Друиды. Поэты, ученые, прорицатели - Пиготт Стюарт. Страница 39

ДРУИДОВ НАБЛЮДАЮТ

Сведения о друидах, приобретенные античным миром, прошли на протяжении веков путь от реальности к вымыслу, по мере того как столкновение переходило в отчет, а отчет выцветал в слухи. С друидами столкнулись непосредственно, возможно, Посидоний и наверняка Цезарь. Цицерон, каким-то образом преодолевший языковой барьер, беседовал на философские темы с Дивициакусом, а армию римского прокуратора публично прокляли друиды на берегу Менайского пролива. Прямое копирование стандартных источников привело «друидов рапортов и отчетов» в сочинения тех, кто никогда не путешествовал по кельтским землям, и в конечном счете преобразило в «друидов слухов», которые подхватывали вместе с этнографическими и философскими любопытными разностями ученые Александрийской школы и отцы ранней христианской церкви.

С самого начала друиды были неизбежными жертвами интересов и идеологии тех, кто их наблюдал. Посидоний с надеждой искал в них подтверждения своим идеям о веке невинности и добродетельных философах-законодателях на фоне пейзажей, позолоченных отблесками уходящего золотого века. Цезарь смотрел также с надеждой, но оглядываясь через плечо на свой политический престиж в Риме. Впрочем, в целом писания Посидониевой группы дают нам замечательно объективную картину друидов и кельтской культуры, выразителями которой они являлись. За аутентичность представленной ими картины ручается близкое сходство их сведений с местными источниками и археологические свидетельства. К тому времени, когда мы добираемся до «друидов слухов», они уже далеко ушли от истинных знаний о них, так что их образ можно лепить как вздумается. Мы видим и интуитивных философов, и неиспорченных детей природы, которые гуляют близ богов и попутно наставляют Пифагора в эзотерической мудрости.

К. С. Калверли беспечно начал свою «Оду пиву» словами:

Связав таким образом воображаемый золотой век классической Античности с толстыми томами книг, автор благополучно уводит нас от Древнего мира к переплетенным в кожу фолиантам Стьюкли и собирающим едкую книжную пыль сочинениям Роуленда или Эдварда Дэвиса. Мы переходим от «друидов наблюдаемых» к «друидам воображаемым».

ДРУИДОВ ВООБРАЖАЮТ

Мягкое сияние золотого века лило утешительный свет, творя уют и вечные иллюзии, убаюкивая многих людей со дней Гомера и до наших нынешних. Он горел на тысячу лет дольше прославленной лампады в гробнице Туллии, «нетронутой сто пятьдесят лет». Сенека рассказывает нам, как Посидоний стремился отыскать золотой век. Артур Барлоу нашел его у американских индейцев, которых многие тогда сравнивали с древними бриттами. Уильям Блейк решительно и непреклонно поместил его на «скалистый берег друидов древних Альбиона». С эпохи Возрождения и далее поколение за поколением, когда являлась нужда, вновь и вновь открывали золотой век: золотые века тоже могут быть общественно необходимым артефактом. Иногда друиды бродили по зачарованным лугам, сумрачные философы среди «благородных дикарей», суровые поборники свободы, мудрецы естественной религии или патриархи, внимающие слову Бога, лично им произнесенному.

В ином подходе друиды могли фигурировать как творцы ужасов, совершающие жуткие кровавые жер­твоприношения на фоне декораций Сальватора Розы. Друиды могли быть «по-настоящему мерзкими», как могли убедиться читательницы готических романов вроде Катерины Морланд. Подобно американским индейцам или полинезийцам, с которыми их время от времени сравнивали, древних бриттов и их жре­цов, друидов, можно было представить в терминах либо «мягкого», либо «жесткого» примитивизма. И снова те, кто хотел ощущений и чувств, порождаемых темным миром тайн, открывали их для себя в невер­ных переводах с валлийского. Друиды, порожденные Йоло от Талисина, были готовы предложить им свою обманчивую помощь. А на церемониях Горседда и в Стоунхендже во время дня летнего солнцестояния объединенное друидство могло стать средоточием, точкой приложения националистического пыла или совместных выходок верующих меньшинств или шан­сом для изголодавшегося по церемониям мира, наря­диться в экзотический костюм и поактерствовать.

Нетрудно понять, чем привлекают симпатии пуб­лики друиды, особенно интересна их связь со Стоунхенджем или другими памятниками. В конце XIX сто­летия любители древностей стали археологами, и в лекционных залах или на заседаниях провинциаль­ных археологических обществ старательно изгоняли друидов из своих новых моделей прошлого, веков ка­менного, бронзового и железного. С возросшими зна­ниями предыстории пришла потребность в иных мо­делях, большей сложности, но не было возможности избежать анонимности неграмотного прошлого, не оставившего письменных свидетельств. Обычный че­ловек оказывался в сухом нереальном мире культур, периодов и типологий, а потому с облегчением обра­щался к людям с именем, инстинктивно предпочитая упрощенные объяснения сложных проблем. Дру­иды выглядели как вполне понятные исторические люди, вроде «круглоголовых» Кромвеля, крестоносцев или римлян. Приписать им Стоунхендж означало придать им смысл, превратить в клише, особенно приятное, потому что убирало необходимость думать.

Друиды вновь возвращают нас к Стоунхенджу. «Каждый век, – недавно написала Джакетта Хаукс, – имеет тот Стоунхендж, которого заслуживает… или желает». Романтическое XVIII столетие захотело уви­деть друидов в Стоунхендже, и так началась их долгая связь с этим памятником, передаваясь от Мерлина у Джеффри Монмутского к римлянам Иниго Джонса и датчанам доктора Чарлтона. Но, как указывает она в блестящем своем обзоре современных разногласий по этому вопросу, сегодняшний «СТОУНХЕНДЖ, каким хотелось бы его видеть» в соответствии с меняющей­ся модой на приоритеты и шкалу ценностей, является прежде всего научным инструментом. Смеем ли мы надеяться, что друиды вернутся на круги своя, под­крепленные сумятицей гиперборейских мифов и дол­говечной бронзой календаря Колиньи. И может быть, наш век обретет таких друидов, каких захочется ему увидеть. Друидов, которые сменят белые одежды на белые лабораторные халаты и станут астрономами, пишущими компьютерные программы на галло-бритонском?

ФОТОГРАФИИ

1. Выпуклая серебряная пластина, 25х40 см, одна из пяти, украшающих внутренность церемониального котла, найденного в торфяном болоте близ Гундеструпа, Ютландия, Дания. Декоративный стиль котла сочетает восточноевропейские технику и мотивы с кельтскими темами. Предполагая оригинальное изготовление в Южной Словакии около 100 года до н. э. Сцена изображает божество героических пропорций, вроде бы топящее жертву в купели, подобно тому как комментатор Лукана из Берна описывает жертвоприношение Тевтату: «in plenum semicupium homo in caput demittitur, ut ibi suffocetur». На остальной части панели, видимо, изображена непрерывная процессия воинов, причем пешие щитоносцы несут дерево корнями вперед на концах копий, за ними следуют трубачи, дующие в «карникс», трубу в форме головы животного, а воины на конях замыкают строй. Было также альтернативное объяснение, что перед нами жертву опускают в ритуальную жертвенную шахту.

2. Раскопанный романо-кельтский круглый храм, на Блек-Холмс, Тистлтон, Рутланд. В окруженной рвом «temenos» (ограде) размещено несколько строений. Первая фаза круглого храма, относящаяся к раннему I веку н. э., была построена из бревен и содержала постамент для культовой статуи. Храм был перестроен во II веке, сохранился постамент статуи от предыдущей постройки. В другом храме (базилике), расположенном внутри ограды, было посвящение некоего кельта, Мокуксома, местному божеству Ветерису.