Перст указующий - Пирс Йен. Страница 57

Я прошел через длинную анфиладу комнат, а затем меня наконец ввели к нему – величественный, хотя, на мой взгляд, помпезный и совершенно ненужный церемониал. Ну, хотя бы последняя комната была невелика и достаточно удобна: бюро с кипами бумаг и полки, уставленные книгами. Я поклонился и подождал, чтобы заговорил он.

– Как я понял, вы сын сэра Джеймса Престкотта, это так?

Я кивнул. Лорд Мордаунт был среднего роста, с благообразным лицом, которое портил слишком маленький нос. Фигура у него была прекрасная, особенно по части ног, движения изящны, и хотя манеры его, когда я ему представился, отличала величавость, он сразу переменился, едва начав беседу, и тон его стал таким дружеским, что никак нельзя было поверить слухам о его гордыне и надменности. Я ушел, восхищенный его проницательностью; он казался достойным товарищем по оружию моего отца, и я поверил, что каждый был равно почтен доверием и любовью другого. Трудно вообразить большую противоположность человеку вроде Турлоу, подумал я: один высок, светел, прямодушен, осанкой и манерами подобен древнему римлянину; второй – весь съеженный, уродливый, действующий под покровом тьмы, никогда не на свету, всегда прибегающий к уловкам и обманам.

– Необычное посещение, граничащее с неучтивостью, – заметил он сурово. – Полагаю, причина у вас достаточно весомая.

– Наивесомейшая, милорд, – сказал я. – Весьма сожалею, что побеспокоил вас, но мне больше не к кому обратиться. Лишь вы можете мне помочь. И если соблаговолите, мне будет нечего предложить взамен. Однако требуется мне самая малость – немного вашего времени.

– Вы вряд ли настолько глупы, что ищете получить место. Тут я вам ничем помочь не мог бы.

– Я ищу возможности поговорить с людьми, знавшими моего отца. Чтобы очистить его честь от позорящего пятна.

Он глубоко обдумал мои слова, переваривая содержавшийся в них намек, и только потом ответил – мягко, но огорченно:

– Похвальное желание сына и понятное для юноши, чье благополучие зависит от этого. Но, думаю, вам предстоит тяжкая борьба.

Прежде, когда я слышал подобные слова, меня охватывал жгучий гнев, и я разражался всевозможными яростными опровержениями; мальчиком мне неисчислимое количество раз приходилось возвращаться домой с разбитым носом и синяком под глазом. Но я знал, что здесь подобное поведение никакой пользы не принесет, мне требовалась помощь, а получить ее можно было лишь через учтивость и почтительность. И потому я проглотил свой гнев и сохранил невозмутимость.

– Это борьба, вступить в которую меня призывает долг. Я убежден, что мой батюшка ни в чем не повинен, но мне даже неизвестно, какие преступления ему приписывают. Мое право узнать, в чем заключаются эти поклепы, и мой долг – опровергнуть их.

– Ваши родные, несомненно…

– Они знают мало, а рассказывают еще меньше. Простите, что перебил вас, сударь, но мне необходимо узнать из первых рук, что произошло. Так как вы были облечены особым доверием его величества и славитесь справедливостью, я решил обратиться к вам первому.

Как я убедился на опыте, чуточка уместной лести часто смазывает колеса беседы, ведь даже, когда цель таких комплиментов понятна, они свидетельствуют, что говорящий признает себя должником того, кому их сделал. Необходимо только, чтобы комплимент был не слишком уж аляповатым и не слишком сильно резал слух.

– Вы полагаете, что мой батюшка был виновен?

Мордаунт взвесил этот вопрос все еще с выражением легкого удивления на лице перед тем, что он вообще снизошел до подобного разговора.

– Полагаю ли я, что ваш отец был виновен? – повторил он в размышлении. – Боюсь, что да, юноша. Я всячески старался верить в его невиновность. Таких сомнений заслуживал доблестный товарищ, пусть даже мы редко соглашались друг с другом. Видите ли, сам я никогда не замечал за ним ничего, что могло бы указывать на тайного предателя. Вам известно, как мы тогда действовали? Он вам рассказывал?

Я ответил, что более или менее блуждаю во мраке. Достигнув возраста, когда я начал разбираться в подобных делах, я редко виделся с отцом, а к тому же он тогда был уже столь сдержан в беседах с родными, сколь, я убежден, и с остальными людьми. Ведь всегда оставались опасения, что к нам явятся солдаты, и он хотел, чтобы мы знали как можно меньше ради не только его безопасности, но и нашей.

Мордаунт кивнул и снова задумался.

– Вам следует понять, – сказал он негромко, – что я… с большой неохотой пришел к выводу, что ваш отец действительно был предателем. – Я хотел было возразить, но он поднял ладонь, успокаивая меня. – Прошу, дослушайте меня до конца. Из этого вовсе не следует, что меня не обрадует, если окажется, что я ошибался. Он всегда казался мне прекрасным человеком, и мне было горько думать, что меня обманула личина. Говорят, что лицо – зеркало души человека и по нему мы можем читать то, что скрыто в его сердце. А вот с ним было не так. С вашим отцом. Я прочел неверно. И потому, если вы сумеете доказать, что на самом деле я не ошибся, я буду у вас в долгу.

Я поблагодарил его за откровенность – мне впервые довелось встретить такую преданность справедливости. Про себя я подумал, что если мне удастся убедить этого человека, значит, я на верном пути. Он не покривит душой.

– Ну а теперь, – продолжал он, – как, собственно, вы намерены действовать?

Не помню точно, как я ответил, но, боюсь, с трогательной наивностью. Что, дескать, я найду настоящего предателя и вырву у него признание. Я добавил, что, по моему за этим стоит Джон Турлоу и что, получив доказательства, я его убью. В какие слова я ни облек все это, у Мордаунта они вызвали легкий вздох.

– И как же вы собираетесь избежать виселицы?

– Полагаю, для этого мне нужно опровергнуть улики против моего батюшки.

– О каких уликах вы говорите?

Моя полная неосведомленность вырвала у меня признание:

– Я не знаю. – И я понурил голову.

Лорд Мордаунт некоторое время внимательно смотрел на меня, хотя с жалостью или с презрением – я так и не решил.

– Быть может, – сказал он потом, – вам следует узнать от меня кое-что о тех днях, а также то, что мне известно о тогдашних событиях. Я предлагаю это не потому, что верю вашим предположениям, но вы, бесспорно, имеете право узнать, что говорилось обо всем этом.

– Благодарю вас, сударь, – сказал я просто, и тогда моя благодарность ему была безоговорочной и непритворной.

– Вы слишком молоды, так что вряд ли можете помнить многое, и, во всяком случае, были слишком малы тогда, чтобы что-нибудь толком понимать, – начал он. – Но почти до самой последней минуты дело его величества в этой стране казалось обреченным на полную неудачу. Кое-кто еще продолжал бороться с тиранией Кромвеля, но лишь во имя долга, не питая никаких надежд на успех. Число людей, измученных деспотизмом, росло год от года, но они были слишком запуганы, и их должен был кто-то возглавить. И эту задачу взяла на себя горстка верных подданных короля, среди которых был и ваш отец. Они взяли название «Запечатленный Узел», потому что были накрепко связаны любовью друг к другу и к королю. Они ничего не осуществили, лишь не дали погаснуть огню надежды в людских сердцах. Нет, они были очень деятельны. И месяца не проходило без какого-нибудь нового плана – восстание здесь, убийство тирана там. Если бы эти планы привели в исполнение, Кромвель был бы убит десяток раз до того, как умер в своей постели. Но ничего существенного не произошло, а армия Кромвеля никуда не девалась – непреодолимая помеха на пути тех, кто хотел перемен. Пока эта армия пребывала непобежденной, дорога к реставрации монархии оставалась наглухо закрытой, а победить лучшую армию мира упованиями и булавочными уколами невозможно.

Вероятно, я нахмурился на такую критику этих одиноких героев и их борьбы, и он, заметив это, печально улыбнулся.

– Я не порицаю, – сказал он мягко, – а только излагаю правду. Если вы серьезны в своем намерении, вам необходимы сведения, как желанные, так и нежеланные.