К своей звезде - Пинчук Аркадий Федорович. Страница 16

Сейчас он лежал поверх одеяла на мягкой генеральской кровати, окруженный тишиной, и выстраивал заманчивый сюжет. Не уйди он из морской авиации, все могло бы повернуться в его жизни совсем по-другому. Пушкинские горы он наверняка посмотрел бы в другое время, а значит, и эту паршивую девчонку не встретил и не было бы сейчас так обидно и больно. Та, другая, которая ему на роду написана, не поступила бы так.

Он заснул тяжело и сразу. Не слышал, как в «люкс» заходил дежурный солдат, как закрывал окно и менял графин с водой, не слышал разговоров в коридоре. Разбудил его вспыхнувший под потолком верхний свет. Он словно ударил по глазам своей насыщенной яркостью. Руслан из-под ладони попытался рассмотреть, кто это так бесцеремонно вломился к нему. И сразу подумал, что снится сон. На пороге стояла Лиза.

– Руслан, – нет, в голосе не было раскаяния.

– Это еще что такое?

– А это что такое? – Она выразительно обвела взглядом генеральский «люкс». – А ну, пошли домой.

Руслан спустил ноги на пол. Уперся локтями в колени, лицо спрятал в ладонях.

– Кто вас сюда звал, Елизавета Юрьевна?

– Мне Пименов Александр Александрович доложил. – Лиза немножко окала, и слово «доложил» у нее получилось с ударением на «о» – дол?жил. Получилось непосредственно и мило, как непосредственно и мило у нее получалось все. И он, сдержав улыбку, беззлобно передразнил:

– Доложил…

– Может, хватит уже, Руслан? – Она подошла к постели, покачала головой. – Позор!

И опять сильно выделила обе гласные. И Руслан снова не удержался, чтобы не передразнить.

– Позор… Тебя кто провожает домой? Люди все видят.

Лиза подбоченилась, покачала головой – дескать, теперь понятно, какая муха тебя укусила. Руслан ждал горячего отрицания. Но Лиза улыбнулась, сощурила глаза.

– Ну, провожает. Ну и что? По-твоему, ночью одной ходить по городу приличней? Вместо того чтобы человеку спасибо сказать, ты всякие гадости воображаешь? Эх ты, дурак полосатый.

Руслан одернул тельняшку.

– Может, он еще и целовал тебя?!

В соседней комнате кто-то постучал в стену. Лиза прикусила губу и села рядом с Русланом. В ее глазах уже плясали озорные бесенята. Серьезность опасности, как ей показалось, миновала.

– А порядочные мужчины за своими женами не шпионят, – сказала она полушепотом.

– Так целовал или не целовал? – таким же полушепотом спросил Руслан.

– Эх ты… – Лиза откровенно смеялась над ним. – Еще летчик. Тельняшку носишь. Другой бы ухажеру физиономию намылил, а ты на жену кидаешься! Виновата я, что за мной ухаживают?

Руслан вскочил.

– А я возьму и убью его!

В стену снова постучали, но уже более раздраженно. Лиза, уже шепотом, подливала масло в огонь.

– А тебя осудят судом чести, снимут звездочку… – Она вдруг встала и подошла к нему вплотную. – Может, я хочу нравиться, хочу, чтоб за мной ухаживали. А что? Дни и ночи ты на полетах. Три месяца в командировке. А теперь и вовсе – в тундру? Молодость там похоронить?

Руслан взял Лизу за ухо, приподнял лицо. Лиза спокойно выдержала его взгляд.

– Вместе с ним я убью и тебя.

– Господи! – Лиза ударила Руслана по руке. – Какого же ты придурка мне в мужья послал!.. Чиж! Павел Иванович Чиж провожал меня из кино.

Руслан почувствовал себя полным идиотом. Ну конечно, Чиж. Разве он сказал бы ему, даже если увидел Лизу с другим? Ведь предупреждал: «Сама тебе расскажет». Улыбался. А я?

Оставалось одно – упасть перед Лизой на колени и густо посыпать голову пеплом. «Все потому, что люблю тебя!» – была готова первая фраза для оправдания. Но черт дернул за язык совсем в другую сторону.

– Врешь! – выдохнул он и подумал: пусть сначала сама оправдывается, а потом уже и он попросит прощения.

Но Лиза резко повернулась и уже с порога разочарованно бросила:

– Тебе бы при домострое жить, Отелло в погонах!

– Секретарша! – успел, пока не захлопнулась дверь, бросить последнее слово Руслан. Но лучше бы ему промолчать, дураку…

5

Когда закончилось служебное совещание и офицеры, толкаясь, выходили из класса, Новиков в этой толкучке все время видел только одну спину, плотно обтянутую вытертой и потрескавшейся на сгибах кожанкой. Седые хвостики волос, прижатые околышем фуражки, касались воротника кожанки, слегка прикрывали напряженную шею, но согнутая больше обычного спина выдавала тщательно спрятанную обиду Чижа.

И хотя Новиков не чувствовал себя виноватым за неосторожную реплику командира, на душе у него было препаршиво. Ему даже не хотелось ехать с Волковым в одной машине.

– Что вам больше всего нравится в летной работе? – спросил как-то Новикова журналист.

– Возвращаться домой, – сказал он.

Ответ не понравился журналисту. В опубликованной позже статье он приписал политработнику слова, которые, по его мнению, более соответствовали такому должностному лицу, как заместитель командира полка по политчасти. Текст в газете звучал иначе: «Что вам больше всего нравится в летной работе?» – спросил я перед отъездом подполковника Новикова. Он подумал и твердо сказал: – «Высота». За этим словом был прямой и скрытый смысл…»

– Вот чудак, – усмехнулся Новиков, прочитав статью под названием «Высота». – Не захотел понять.

Видимо, следовало разжевать стоящий за теми словами смысл. Возвращаться домой ведь можно по-разному – героем или дезертиром, на щите или со щитом, с цветами или с бутылкой водки. Любое возвращение – это итог и начало. И если тебе возвращение домой – как награда, ты очень счастливый человек, у тебя и на работе хорошо, и дома.

Он родился в 1945 году в военном госпитале на территории поверженной Германии. Петр Новиков, его отец, командовал в то время саперным батальоном, восстанавливал мосты, дороги, жилища, занимался разминированием. Мать, Светлана Новикова, в чине лейтенанта, работала переводчицей в комендатуре небольшого городка на Одере. У нее в те дни было столько работы, что о ее демобилизации никто не хотел слышать. На другой день после родов ей уже приносили в палату пачки текстов. И она лежа делала свою нелегкую работу. Через неделю к маленькому Сереже была приставлена неотлучная сиделка – рядовой Иван Божко, пожилой и ворчливый солдат из комендантской роты. Сергей Новиков приказом коменданта (выписка из этого приказа до сих пор хранится в семейном архиве) был зачислен на армейское котловое и другие виды довольствия.

Так случилось, что на родину семейство Новиковых возвращалось только в 1951 году. Сереже подходила пора идти в школу. Он не знал еще, какая она – Родина. Но молчаливая взволнованность отца и матери жила в нем с того дня, как только он услышал о возвращении домой. Он знал, что едут они в деревню, где ни кола, ни двора. Все сгорело в войну. И все-таки ехали они домой. Много лет спустя Новиков понял, что ностальгия вошла в него вместе с первым криком. Она была уже в крови, он вдыхал кислород, пропитанный тоской по Родине, засыпал под песни Ивана Божко, сотканные из одного-единственного желания – скорее вернуться домой.

После десятилетки Новиков рванулся поступать в авиационное училище. На медицинской комиссии его начисто забраковали – офтальмолог нашел конъюнктивит и не рискнул написать «годен». Оставалось одно – ехать домой. А он не мог. Не мог, и все. Два дня отсыпался в каптерке у земляка – старшины роты. А затем пошел к начальнику училища: «Не гожусь в курсанты, оставьте солдатом возле самолетов».

Начальник вызвал врача, попросил еще раз проверить абитуриента: он оценил преданность Новикова авиации. И совершилось чудо. Воспаление конъюнктив было признано как следствие недосыпания – Новиков по ночам готовился к экзаменам.

Первые каникулы в памяти сохранились до мельчайших подробностей. И то, что видел, и то, что слышал, и то, что чувствовал. Такое возвращение домой он признавал.