Меч Вседержителя - Петухов Юрий Дмитриевич. Страница 2

держались, черт бы побрал эту нечисть! Они обязаны были драться, обязаны! Они оттягивали рогатых выползней на себя, давая последнюю слабую возможность бежать тем, кто еще мог бежать, бежать к Храму Христа Спасителя, где должна была опуститься спасательная капсула… Им самим уже не спастись, но другие, пусть попробуют хотя бы они! Глеб бил выверенными смертельными ударами, не тратя сил попусту, бил зло и серьезно. Он защищал святыни земли своей, святыни предков. И он бы еще долго продержался здесь, долго бы стоял на пути назойливой, неостановимой нечисти, если бы… Вызов по внутренней ударил острым молотом, на миг ослепил и оглушил. «Глеб! Глеб!! – орал кто-то благим матом, хрипло и дико. – Его убили! Убили!! Убили!!!» Глеб не сразу сообразил, что это орет Иннокентий Булыгин, спокойный и невозмутимый Кеша Мочила, который вообще никогда не орал и почти никогда не повышал голоса. Кого убили? Глеб не отзывался. Но он уже знал, о ком идет речь. Очередным мощным ударом, а затем рывком он снес рогатую голову с плеч, вышвырнул ее наружу, и уже сделал обманный шаг навстречу очередному выползню. Но в мозг, в уши ударило снова: «Глеб, где ты?! – Кешин голос дрожал. – Отзовись! Вы что там все, оглохли?! Мать вашу!!! Нужен хоть один превращатель! Хоть один! И живей! Сюда! В Храм!!!» У Глеба не было превращателя. Но он все понял. Ивана убили! Неубиваемого, почти бессмертного Ивана, про которого ходили слухи, что он где-то и когда-то в своих невероятных странствиях познал секреты неуязвимости… убили?! Нет! Могли убить их всех, до единого! Но только не его! Ведь без него они ничто и никто! Они даже не знают толком, откуда вся это напасть, с кем они воюют, почему?! До конца все знал только он, Иван. И ему нельзя умирать! Он не имеет права умирать! «Прикрой меня!» – крикнул Глеб ближнему бойцу. И рванул вперед. Они перелетели через десяток рогатых голов, рухнули в самую гущу, сея смерть, сокрушая черепа вошедшими в убийственный ритм мельницами смерти. Они прорвали стену нечисти. Еще трое выскочили наружу. Они погибли у стен Благовещенского, прикрывая отход, честь им и слава, и вечная память! Слезы текли по грязным, изодранным и разбитым щекам генерала, но он не оборачивался. Аварийный дисколет, последний, полуразбитый, подхватил Глеба, вырвал из цепких лап выползней. Но заряда в нем хватило, чтобы еле-еле перевалить через зубчатую стену. Он рухнул умершей в полете птицей, застыл посреди развороченной, усеянной трупами земли. Но Глеб уже был на ногах. Он бежал к Храму из последних сил – знал, что ничем не сможет помочь, и все равно бежал! Они все виноваты! Все до единого! Они бросили Ивана! Нельзя было его отпускать одного, нельзя!!! В полубреду он пробился сквозь тысячное кольцо студенистых гадин и рогатых, упал перед дверями. Обернулся, уже предчувствуя неминуемую смерть… и не поверил глазам своим: нечисть, пуча и тараща глаза, щеря клыки, вытящвая когтистые лапы, бесновалась, тянулась к нему, к бель?м стенам, деревянным вратам. Но будто незримое силовое поле стояло на ее пути. Эти отродья ада не могли приблизиться к Храму! Глеба прошибло холодным потом. Он даже подумал, что уже умер и видит потусторонние грезы! Это было настоящим чудом! И все же он вскочил на нога, принялся колотить кулаками в дубовые створы. И его окликнули изнутри. Впустили! Врата сразу же захлопнулись. И снаружи донесся оглушительный бесовский рев – исступленный и злобный. Глеб сделал шаг вперед, потом еще, еще один. И все сразу увидел. Он бросился через огромный, уходящий в выси зал, туда, к иконам, к ликам, волоча за собой вцепившегося в руку служителя в черном… Поздно! Кеша сидел на полу, сгорбившись, поджав под себя одну ногу, вытянув вперед другую, за его спиной притулился облезлый и несчастный Хар, а на коленях… на коленях лежала голова Ивана, белая, алебастровая, неживая, с разметавшимися пшеничными кудрями, чуть вьющейся короткой бородой, полураскрытыми бесцветными уже губами, и отражающими лики святых бездонными, серыми, остекленевшими глазами. Он был мертв. Могучее тело застыло на затейливом мраморе плит безжизненной, утратившей упругость колодой. Кровь из разверстой, изуродованной груди, из самого сердца уже не текла, она застыла буреющей тяжелой, будто прижигающей, придавливающей мрамор лужей, ее было слишком много для одного, даже и большого человека. Мертв! Глеб, не доходя пяти шагов, опустился на колени, обхватил виски руками. «Превращатель! – просипел еле слышно Кеша. – Ты принес его?!» Но в голосе не было даже надежды. Глеб помотал головой – ничего он не принес, да и поздно уже. Он только спросил: «Когда это случилось?! Кто?!» Кеша не ответил, он беззвучно, сотрясаясь всем телом рыдал. Хар жался к плитам, дрожал, но не осмеливался скулить, из его глаз тоже текли мутноватые бисеринки слез, и никто не гнал его, нехристя и оборотня, отсюда, из святого места, святой обители… Они просидели, промолчали целую вечность, никто не посмел потревожить их. Потом перенесли тело в подвалы, служка указал им что-то похожее на склеп, Глеб почти ничего не помнил, разум его помутился тогда, в глазах черно было. У самой стены голой каменной кладки стоял каменный раскрытый гроб, туда они и опустили Ивана, Кеша все время твердил что-то об отпевании, службе, но присутствовавший служитель махал на него руками, качал головой, что-то вещал о недозволенности православному накладывать на себя руки, и что покойный совершил тяжкий грех… Глеб уже ничего н& понимал. Он знал одно – все кончено! теперь уже навсегда! а раз так, его долг последовать за своими ребятами, они погибли, все до единого, значит, и ему суждено. Он заставил человека в черном открыть врата. И вышел наружу…

Пещера! Это был целый мир, целая вселенная – своды уходили в незримую вышину, терялись в пелене и мути, противоположных вообще не было видно… в первый день, когда его выволокли сюда, Глеб чуть не сорвался с уступа, голова закружилась, это у него-то, у десантника! у спецназовца! Он тогда нашел в себе силы приподняться, припасть грудью к каменной стене, обернуться, взглянуть вниз. Там был ад, там тысячи голых изможденных людей с бритыми черепами ворочали валуны. Они тащили, катили, толкали их куда-то к центру пещеры, к огромному провалу, и это все не могло быть работой, разумным трудом, это была изощренная, дьявольская пытка. Да, надо было бить, вдалбливать сюда заряд за зарядом, надо было добивать гадину до конца… Не добили! Тогда Глеб еще не знал, куда его загнали, где он. Все выяснилось позже, когда удалось перекинуться двумя словечками со знающими людьми, такими же узниками-рабами. Антарктические подземелья! Вверху километровые толщи ледяной свинцовой воды, льды, торосы, толща базальта, километровые слои породы, остатки гигантских инкубаторов, соты, ячеи, провалы, полуразрушенные лабиринты, спуски, подъемы, шахты, хранилища, морозильники с личинками, исполинские емкости с зародышами, энергоустановки и прочее, все, что создавалось на деньги человечества, безумные, несметные деньги, что создавалось на погибель этому безумному человечеству, породившему своих убийц, лелеявшему их, полностью доверившемуся им, выродкам рода людского, все, что осталось после глубинного удара с орбиты. Не добили! Глеб до остервенения зримо вспоминал тот день, когда они решали как бить, куда, зарядом какой мощности, они были просто незрячими и наивными младенцами. Теперь за их глупость и доброту – ворочать эти валуны, засыпать провалы, воронки, умирать в муках и бесчестии, отдавать свою кровь гнидам…

– Пошел!

Удар рукоятью плети пришелся в затылок. И Глеб полетел вниз, раздирая ладони, цепляясь за камни, выступы. Тут с рабами не церемонились. Но и умереть просто так не давали – в огромных ошейниках стояли какие-то биодатчики, инъекторы со стимуляторами и прочей премудростью. Здесь вообще происходили странные вещи, Глеб мог поклясться, что он собственными глазами видел в пещере троих или четверых парней из внешней охраны, которых убили, растерзали еще там, наверху, он даже помнил их изуродованные, обескровленные трупы на булыжной мостовой, их нелепые позы, вывернутые руки, искаженные лица. Нет, он не ошибался. И это было непостижимым, страшным. Может, и его самого убили, может, и он валялся истерзанный и мертвый у самых стен Храма, а потом очнулся на том свете, в этом жутком подземном аду?! Да, он вышел тогда из Храма, он успел свернуть шею чуть ли не десятку выползней, а потом удар, еще удар, острая боль в затылке, мрак, темень, тишина… и ошейник, рабство, пытки. Поди тут разберись! Глеб сполз с уступа и, не дожидаясь очередного удара, подставил плечо под огромный камень, толкнул его, покатил. От напряжения жилы лопались, мышцы под воспаленной изодранной кожей вздувались буграми. Он катил этот валун, эту глыбу, глыбищу, ощущая, как впиваются в шею инъекторы, как прибывают силы, как начинает бурлить кровь, и не просто бурлить, а прямо-таки распирать изнутри каждый сосудик, вену, артерию. И все это неспроста! Тут какой-то сатанинский умысел, гнусный, подлый, страшный! Он знал какой, но он гнал от себя догадки – мерзость, грязь, изуверство! Нет, они не просто рабы, не просто тягловые животные. И эта преисподняя – не обычная каторга типа гиргейской подводной каторги! Все в стократ гаже, отвратительней, омерзительней! Их превратили в двуногие фабрики крови, их изо дня в день накачивают всякой дрянью, заставляют печень, костный мозг и, черт его знает, что еще, работать в тыщи раз быстрее, мощнее, взъяряют их адской работой, и гонят, гонят из них кровушку. Они не рабы, бесправные и жалкие, они скотина! они хуже скотины! Но против силы не попрешь. А сила за этими упырями, вся власть в их руках. И нет исхода! Глеб стиснул зубы, остатки раздробленных, выбитых зубов. Часа через четыре, а может, и через пять, тут не уследишь за временем, они раздуются как пузыри, распухнут, станут багроволицыми, отекшими, и их поведут на откорм этих гнид, зародышей, пиявок. А сюда пригонят других, смену. И так до бесконечности. И так вечно! Так навсегда, до конца света… нет, Глеб горько усмехнулся, конец света уже был, нечего тешить себя надеждами. Они обречены на вековечные муки! И никто не даст им сдохнуть, избежать этих мук.