Таежный тупик - Песков Василий Михайлович. Страница 30

Изба сейчас выглядела иначе, чем в марте. В снегу она казалась приземистой, а сейчас, словно подросшая, изба сверкала тремя оконцами. На одном из них красовался цветок. Оказалось, перец в горшочке. Но и от перца выглядело окошко веселым. Стоял на окошке еще будильник, фонарик и батарейки к нему. И еще, не поверил своим глазам… зеркало! Зеркало в узорной рамке с ручкой – чей-то подарок, явно оказавшийся ко двору. Когда вошли в избу, Агафья взяла зеркальце, шаловливо и как бы немного стыдясь, поглядела в него, поправила у подбородка платок. Даже в огородной своей «спецовке» была она теперь разительно далека от перепачканной сажей дикарки, какую мы видели в первые годы. Лицо Агафьи, поражавшее ранее мучнистой бледностью, было теперь загорелым и даже с тенью румянца.

– Это что же, от морковки или от солнца?

Агафья весело отшутилась и сочла нужным рассказать о недавнем своем походе к старой избе. «Господи, как жили-то! Темень, копоть…» То, что поражало нас в потайной избе на горе, поражало теперь и Агафью: «От дурного духа-то я аж закашлялась».

Особого порядка не было и теперь, в новой избе. Но все же это было совсем иное жилье. Лучина в нем не горела ни разу, стены источали запах смолы. На полу лежало подобие половика, заставившее нас снять обувку у входа. К полке у печи была прикручена мясорубка, а рядом с берестяными коробами стояла батарея эмалированных кастрюлек с рисунком ягодок на боках.

Под этим кровом совсем не чужим почувствовал бы себя даже и телевизор. А радио, при наличии батареек, возможно тут без всяких фантазий. Но это как раз то, на чем лежит прежнее табу – «не можно!». Не снят запрет с фотографии.

Без сожаленья расставшись с латаными домоткаными рубахами, лучиной, обувкой из бересты и долбленой посудой, разительно повзрослев от общения с людьми, «идеологически» Агафья не поступилась ничем и, конечно, будет стоять на том до конца. В этом и сила ее, и трагедия.

Житье в совершенном одиночестве без отца стало для нее особенным испытанием. «Молитву творила ты ранее голосом, а теперь только шепчешь…» – сказал Николай Николаевич вечером, когда мы мирно беседовали у свечи. «А кому нужен голос? Бог слышит, а тятеньке не докричишься… Хлеб пеку теперь раз в две недели, чугунки вот попросила меньшего размера и слово обращаю только к козленку. Вас, вижу, в сон потянуло, а я бы говорила и говорила…»

Это было уже во втором часу ночи. А с вечера изба была наполнена говором. Агафья припомнила все, что случилось тут с марта. Событий было немного: Ерофей погреб вырыл, Ерофей на лодке опрокинулся на Абакане и чуть не погиб, приплывали в гости геологи – мешок муки оставили, работали подле избушки геофизики из Бийска – по просьбе «пустынницы» привезли кошку, дров напилили и добрые воспоминания о себе оставили.

Подробно рассказала Агафья о змеях, увиденных в огороде, и о целом «змеином содоме» возле реки.

– Ну и что же ты, палкой змею-то? – спросил переставший дремать Ерофей. – Что там у бога сказано насчет змей?

Оказалось, богом все предусмотрено. Агафья раскрыла пахнущий старой избой фолиант и прочла: «Дарую вам власть наступить на змею и на скорпионы, и на всю силу вражью».

– Ну и что же ты, послушалась бога?

– Пожалела. Жизнь-то всякой твари мила.

По обыкновению мы проверяли: не сбился ли наш «робинзон» со счета времени. Нет, немедленно, без ошибки и с явной гордостью, что ошибки и быть не может, Агафья сказала: «По новому нынче восьмой день сентября». Назвала число и по старому стилю, и год «от сотворения мира». Мне в связи с этим пришла озорная мысль озадачить Агафью.

– У меня есть сестра. Родилась она 13 марта по новому календарю. Как ее зовут?

– Евдокия, – не моргнув глазом, сказала «пустынница» и не ошиблась. И объяснила, как просто ей было это определить.

И еще эксперимент был проделан. В библиотеке «Комсомольской правды» перед отлетом на Абакан нашел я старинное издание «Слова о полку Игореве». В нем старославянским шрифтом напечатана древняя повесть без перевода на современный язык. Студенты-филологи, навещавшие Лыковых, написали: «Агафья легко и свободно читала «Слово». Проверка показала: нет, не свободно и не легко! Большинство слов древнего сочинения не было известно ни нам, ни Агафье, а без этого чтение, лишенное понимания, не пошло. На первом листе мы его и закончили.

Не получил развития и разговор о тысячелетии крещения Руси. Агафье, разумеется, ведом был князь Владимир и его бабка Ольга и крещение на Днепре. Но рассказ о событиях юбилея оставил ее равнодушной. По ее представлению, было все это продолжением никонианства: «Истинная вера-то сберегалась в лесах».

… В избушке от перегрузки ночлежниками было душно. Под утро, осветив фонариком циферблат будильника, я вышел в тайгу. Возвращаясь, заметил: Агафья не спит, шепотом молится.

– Ты что же, и не ложилась?

– Так ведь время-то в разговорах прошло, надо и помолиться.

– Сколько же времени в сутки занимают молитвы?

– Пять часов или, может, четыре…

Ерофей утром пошел искать петуха (и нашел), а нас с Николаем Николаевичем Агафья повела в огород. Был этот горный склон, с утра до вечера обласканный солнцем, не по сезону зеленым. Нынешний год, опрокинувший засуху на Америку, страшные наводнения на Бангладеш и Судан, подаривший жаркое сочное лето Европе, тут, в азиатских Саянах, отличился дождями. Мокрым было все лето. Абакан, без того своенравный, вышел из берегов, навалял повсюду деревьев, местами изменил русло, изменил привычную на реке обстановку. Ерофей не единственный в этом году опрокинулся с лодкой. Вблизи поселка геологов у речного завала был обнаружен труп какого-то горемыки. И лодка – рядом. У геологов Абакан смыл полосу, на которой садился Ан-2, – до поселка можно было добраться лишь вертолетом. До Агафьи тоже – речные броды были неодолимы. Дождь (и снег в июне!) «повредил», как сказала Агафья, лесные ягодники, и она запаслась лишь сушеной смородиной. Кедры в этом году без орехов. «Лесное кормление» осело в избушке только запасом груздей. Их, по старой привычке, Агафья не солит, а сушит.

Огород не подвел. Только все созревание опоздало. Во время «экскурсии» Агафья нас угощала стручками бобов и гороха, они были зелены, как в июле. Зеленой стояла дремотная конопля, чуть забурелась (сентябрь!) полоска полеглой пшеницы. И все остальное – морковка, картошка, лук, чеснок, репа – вовсю зеленело.

Картошки Агафья надеется собрать ведер триста. Это по-прежнему основа ее питания.

– А зачем конопля и пшеница в столь малых количествах?

Оказалось, семенной фонд! Помощь «мирская» – дело хорошее и приемлемое, а все же – береженого бог бережет – полезно помнить об «автономии». Сейчас запас продуктов у «пустынницы» таков, что год бы она продержалась. Расспрашивала, чем и как надо кормить собаку и кур, принесла для пробы козам подол комбикорма.

– Ты рассказала бы нам, чем сама жива и сыта? – попросил от костра Ерофей.

Агафья с готовностью рассказала, что ела вчера, что собирается есть сегодня, что будет завтра. За стол садится два раза в день – в обед и ужин. Еда монотонная, но вполне сносная: суп из сушеных груздей и картошки, сама картошка, суп из гороха, приправой – репа, морковка, лук и чеснок. Каша овсяная, рисовая, пшеничная. Иногда ложка масла, меда. Между обедом и ужином, как семечки, – кедровые орешки. Хлеб белый, квашеный, печенный на сковородке. Венец всему – молоко. К нему Агафья привыкла, чувствует его силу и потому готова возиться с козами. Скучает по рыбе, когда-то очень доступной в этих местах. Этим летом пробовала бросать в Еринат сетку, но неуспешно – уволок паводок. Яйца Агафья уже пробовала, и куриный отряд во главе с петухом кое-что может ей подарить. А ударят морозы – можно будет заколоть коз, и Ерофей, питаем надежду, добудет марала.

Ерофей остается в этой таежной закути главным помощником и советчиком. Нам он признался, что по прежним делам своим в геологической партии очень скучает. Хотел бы вернуться. «Начальство звало, но в этом году не вернусь – гордость не позволяет». Потерпев неудачу в промысле зверя прошлой зимой, этим летом Ерофей в леспромхозе промышлял травы, коренья, папоротник и готовился к зимней встрече с тайгой – подлечил на горячих ключах «морозом битые» ноги и, главное, много беседовал о промысле с людьми опытными. К месту промысла Ерофей собирается загодя, чтобы помочь вот с этого горного огорода выбрать картошку. Агафья на эту помощь рассчитывает.