Погружение во мрак - Петухов Юрий Дмитриевич. Страница 12

Гуг отвернулся, надул губы.

– Убери свою игрушку, Ваня, – просипел он через плечо, – ты, небось, забыл, как мы вместе хаживали на Гадру и Урепаг, ты предлагаешь мне драпать отсюда, бросить всех корешей и отвалить?! Не обижай меня, Ваня.

Карлик Цай встал с дивана, прихрамывая, на кривеньких тонких даже в ребристом гидрокостюме ножках подковылял к столу, отхлебнул из плоской бутылки фаргадонского рома. Опустился прямо на пол у выгнутой резной ножки, скрючился, сморщил уродливое лицо. И сказал:

– Будем пробиваться.

– Но как?! – Иван вскочил на ноги.

– С уровня на уровень, с боями! Огнем дорогу проложим. Мы все равно смертники. Может, так умереть достойней! Будем идти открыто, кто выйдет, тот выйдет, кто нет – останется здесь! Ничего не изменится, Иван, ничего! Мы можем только выиграть, проиграть мы не можем.

Гуг положил ему руку на плечо, ткнулся лбом в лоб. Он плакал – тихо, беззвучно, горько.

– Уходи, Иван! Ты не имеешь права погибнуть с нами, – голос железного, неунывающего Гуга-Игунфельда Хлодрика Буйного дрожал, – мы все сдохнем тут! Но мы не пойдем в обход. Это уже решено, решено всеми, бесповоротно, Иван. Ты можешь считать нас злыми, жестокими, кровожадными, но мы будем идти по трупам, мы будем их жечь, резать, убивать. Заложников мы убьем последними. Если они дадут нам вырваться, мы отпустим этих ребят.

– Глупо! Все это глупо, Гуг! – Иван задыхался от невозможности объяснить очевидное, объяснить то, что и без него прекрасно понимали. – Они будут вас держать под колпаком всегда и везде – на каждом уровне, на каждой зоне, на орбите, в созвездии, в галактике… рано или поздно они настигнут вас, обезоружат, а если заложники погибнут раньше, они просто уничтожат вас – понимаешь, уничтожат в любой точке Вселенной! И пусть твой друг Цай ван Дау знает все ходы и выходы, тупики и камеры – вы все равно везде будете под колпаком, везде на экране.

Гуг вытер слезинку на небритой седой щеке.

– Чего ты предлагаешь, сдаваться?

– Ты должен уйти на станцию! Я выберусь отсюда, Гуг, я ведь не меченный, я смогу запутать следы, сам знаешь, через неделю, самое большее, две я буду у Бронкса.

– А они?!

Иван промолчал. Что он мог ответить. И так потеряно слишком много времени. В его голове один за другим рождались и тут же умирали ввиду явной невыполнимости десятки планов. Все бесполезно. Каждый знал прекрасно – с Гиргеи выхода нет. Они все погибнут. Они и хотят погибнуть – красиво, с помпой, с треском и пальбой, с шумом, погибнуть, стоя на ногах, а не на коленях. Но все проклятье в том, что ему – да, ему! – никак нельзя погибнуть. И ему нельзя бросить друга. Это еще хуже, чем погибнуть.

– Гуг, у меня твое колдовское яйцо-превращатель…

– Не поможет. Я уже думал о нем. Ничего не поможет, Ваня. Ты зря тащил сюда мою торбу – эти штучки хороши на Земле, здесь от них мало толку.

– Поглядим еще, – двусмысленно проговорил Иван. И добавил бодрее: – Вот что, Гуг, я пойду с вами!

– Ой, Ваня, подумай, семь раз отмерь!

– Я иду с вами!

Гуг обнял его и тихо засмеялся, его трясло мелко, неостановимо – это была явная истерика.

– Ну, ну, успокойся, – приговаривал Иван. – Ты вот чего, дружище, познакомил бы меня со своими ребятками, вместе на дело пойдем, надо всех в лица знать.

– Это можно, – согласился Гуг.

Через десять минут в его комнате-камере собралось двадцать восемь отпетых головорезов, с которыми Иван в иной обстановке не пожелал бы встречаться – на Гиргее не держали пай-мальчиков.

– Остальные на постах, так, на всякий случай, – пояснил Гуг. – Я не доверяю автоматике!

Карлик Цай ван Дау криво улыбнулся, кровь струйкой полилась со лба в бельмастый глаз. Отпрыск императорской фамилии был бледен и хмур.

Гуг представлял одного за другим:

– Коротышка Ку, насильник и убийца, пять лет на зоне, старожил. Барон – этот парится за босса, в Синдикате так принято, Ваня. Белый Фриц – мочил только легавых, псих, по нему дурдом плачет, взяли на Октаподе, здесь полгода.

Кипа Дерьмо – отчаянный малый, темнила, двоих кончил уже на каторге…

Иван смотрел на эти измученные и одновременно сияющие рожы и думал – торчать бы вам, ребятки, здесь за грехи ваши, ну вот вырветесь на свет Божий, а дальше что? Снова убивать, расиловать? что ты будешь делать на Земле, а, Кипа Дерьмо? а ты, Бон Наркота, колоться? глотать колеса? резать всех подвернувшихся под руку?!

– Народ надежный, проверенный – с такими парнями можно идти на край света, – нахваливал головорезов Гуг Хлодрик, – вот, гляди, рекомендую – ветеран тридцатилетней аранайской войны Иннокентий Булыгин, в поосторечии Кеша Мочила, твой землячок, промежду прочим.

Седой изможденный мужик с впалыми щеками и изломанным носом протянул Ивану костлявую руку с десятком тусклых металлических колец на пальцах.

– Полегче, приятель! – вскрикнул Иван. Он не ожидал этой нечеловеческой хватки, аж кости захрустели.

– Пардону просим, – тихо сказал мужик – нагловато, совсем без вины в голосе, – протез разладился, старый он, разболтанный, менять пора да сперва отсюда бы слинять. Слыхал, ты с нами пойдешь?

Иван криво усмехнулся, поглядел в серые выцветшие глаза каторжника – куда только не забросит судьба-злодейка русского скитальца-горемыку! Сколько их таких, рассеянных по Вселенной, по крохотным миркам, падающим в бездонную черную пропасть Пространства!

– Пойду, коли не искалечат до поры до времени.

– Своих не калечим, – серьезно ответил мужик и добавил сурово: – Ты вот чего, держись ко мне ближе, авось не сразу пришибут, понял?

– Он дело говорит, Иван, – подтвердил Гуг. – Кремень мужик!

У Ивана уже голова кружилась от всех эти «кремней».

Цепкая память намертво впечатала в мозг каждое лицо, каждую фигуру, каждую кличку – больше ничего не надо, хватит. Пора!

– Гуг, – сказал Иван, придержав приятеля за локоть, – мне надо с тобой поговорить с глазу на глаз. Потом, видно, не придется.

– Понял.

Через три минуты они остались одни в этой мрачной и респектабельной камере. Одни в ловушке для обреченных, на глубине восьмидесяти километров, под свинцовой толщей ядовитой жижи, в изрезанной подводными ходами и туннелями проклятой Гиргее.

– Неплохо устроился, – сказал Иван.

– Не для нас хоромы строили, Ванюша!

Камера и впрямь была просторной, добротно обставленной – мебель последнего поколения с психодатчиками, и тут же старинная резьба по натуральному дереву. Откуда на Гиргее натуральное земное дерево? Витражи, застекленные подки, аквариумы в стенах… Иван вздрогнул. Показалось – вот-вот высверкнут из водной черной толщи злобные кровавые глаза. Он давно здесь, но еще не видал ни одной гиргейской клыкастой рыбины. Наверное, всех повывезли любители.

– Слушай, Гуг… – начал было Иван.

Но Буйный прервал его, потряс рукой перед самым носом.

– Нет, Ваня, это ты меня послушай немножко, а потом я тебя. Есть и еще одна причина, по которой мне бежать нельзя! – Он подошел к стеллажу с огромными фолиантами, сдвинул его, почти без напряжения, нажал на кнопку.

– Ливочка, ты меня слышишь?

– Я давно вас подслушиваю, – прозвучал невесть откуда томный и капризный женский голос, – ну и скушный же вы народ, мужчины, все о делах да о делах, фу!

– Мы зайдем к тебе с Ванечкой, ладно? – спросил Гуг вкрадчиво.

– Нет уж, лучше я к вам! – Голос был низкий, бархатистый.

И сразу же за стеллажом открылась дверца. И из полумрака высунулась наружу женская нога – стройная, темная, в белом сапожке с золотой пряжечкой. Негритянка. Нет, мулатка. Иван не ожидал увидеть здесь женщину. Не место женщинам на подводной каторге, за тысячу световых лет от Земли. Но мулатка была живой, настоящей и необыкновенно красивой. Таких синих глаз просто не могло быть в природе. Иван залюбовался… и забыл поклониться.

– Ты его заколдовала, Ливочка.

– Да? А я подумала, он немой.

– Вы столь прекрасны, что любые слова излишни. Позвольте? – Иван приподнял невесомую узкую кисть и коснулся губами темной кожи.