Перст указующий - Пирс Йен. Страница 51

Таково мое мнение о венецианце, таком, каким я его знал. Подозреваю, доктор Уоллис напишет совсем другой портрет. Мне так и осталось неясно, почему сей достойный священнослужитель столь ополчился на него, но я убежден, что истинных причин у него не было. Уоллиса отличали некоторые странные навязчивые представления и, разумеется, глубочайшая неприязнь ко всем папистам, но нередко он со всей очевидностью ошибался, вот как этом случае.

Известно, что доктор Уоллис, до того, как его затмил мистер Ньютон – считался величайшим математиком, когда-либо рожденным в нашей стране, и эта слава заслонила его темные услуги правительству, и завистливую злобность его натуры. Сказать откровенно, я тогда толком не понимал, что такого замечательного создали они. Я умею складывать и вычитать, чтобы содержать в порядке счет-книги моего поместья, могу, поставив на лошадь, вычислить свой выигрыш и просто не представляю, зачем кому-нибудь нужно знать больше. Однажды мне попробовали объяснить суть изысканий мистера Ньютона, но в них мало смысла. Какие-то доказательства, что предметы падают. А я как раз накануне неудачно упал с лошади, ну и ответил, что с меня достаточно доказательств на моей заднице. А почему они падают? Так очевидно же, предметы падают потому, что Господь сотворил их тяжелыми.

Как ни был Уоллис умен в подобных материях, вот о людях он судить не умел и страшно ошибался; так, думается, было и с Кола. Только потому, что бедняга был папист и всячески втирался в общество благородных людей, стараясь всем нравиться, Уоллис усмотрел в этом какой-то злой умысел. Сам я принимаю людей такими, какими они мне кажутся, а Кола никогда мне никакого вреда не причинял. Ну а что он был папист, меня это не касается; если ему угодно гореть в Аду, не мне его спасать.

Обходительность обходительностью, но она не мешала мне видеть, что Кола во многих отношениях был глуп, служа отличным примером различия между ученостью и мудростью. У меня есть теория, что переизбыток учености нарушает равновесие рассудка. Столько усилий вкладывается в то, чтобы вбивать и вбивать знания, что для здравого смысла места остается немного; тогда как я, можно сказать, не получивший настоящего образования, достиг высокого положения. Я мировой судья и член Парламента. Я живу вот в этом огромном доме, воздвигнутом для меня, и окружен слугами, и некоторые из них даже исполняют мои приказания. Недурной успех, хочу я сказать, для того, кто от рождения, хотя и не по своей вине, не имел ничего и кто однажды еле-еле избежал судьбы Сары Бланди.

Эта молодая женщина была, знаете ли, шлюхой и ведьмой, вопреки своей миловидности и особенным манерам, которые так пленили Кола. Теперь, в года зрелости, став ближе к Богу, я дивлюсь беззаботности, с коей подвергал мою душу гибельной опасности, водясь с ней. Однако, будучи человеком справедливым, я должен сказать всю правду: каковы бы ни были другие ее преступления, и насколько ни заслуживала она смерти, доктора Роберта Грова Сара Бланди не убивала. Будь Кола более осведомлен в Библии, он сообразил бы, что доказательство было заключено в тех книжечках, в которые он записывал слова своих собеседников. Он повествует о том, как на обеде в Новом колледже Гров затеял спор с Томасом Кеном, который выбежал из трапезной, бормоча: «Римляне, восемь, тринадцать». Кола заметил ссылку, записал ее и совершенно не понял ее важности; собственно говоря, он попросту ничего не понял и не догадался даже, почему вообще был приглашен. Ибо что сказано в этом стихе? В отличие от Кола я озаботился узнать это и нашел подтверждение уверенности, которую хранил все эти годы: «Ибо, если живете во плоти, то умрете». Мой друг Томас был искренне убежден, что Гров поистине жил ради плотских удовольствий, и несколько часов спустя Гров умер. Не знай я подоплеки, так счел бы упомянутую ссылку удивительным пророчеством.

Я совершенно согласен, что Томас, прежде чем решиться, подвергался долгой непрерывной пытке, ведь мне были прекрасно известны все достоинства и недостатки Грова. Я сам ребенком сильно страдал от его словесных стрел, когда он обучал меня, что входило в его обязанности в доме сэра Уильяма Комптона. И хотя я знал его достаточно близко и видел его лучшие качества (после того, как я настолько подрос, что он перестал меня бить, ибо рука у него была тяжелой), знал я и каким ранящим может быть его остроумие. Томас – бедный честный тугодум Томас – был слишком легкой мишенью для его насмешек. Так постоянно и так немилосердно язвил он моего бедного друга, что у меня даже есть право утверждать, что Гров сам навлек на себя свою судьбу.

Ну а я? Мне предстоит рассказать о моих путешествиях, не одном, но нескольких, предпринятых одновременно для обретения преуспеяния и (осмелюсь ли сказать?) спасения души. Кое-что уже известно свету. А кое-что до сих пор было известно только мне и вызовет великий страх среди атеистов и насмешников. Не сомневаюсь, то, что я собираюсь поведать, будет презрено многомудрым книжником, который высмеет форму моего изложения и не заметит заключенной в нем правды. Это их забота, ибо я поведаю правду, хотят они того или нет.

Глава вторая

Я намерен изложить мой рассказ о событиях со всей ясностью, не утруждаясь всякими вычурами, с помощью которых так называемые авторы тщатся обрести пустую славу. Боже оборони, чтобы я когда-нибудь, не убоясь стыда, издал книгу ради денег или чтобы столь низко пал кто-либо из членов моей семьи. Как заранее узнать, кто ее прочитает? Ни одна достойная книга, мне кажется, не была написана наживы ради, иной раз я вынужден слушать, как кто-нибудь читает вслух, чтобы скоротать вечер, и в целом нахожу то, что слышу, весьма нелепым. Все эти пышные изощренности и скрытый смысл! Скажи то, что хочешь сказать, и умолкни, вот мой девиз, и книги стали бы лучше – и много короче, – если бы больше людей прислушивалось к моим советам. Есть больше мудрости в весомом трактате о сельском хозяйстве или ужении рыбы, чем в самых хитроумных измышлениях этих ваших философов. Будь моя воля, я, бы чуть рассветет, усадил их всех на лошадей и заставил бы часок скакать галопом среди полей и лугов. Это повыветрило бы часть вздора из их замусоренных умов.

Итак, я буду изъясняться просто и прямо и без ложной скромности скажу, что моя повесть отразит мой характер. В Оксфорд я прибыл с намерением изучать юриспруденцию, ибо, хотя я старший и единственный сын в моей семье, мне предстояло самому зарабатывать свой хлеб насущный, так низко мы пали в наших бедствиях. Престкотты – очень древний род, но претерпели много невзгод в годы войн. Мой батюшка, сэр Джеймс Престкотт, присоединился к королю, когда этот благородный джентльмен поднял свое знамя в Ноттингеме в 1642 году, и он доблестно сражался всю Гражданскую войну. Расходы были колоссальными, он ведь на собственные средства снарядил кавалерийский отряд и вскоре был вынужден закладывать свои земли в уверенности, что деньги эти – надежный вклад в будущее. В те первые дни никто серьезно не думал, что война может завершиться чем-либо, кроме триумфальной победы. Но мои отец и многие другие не приняли во внимание неуступчивость короля и растущее влияние фанатиков в Парламенте. Война продолжалась, страна страдала, а мой отец беднел.

Непоправимая беда произошла, когда Линкольншир, где находилась большая часть наших фамильных владений, оказался полностью в руках круглоголовых; матушка подверглась непродолжительному аресту, а наши доходы почти все были конфискованы. Но даже это не охладило решимости моего батюшки, однако, когда в 1647 году король был схвачен, он понял, что его дело проиграно, а потому примирился с новыми властителями страны. Он был убежден, что Карл I потерял свое королевство из-за собственной неразумности и ошибок, и ничего больше сделать было нельзя. Батюшка был ввергнут в нищету, но по крайней мере удалился с кровавых полей богатый честью, довольный возвращением к прежней жизни.

До казни короля. Мне было лишь семь лет в тот ужасный зимний день 1649 года, и тем не менее он и сейчас жив в моей памяти. Полагаю, все, кто жил тогда, ясно помнят, чем они занимались, когда услышали, что короля обезглавили на глазах ликующей черни. Ничто так не напоминает мне о беге времени, как встреча с человеком в годах, чья память не запечатлела ужас, порожденный этой вестью. Никогда в истории вселенной не совершалось подобного преступления, и я будто сейчас вижу, как потемнело небо и содрогнулась земля, когда гнев небес обрушился на нее. Потом много дней шел дождь – небеса оплакивали греховность человечества.