Возвращение домой.Том 1 - Пилчер (Пильчер) Розамунд. Страница 120

Три фигуры. На одном из пледов лежала, опершись на локти, Афина, ее белокурые волосы развевались, лицо было скрыто огромными черными очками. Двое мужчин, придвинув кресла, сидели напротив нее. Один — брюнет, другой — блондин. Они так и не переоделись после того, как сходили в церковь, однако сбросили пиджаки, стащили галстуки, закатали рукава сорочек и, несмотря на безукоризненно отглаженные брюки и сверкающие глянцем туфли, выглядели по-домашнему непринужденно.

Три фигуры. Афина и двое молодых людей, с которыми Джудит еще предстояло познакомиться. Она повторила про себя их имена: Гac Каллендер и Руперт Райкрофт. Так который же из них Гac? Человек, который пленил своенравное сердце Лавди и благодаря которому демонстративно грубый подросток, девчонка-сорвиголова всего за несколько дней окончательно преобразилась в блистательную молодую женщину в жакете Скьяпарелли, с накрашенными губами и светом любви в фиалковых глазах.

Лавди, не в силах утерпеть, бросилась к ним бегом и прервала их беседу:

— Где все?

Разговор прекратился. Афина осталась лежать на своем месте, а ее собеседники стали не без труда вылезать из своих шезлонгов.

— Ах, не вставайте, сидите, вы так удобно устроились!.. — запротестовала Лавди.

Джудит последовала за подругой и вышла на освещенную солнцем лужайку, охваченная мгновенной робостью, которая все еще мучила ее при встречах с новыми людьми, и надеясь, что ее смущения никто не заметит. Она отметила, что оба молодых человека высоки ростом, но блондин, особенно сухопарый и длинноногий, был выше своего компаньона.

— …Нет ли здесь чего-нибудь попить? У меня во рту пересохло после всех этих молитв и гимнов.

— Сейчас все будет, потерпи чуть-чуть, — обнадежила сестру Афина. Лавди плюхнулась рядом с ней на плед. Афина обратила темные стекла очков на Джудит:

— Привет, милая, какое удовольствие видеть тебя. Такое ощущение, будто тебя не было сто лет. Ты ведь еще не знакома с Гасом и Рупертом? Молодые люди, это наша дорогая Джудит, она нам почти как сестра. Без нее Нанчерроу всегда кажется каким-то пустым.

Афина, как и ее мать, обладала способностью вселять в окружающих уверенность и особенное чувство собственной значительности, Джудит сразу перестала тушеваться и улыбнулась.

— Здравствуйте, — поприветствовала она новых знакомцев, и они обменялись рукопожатиями. Тот, что был выше, оказался Рупертом, другом Афины, который пожертвовал неделей охоты ради того, чтобы привезти ее в Корнуолл. Это был военный с головы до пят, эталон гвардейского офицера: аккуратные усики, безжалостно остриженные волосы, решительно срезанный подбородок. Однако он не производил впечатление расхлябанного, изнеженного повесы «гусара»: лицо потемнело, словно дубленая кожа под жарким солнцем какой-то чужой земли, рукопожатие было крепким, а глаза с тяжелыми веками взирали на Джудит с интересом и дружелюбием.

Зато Гас не подходил ни под какие готовые клише. Пытаясь разглядеть в нем ту таинственную стихию, перед которой пали неприступные укрепления Лавди, Джудит была вынуждена признать, что зашла в тупик. Глаза Гaca были темными, как черный кофе, кожа — оливкового оттенка, а глубокая ямочка на подбородке словно высечена резцом скульптора. Рот большой и красиво очерченный, но скупой на улыбку, во всей манере держаться чувствуется человек до странности сдержанный, возможно — стеснительный и, уж во всяком случае, глубоко скрытный. Попытка мысленно соотнести этого загадочного молодого человека с героем пылких, захлебывающихся признаний влюбленной Лавди вызывала только недоумение. Каким же образом такое могло произойти? Джудит не знала, что в точности она ожидала увидеть, но явно не это.

— Очень приятно, — произнес он, и мимолетная тень улыбки скользнула по его губам. Он произносил слова очень четко, без всякого акцента, однако не было ни намека на «тягучую» манеру речи большинства друзей Эдварда, которая усваивается в великосветском кругу с рождения. Что-то новенькое, подумала Джудит. Но почему бы и нет, в самом деле?

— Где вы сядете? Сейчас, я принесу вам кресло. И он отошел, чтобы подвинуть ей шезлонг.

— Так где же все? — опять спросила Лавди.

Пока остальные рассаживались по своим местам, Афина сообщила сестре:

— Папчик пошел к маме, а Эдвард отправился раздобыть нам чего-нибудь выпить. Неттлбед решил не выставлять выпивку, чтобы не нагрелась на жаре.

— Ты знаешь, что приехал Джереми?

— Неттлбед сказал. Приятный сюрприз, мама будет в восторге.

Джудит разъяснила:

— Он догуливает последние деньки перед тем, как начать службу корабельным врачом в Добровольческом резерве ВМС. Ему нужно явиться в свою часть в Девонпорте на следующей неделе.

— Боже, какой смелый! — изумилась Афина. — Милый Джереми, только он способен на такую самоотверженность.

— Расскажи о Джереми, — попросил ее Руперт.

— Я как раз пыталась это сделать, когда подошли Лавдн и Джудит. Джереми — еще один человек, ставший для нас почти родным. Он с нами с незапамятных времен. Его отец — наш семейный доктор, и когда-то Джереми был домашним учителем Эдварда. Видно, он приехал, когда мы все были в церкви.

— Он останется здесь до самого отъезда в Девонпорт, — вставила Джудит.

— Мы все должны будем лелеять и баловать его, чтобы сделать для него эти несколько дней незабываемыми.

Пиджак Гаса лежал на траве позади него. Он потянулся к нему, чтобы вытащить из кармана сигареты и зажигалку. Когда он поднял пиджак с земли, из внутреннего кармана выскользнул какой-то предмет и упал на траву сбоку от кресла Джудит. Она увидела, что это пухлый альбомчик, перетянутый резинкой. Лавди, сидящая у ног Гаса, так и набросилась на него:

— Твой альбом с набросками! Ты же не хочешь потерять его! Он немного смутился:

— Ой… виноват.

Он наклонился, чтобы поднять альбом, но Лавди уже завладела им.

— Прошу тебя, позволь мне показать Джудит. Ты ведь не будешь возражать. Ты такой замечательный художник, я хочу, чтобы она убедилась. Пожалуйста!

— Уверен, ей это не интересно…

— Ах, хватит скромничать, Гас, разумеется, ей интересно. Нам всем интересно. Не упрямься.

Джудит внезапно пожалела Гаса, который явно не хотел выставлять напоказ свое глубоко личное увлечение. Она стала на его сторону:

— Лавди, может быть, Гас не хочет, чтобы мы глазели на его рисунки.

— Что значит — «глазели»? Все просто хотят оценить по достоинству эти восхитительные работы.

Джудит перевела взгляд на Гаса:

— Вы всегда носите с собой свой альбом?

— Всегда. — Внезапно он улыбнулся ей, видимо, в благодарность за то, что она отнеслась к нему с пониманием, и улыбка преобразила его слишком строгое лицо. — В самый неожиданный момент что-нибудь может броситься в глаза и попроситься на бумагу, и тогда это адская мука, если при себе не окажется орудий, чтобы запечатлеть увиденное. Некоторые люди любят фотографировать, но у меня лучше получается рисовать.

— Такое случается даже в церкви?

— Не исключено, — рассмеялся он. — Хотя у меня не хватило бы смелости приняться за рисование в храме. Я просто всюду ношу альбом с собой.

— Как мелкие деньги.

— Вот именно. — Он взял альбом у Лавди и бросил его на колени Джудит. — Возьмите.

—Вы действительно не против?

— Конечно, нет. Всего лишь пустяковые наброски, ничего особенно интересного.

Лавди нетерпеливо завладела инициативой: придвинулась к Джудит, встала на колени возле ее кресла, стянула резинку с книжечки и положила ее на колено Джудит, потом стала переворачивать страницы, сопровождая показ горделивыми комментариями, будто бы эскизы принадлежали ей.

— …А вот бухточка. Правда, прелесть? Гас сделал набросок всего за одну минуту! Это валун в поле, а это — скотный двор миссис Мадж с курами на крыльце…

По мере того как страницы медленно переворачивались у нее перед глазами, в Джудит росло удивление: она убеждалась, что это работы настоящего профессионала. Каждый маленький карандашный рисунок был выполнен с точностью и детальностью архитектурного чертежа, снабжен заголовком и датой, указывающими на конкретное место и время. «Пляж в Нанчерроу», «Ферма Лиджи». Сделав зарисовку карандашом, Гас довершал эскиз бледными акварельными мазками, и колорит впечатлял оригинальностью — цвета были подмечены глазом истинного художника: труба оловянного рудника в вечернем свете представала сиреневой, гранит отсвечивал розовым кораллом, шиферные крыши лиловели гиацинтами. Этих оттенков Джудит — как, вероятно, и большинство людей на свете — никогда раньше не замечала.