Рука Джотто - Пирс Йен. Страница 48

— После того случая Форстер больше не пытался шантажировать вас?

— Он не мог. Я поставила бы свое слово против его. В тот раз мне удалось с легкостью избавиться от него. Тогда все сошло на удивление гладко. Вообще этот эпизод показал, что украсть картину проще простого, если знаешь как. И еще один урок: у меня было железное алиби. Всякий раз, когда я похищала картину, полиция искала мужчину — «Должно быть, он проник через эту дверь…». «Он снял картину со стены» и тому подобное. Я знала, что им никогда не придет в голову искать женщину, если я буду достаточно осторожна. Мне очень не нравится феминистское движение, оно сильно осложняет женщинам жизнь.

Я уже не могла остановиться. Первые несколько краж помогли мне подняться. Я вернулась в Англию, вышла замуж за Вернея и на время успокоилась. Потом этот подонок бросил меня с двумя детьми, оставив без средств к существованию. И я решила, что кража картин — профессия не хуже любой другой. Я изучила историю искусства, поработала секретарем на аукционах и в страховой компании, наладила контакты и, самое главное, познакомилась с Уинтертоном. Он показался мне беспринципным, очень амбициозным и, как это ни странно звучит, заслуживающим доверия.

Четыре года я подготавливала почву. У меня были подробные планы расположения картин во многих известных домах; я знала, какая там стоит сигнализация и какие полотна не были сфотографированы. Мне оставалось только собрать урожай.

— И сколько вы заработали?

— Неплохо. Тогда спрос на картины был на подъеме. Между семьдесят первым и семьдесят пятым годами я заработала шестьсот тысяч долларов; между семьдесят пятым и восьмидесятым — больше миллиона. Потом я начала работать под заказ — когда подворачивался подходящий клиент, готовый заплатить аванс. Между нами был только один посредник, который никогда не встречался непосредственно с клиентом. Я работала только с небольшими картинами, которые могла унести сама. И всегда была очень, очень осторожна. Если меня что-то настораживало, я предпочитала вернуть деньги и оставить вещь у себя. Одним из главных условий было не выставлять картину в течение двух лет. Как правило, по истечении двух лет полиция прекращает поиски.

— А Фра Анджелико?

— С ним меня впервые постигла неудача, благодаря чему мы теперь сидим с тобой здесь. Я нанялась в этот дом уборщицей — очень удобный способ проникновения. Разумеется, я уволилась не сразу, а спустя несколько месяцев. Поэтому мне и пришлось воспользоваться услугами идиота Сандано, чтобы вывезти картину из страны. Как я могла так просчитаться! Я не вступала с ним в контакт лично и не боялась, что он меня выдаст. Но картину я потеряла.

— А Веласкес?

— Мне пришлось заняться им, потому что мне уже заплатили за Фра Анджелико. Дело сорвалось, и я предложила заказчикам другой вариант. Но они хотели только Веласкеса. Пришлось согласиться, хотя я знала, что существует фотография, по которой его можно будет опознать. Обычно я отказывалась иметь дело с такими картинами, но в этот раз решила выполнить условия договора и выйти на пенсию: подобные приключения мне уже не по возрасту. Поскольку случай был особый, я настояла на том, чтобы картина в течение двух лет отлежалась у меня. Получив в наследство Уэллер, я решила повесить Веласкеса в столовой.

— Зачем? Вы не боялись нарваться на неприятности?

— Но где-то же я должна была его хранить. Поместив его в банковский сейф, я только привлекла бы к нему внимание. Я знаю, обычно банкиры нелюбопытны, и тем не менее я поостереглась доверить свою свободу честному слову банкира. Кроме того, я хорошо спрятала документы на картину, а сам холст состарила, затемнила, вставила в другую раму — короче, изменила его до неузнаваемости. После этого я пригласила этих идиотов из торгового дома провести инвентаризацию коллекции. Они обежали все за полчаса, содрав с меня немыслимые деньги, и едва ли удостоили картину взглядом.

Так что теперь я имею разрешение от фонда английского наследия, от торгового дома и департамента налогов продать за границу портрет школы Неллера, приблизительная стоимость которого ввиду плохого состояния составляет пятьсот фунтов стерлингов. В этом состоит главное достоинство экспертов: люди им верят. Но мои опасения были не напрасны. Имелась фотография картины, и вы узнали ее, хотя и не сразу.

— Что случилось с Форстером? — спросил Аргайл. — Какие улики у него были против вас?

— Он мог рассказать об эпизоде во Флоренции и предъявить полиции документы на Поллайоло. Кроме того, он обнаружил кое-какие несоответствия, сравнивая сведения, указанные в аукционных каталогах, с тем, что он видел здесь. Он не смог бы доказать мою причастность к убийству Вероники, но имел достаточно свидетельств моей причастности к двум кражам. И если бы началось следствие… Он предложил мне купить компромат.

— А вы вместо этого его убили?

Мэри явно огорчило подобное предположение.

— Нет, я согласилась, — обиженно сказала она. — У меня нет привычки убивать людей. Я согласилась. И всякий раз, когда я соглашалась, он поднимал цену. За похищение Веласкеса я получила миллион, и еще миллион клиент должен был заплатить мне через месяц после передачи ему картины. Понятно, что он хотел поторговаться, но какого черта! Форстер потребовал три миллиона за свои паршивые бумажонки. И я потеряла терпение. Я послала Уинтертона к Сандано, а сама поехала к Фанселли. Полиция заглотила наживку, вскоре появились вы, и Форстер забрал из банка свой компромат.

— И вы прихлопнули его. Боже милостивый. — Аргайл спрятал лицо в ладонях и закрыл глаза. Его ужаснуло то, что можно так ошибиться в человеке.

— Мне тоже жаль, Джонатан, — мягко сказала она. — Тебе, наверное, кажется, что с тобой очень плохо обошлись. И я не виню тебя. За прошедшие дни я успела полюбить тебя и никак не думала, что все так печально закончится. Но что же делать? Ведь ты не думаешь, что из любви к тебе я соглашусь сесть в тюрьму?

Аргайл молча кивнул. Он не знал, что думать. Мэри Верней продолжала смотреть на него с искренней симпатией и нежностью.

— Вопрос: что ты собираешься предпринять?

— М-м?

— «Будь прям, как стрела», — кажется, так говорят наши друзья американцы? Можешь ехать к Флавии и все рассказать ей. Не бойся, я не наброшусь на тебя с топором. Между тобой и другими есть разница.

— Рад это слышать, — со вздохом отозвался Аргайл.

— Итак?..

— При других обстоятельствах я бы с удовольствием спросил вашего совета. Я очень ценю ваше мнение.

— Спасибо. Если хочешь, я могу проиграть, какие у тебя есть варианты. Конечно, я пристрастна, но ты сам разберешься.

— Давайте.

— Ты можешь поступить, как добропорядочный гражданин, — с живостью сказала она, — и прямиком пойти к Мэнстеду. Пожалуйста, сэр. Миссис Верней — воровка. Одного Веласкеса будет достаточно, чтобы отправить нас с Уинтертоном в тюрьму, не говоря уж о других ниточках, которые вы ему дадите. Правда, сомневаюсь, что им удастся осудить меня за убийство Форстера или Вероники. Тут против меня нет ни одной улики, ни одного свидетеля. Абсолютный ноль. Джордж, конечно, ничего не скажет.

И вот справедливость торжествует: я получаю по заслугам. Чудесно. Но за удовольствие упечь меня на несколько лет за решетку и возвращение картины кое-кому придется заплатить. В первую очередь Флавии, которая будет наказана за сознательное введение в заблуждение своего начальства, за обман английской полиции и заговор с целью сбить следствие с правильного пути. И если мне не изменяет память, все это она сделала по твоей указке. Полагаю, она и так уже пожалела о своем поступке. А что будет, если она узнает правду…

Аргайл потер глаза и тихо застонал.

— Судя по твоим рассказам, ее боссу тоже не поздоровится — ведь он выложил всю эту гору лжи на заседании высших чинов, — продолжила Мэри. — Незнание не освободит его от ответственности, а человек, который пытался повредить ему и сам оказался униженным, воспользуется случаем, чтобы взять реванш.