Дмитрий Самозванец - Пирлинг. Страница 53

Из Москвы пришли чрезвычайно важные донесения: вообще, наиболее убийственные разоблачения совершали сами московские жители. Ширмой для интриг послужило официальное посольство. Царь желал иметь представителя в сейме 1606 г. Для этого в Польшу предварительно был отправлен Иван Безобразов, чтобы испросить обычную охранную грамоту.

Этот посланец был в то же время и предателем. Он служил орудием в руках врагов Дмитрия. Чтобы лучше скрыть свою игру, он принял возложенное на него поручение как бы вопреки желанию. Прибыв в Краков, он, как следовало, выполнял все обычные формальности. Однако, оказавшись один на один — по некоторым сведениям, со Львом Сапегой, по другим же — с Гонсевским, он заявил, что уполномочен на тайные переговоры Шуйским и Голицыным. Обе эти княжеские семьи, осыпанные милостями Дмитрия и соперничавшие перед ним в мнимой преданности, всячески старались погубить его. От их имени Безобразов жаловался на то, что король прислал в Москву самозванца. Он-де ветрен, жесток, развратен, расточителен и, вообще, недостоин занимать царский трон. Бояре, говорил он, всячески ищут средств свергнуть его. Они желали бы вверить власть королевичу Владиславу.

Конечно, никто не ждал такого оборота дела. Даже спустя три века еще невольно спрашиваешь себя, как все это могло произойти. Русские источники, носящие более или менее официальный характер, естественно, ничего не говорят об этом эпизоде. Память о нем сохранил нам поляк — гетман Станислав Жолкевский. На него и ссылаются обыкновенно историки. [28]

Во всяком случае, гетман не совсем одинок в своих показаниях. Возможна проверка его утверждений; при этом, если и придется пожертвовать кое-какими подробностями, то сущность дела останется в силе. Для этого прежде всего надо обратиться к Скандинавским странам. В Швеции, в замке Браге, оказалась одна записка, принадлежащая Феликсу Крискому. Оттуда она попала в королевский архив Стокгольма. В ней заключается речь, кем-то произнесенная в польском сейме, в начале семнадцатого столетия. Оратор делает исторический обзор войн с Москвой, о которых будет речь дальше. Слепой приверженец короля, он слагает на голову Мнишека всю ответственность за неудачи Сигизмунда и горячо осуждает честолюбивую затею воеводы. Ему известна миссия Безобразова: говоря о ней, он употребляет почти те же выражения, что и Жолкевский. Безобразов, этот достойный и честный русский человек, предсказал Льву Сапеге близкое падение Дмитрия и заклинал возвести на престол либо короля Сигизмунда, либо Владислава. Бояре лелеяли тот же план. Безобразов был их голосом.

Далее сам король сделал некоторые важные для нас признания. 6 декабря 1608 г. он открыл свою тайну преемнику Рангони, нунцию Франческо Симонетта. Славянский мир был на пороге знаменательных событий: русские призывали польского короля на московский престол. Сигизмунд готов был отозваться на их призыв, но слияние двух народов требовало расходов, которые трудно было покрыть. Чтобы добиться денежной помощи от папы, Сигизмунд рассказал нунцию о переговорах с московскими людьми: он настаивал на важности этих отношений. «Переговоры начались во время моего брака с эрцгерцогиней Констанцией, — объявлял он, — с тех пор они не прерывались и продолжаются доныне». Нунцию была представлена объяснительная записка для препровождения в Рим. Какой драгоценный источник могли бы найти в этой записке! К несчастью, она до нас не дошла.

В результате всего, видимо, не подлежит спору, что с конца 1605 г. враги Дмитрия делали шаги к сближению с Сигизмундом и его сыном. События следующих лет доказали, что действительно в Москве была сильная партия, склонная передать полякам русскую корону. Но настроение еще не вполне установилось. Политика короля, более чем когда-либо, была неопределенной и колеблющейся. По словам Жолкевского, Сигизмунд дал Безобразову уклончивый ответ. В нем выражены были сожаления по поводу того, что Дмитрий обманул поляков. Король обещал соблюдать нейтралитет, отрицал за собой честолюбивые планы и заявлял о покорности своей Проведению. Со своей стороны, московский посланец сыграл свою роль до конца. Он уехал, не приняв королевских грамот, так как в них не был упомянут царский титул.

Эти формулы этикета были истинным камнем преткновения! Впрочем, несмотря на все, Сигизмунд настоятельно желал вести переговоры с Дмитрием. Искренне или лживо, но царь просил его содействия и сам расточал обещания. Сигизмунд же утверждал, что им уже оказана помощь, и требовал исполнения данного царем слова. 14 ноября 1605 г. он написал епископу вармийскому Рудницкому, что ближайшему сейму предстоит установить основания прочной дружбы между Польшей и Москвой.

Миссия Безобразова отнюдь не заставила короля изменить свою линию поведения.

Наиболее полное выражение политики Сигизмунда по отношению к России мы находим в одном весьма важном дипломатическом документе. Мы говорим о королевских инструкциях Олесницкому и Гонсевскому, которые должны были сопровождать Марину в Москву. Эти инструкции помечены 6 февраля 1606 г. и подписаны Львом Сапегой. Никогда ни один государственный человек не обольщался более обманчивой мечтой. Сигизмунд рисовал себе химерический союз Польши с Россией. Но какой Россией? Уменьшенной в своих размерах, лишенной в пользу своей соперницы наиболее цветущих областей… Считая себя одного способным произвести такую ампутацию, король давал послам приказание ничего не решать окончательно, а лишь наметить основные условия договора. После этого в Краков должны прибыть представители Дмитрия, облеченные самыми широкими полномочиями. Здесь и будет произведено расчленение России с возможно полным удовлетворением Польши.

Каковы же конкретные требования Сигизмунда? Прежде всего, он желал огромных территориальных уступок. Он высказывал притязания не только на Смоленск и Северск, как было в 1600 году, но еще на Новгород, Псков, Луки, Белый, Торопец, Вязьму, Дорогобуж и несколько других областей. Этот захват именовался восстановлением прежних границ Речи Посполитой. Дмитрий должен был, не всматриваясь особенно в основу притязаний короля, поверить, что все эти земли некогда принадлежали Литве. Он должен был считать себя счастливым, что восстанавливает это княжество в его исконных правах и пределах.

Таким образом, Сигизмунду одним росчерком пера отдавалось то, чего никогда не мог завоевать польский меч. Не подвергаясь случайностям битв, Польша этим приобретением раздвинула бы свои границы. И, в конце концов, король все же оказывался, по его мнению, сговорчивым. Если ему отказывали в целом государстве, он довольствовался лучшей его частью.

Неопределенные обещания относительно Швеции, некогда данные Дмитрием Гонсевскому, были уже недостаточны. От царя требовали свободного прохода польских войск к Финляндии и обязательства снабжать их деньгами на провиант и обмундирование. Польский король видел себя уже королем Швеции. Неограниченный властитель страны, в Стокгольме, во дворце династии Ваза, он уже обсуждал в мечтах своих условия союза против турок. В настоящий же момент Дмитрий, якобы стремившийся стать активным деятелем этой лиги, должен был теснить татар, союзников турок. Таков был лучший совет, который смогли ему дать.

Достигнув своего апогея, эта идеальная Польша Сигизмунда, увеличенная за счет русских областей и усиленная Швецией, должна была протянуть руку развенчанной, почти обезглавленной России, чтобы заключить с ней наступательный и оборонительный союз. Тут король почти дословно воспроизводил статьи 1600 года, создававшие из России вторую Литву.

Некогда бояре Годунова дали самый резкий отпор Льву Сапеге при одном лишь упоминании о подчиненной роли Москвы. Однако король не воспользовался этим уроком; он повторял прежние ошибки. Может быть, тут действовал расчет на новую польскую партию, образовавшуюся в Кремле; может быть, у Сигизмунда была надежда воспользоваться переговорами относительно титулов. Дело в том, что этот бесконечный вопрос все еще не был решен. Он являлся в двояком освещении: по мнению поляков, Дмитрий был чересчур требователен сам и слишком скуп по отношению к Сигизмунду. Послы должны были по этому поводу в мягкой форме упрекнуть Дмитрия, напомнить ему о благодеяниях короля, подать надежды и направить дело в надлежащую инстанцию — иначе говоря, передать его сейму.