Дядюшка Наполеон - Пезешк-зод Ирадж. Страница 101

Асадолла-мирза тоскливо посмотрел по сторонам и начал сыпать английскими словами, среди которых дважды громко повторил слово «чикен», что, как мне было известно, значит «цыплёнок».

Индиец, очевидно, ничего не понял из перевода – он размеренно кивал головой и приговаривал:

– Йес, йес, чикен… Йес, чикен, делишиоз… вэри делишиоз…

Наш учитель английского языка как раз объяснял нам слово «делишиоз» – это означает «вкусный».

Асадолла-мирза повернулся к дядюшке:

– Полковник сэр Эштияг-хан говорит: «Да, конечно, мы полностью осведомлены обо всех подробностях вашей борьбы, мы весьма уважаем ваши патриотические намерения, однако…»

Дядюшка вдруг нахмурился и хрипло прошипел:

– Асадолла, этот человек сказал всего несколько слов… Тебе понадобилось столько болтать, чтобы перевести два-три слова?.. Уж не прибавляешь ли ты чего? Или, может, приукрашиваешь?

– Позвольте, ага, – быстро возразил Ассадолла-мирза, – я знаю английский или вы?.. Всем известно, что английский – язык краткий и лаконичный. Там есть такие слова, что, если перевести их на персидский, полчаса говорить придется… Разве вы не слышали последнюю речь Черчилля? Он выступал в парламенте четверть часа, а перевод в персидских, французских и арабских газетах получился такой длины, что все над ним просто засыпают.

Маш-Касем, который давно уже молчал, потерял терпение:

– Ежели меня спросить, я скажу, золотые это слова! Об англичанах, чего ни скажи – все годится! В тот раз, когда англичан-сержант пришел к нам пощады просить, он нам, значит, говорит: «седаюся» – так толмач нам потом час цельный объяснял, чего ему надо.

Полковник свирепо глянул на него и тихим голосом проговорил:

– Молчи, Маш-Касем! И ты знатоком английского стал?

– Ей-богу, зачем врать? До могилы-то… Да я этот английский лучше их самих знаю. Что хотите говорите, я сорок лет с ними сражаюсь, да чтоб я ихнего языка не понимал? Как сейчас помню, один земляк мой…

– Заткнись, Маш-Касем! – тоже тихо, но весьма выразительно сказал дядюшка Наполеон. – Асадолла, а ты побыстрей выясни обстановку… Спроси его, с какой миссией он прибыл? И в то же время скажи, что борьба с чужеземцами у нас в крови. Покойный Великий Праотец в свое время жизнь отдал в борьбе с чужеземцами.

– Моменто, моменто, – вмешался Асадолла-мирза, – если вы помните, покойный Великий Праотец скончался во время эпидемии от холеры.

– Не болтай глупостей, Асадолла-мирза! Переводи, как я тебе сказал!

Асадолла-мирза начал что-то бормотать на английский лад, часто повторяя «ласт грейт-ага», [41] – я только эти слова и разобрал. Похоже, что индиец понял не больше моего.

Асадолла-мирза повернулся к дядюшке:

– Полковник сэр Эштияг-хан говорит, что государство, которое он здесь представляет, осведомлено о доблестях вашего семейства, но, если вы в настоящее время официально обязуетесь не вмешиваться в их дела, после войны ваше досье будет передано не рассмотрение вышестоящим…

Тут его речь прервал невообразимый гвалт, поднявшийся во дворе. Похоже, что несколько человек затеяли там драку… Все присутствующие застыли от изумления. Тем временем прочие голоса во дворе перекрыл могучий бас Ширали:

– Говорю вам, у господ гости иностранные!

Другой голос, который я сразу узнал, так как он принадлежал Дустали-хану, прокричал в ответ:

– Подумаешь, гости иностранные! А у меня срочное дело!

Шум доносился уже с лестницы. Дверь в гостиную с треском распахнулась. Дустали-хан с криком ввалился в комнату, волоча за собой Практикана Гиясабади в полосатой пижаме:

– Я тебе покажу… Негодяй, ни стыда, ни совести… Я тебе сейчас растолкую, какие такие у меня обязанности…

– Дядюшка Наполеон быстро поднялся с места и воскликнул:

– В чем дело, Дустали-хан? Почему вы так себя ведете? Вы же видите…

Не обращая ни на кого внимания, Дустали-хан подтащил Практикана к дядюшке и завопил:

– Этот бесстыжий мерзавец, который обещал, что женится на бедной девочке, а два месяца спустя разведется; всё никак не разводился, а теперь обрюхатил девчонку!.. Да еще Акбарабад продает, чтобы денежки пропить…

Сердечные приветствия, которыми встретил Практика на Гиясабади Маш-Касем, немного ослабили напряженность обстановки:

– Ну, как ты поживаешь, Раджаб-Али-хан? Знаешь, вчера приезжал из Гиясабада Маш-Кёрим, про тебя спрашивал, а я говорю, ей-богу, хоть мы и соседи, я господина Гиясабади не вижу совсем…

Практикан Гиясабади высвободился из рук Дустали-хана и ответил Маш-Касему с такой же любезностью. Потом он обратился, к другим:

– Здравствуйте… Прошу прощения… Этому барану в голову взбрело… Не понимаю, разве человек права не имеет с собственной женой…

Но не успел он закончить своих объяснений, как Дустали-хан воскликнул:

– А, господин Эштияг-хан, приветствую вас! Какими судьбами? А я как раз несколько дней назад спрашивал о вас у сардара Махарат-хана…

Дядюшка Наполеон застыл на месте как громом пораженный:

– Дустали, ты знаком с полковником Эштияг-ханом?..

Дустали несколько раз перевел взгляд с дядюшки на индийца, а потом, не замечая предостерегающих знаков Асадолла-мирзы и дяди Полковника, разразился хохотом:

– С каких это пор ефрейтор Эштияг-хан стал полковником? Поздравляю, господин Эштияг-хан! В прошлый раз, когда мы вместе с сардаром ездили в Пас-гале, ты еще был ефрейтором…

Все так и оцепенели. Эштияг-хан, который не был готов к столь неожиданной встрече, растерянно смотрел на Асадолла-мирзу, моего отца и дядю Полковника, но и они так опешили, что никто не приходил к нему на помощь, а Дустали-хан продолжал приставать к индийцу:

– Эштияг-хан, ты что – язык проглотил? Что с тобой?

С недовольным и встревоженным видом индиец ответил ему по-персидски, хоть и с сильным индийским акцентом:

– А что говорить… Я сегодня с агой пришел беседовать…

Дядюшка Наполеон судорожно вцепился в ручки кресла. Его трясло, он страшно побледнел, откинулся назад и, теряя сознание, повторял побелевшими губами:

– Измена… измена… брат мой… Люсьен Бонапарт…

– Ага, ага, что с вами? – воскликнул отец.

– Измена… измена… мой зять… маршал Марат…

– Моменто, моменто, при чем тут измена? Послушайте…

– Молчи! Маршал Мармон!

Маш-Касем хотел ввязаться, но Асадолла-мирза прикрикнул на него:

– А уж ты-то, генерал Груши, помалкивай, твоя биография самая подозрительная.

Вдруг дядюшка громовым голосом воскликнул:

– Измена… Пури! Ширали! В атаку!

Этот боевой клич довершил общее смятение. Индийца, хоть истинный смысл дядюшкиного приказа явно ускользнул от него, грозный приказ обескуражил и обеспокоил, он пытался знаками привлечь к себе внимание Асадолла-мирзы и отца. Я, полагая, что больше нет необходимости прятаться, решил тоже пробраться в гостиную и, стоя в дверях, услышал, как Асадолла-мирза тихонько сказал ефрейтору:

– Сардар, давай сматываться. Обстановка очень накаляется, – и потащил его к двери. В. коридоре он столкнулся с Ширали, который взбежал по лестнице:

– Подождите, ваше благородие, сейчас я с ним разделаюсь, – пробормотал мясник, замахиваясь бараньей ногой, которую держал на манер палицы. Ширали, после того как год назад побывал с паломниками в Мешхеде, [42] дал обет, что больше ни на кого не поднимет секач.

Асадолла-мирза, удерживая его, тихим голосом приговаривал:

– Моменто, Ширали, ты спятил, что ли… Гость – любимец божий!

– Вот, ей-богу, ага велели, как только они крикнут, чтоб я бежал с ихними недругами рассчитаться.

– Ширали, приди в себя… Этот сардар – друг аги.

Сильно побледневший индиец, который, обращаясь к Ширали, вынужден был высоко задрать голову, испуганно повторил:

– Клянусь, я не имею никакой вражды… Ага – мой любимый друг… Ага – кумир моего сердца…

Ширали посторонился, пропуская его. В этот момент сзади нас показался Пури, который, по-моему от волнения, бегал по нужде и сейчас вылез из туалета.