад?» Алов взяла бы меня за руку и тихо спросила: «Душенька, что ты скажешь о замужестве?» А я шепнула бы ей: «Соглашайся. Это кушанье, которое стоит попробовать». И все гости гадали бы, о чем мы секретничаем…

Но теперь все мои платья черные — цвет, который носят асены, когда знают за собой непоправимую вину. А Энгусу никогда не исполнится двадцать.

Я не знала, что мне делать.

Не ездить в Аврувию?

Но отец скучает и хочет видеть меня. За что я буду его мучить? Да и блистать отсутствием действительно не стоит. О причинах моего затворничества в тардском Храме и так уже ходят самые разные слухи. Упорствуя, я порчу репутацию всей семьи.

Так поехать?

Но как быть с наказанием, которое я выбрала для себя год назад?

По асенским законам аристократа осудить невозможно. Но тем строже должны мы следить за собой. Если даже боги заранее простили все мои проступки ради древности моей крови, то я все равно отвечаю перед собой за смерть Энгуса.

А уехать из столицы во второй раз будет очень тяжело. Асены слишком непохожи на другие народы, а потому мы можем быть счастливы только на своей земле, среди своих. Известно, как страдает человек, если ему отрежут руку. Ну а что происходит с самой рукой? Она просто гниет и распадается.

Посоветоваться с верховной жрицей Храма?

Но она так по-детски благоговеет перед деньгами, которые я плачу за стол и кров, что позволит мне любую вольность.

За год я так и не решила, как относиться к своим новым сестрам. Я уважала их отвагу. Они рискнули в одиночку, без помощи мужчин обосноваться на чужой земле и служить своей богине вдали от родины. Они избавили ближайшие деревни от необходимости кормить две дюжины девочек-сирот. И поверьте, быть послушницей гораздо лучше, чем нахлебницей без приданого. Да и сама я была им многим обязана. Но их вера все же не казалась мне наилучшей.

В Храме Тишины поклонялись мудрой провидице Балле, и жрицы с пророческими способностями ценились особенно высоко. Вероятно, оттого эти женщины были склонны к нездоровому любопытству, а именно в те минуты, когда их осенял Дар Ясновидения, они частенько казались мне обыкновенными деревенскими кликушами.