И как ей это удается? - Пирсон Эллисон. Страница 11

Словом, я решила уходить. Но тут как раз Эмили стукнуло два — кошмарный возраст, — и я купила книжку под названием «Как укротить вашего малыша». Вот это было откровение. Советы по общению со злобными непредсказуемыми малолетками, которые ни в чем не знают меры и беспрерывно испытывают материнское терпение, как нельзя лучше подошли к моему шефу. Итак, вместо того чтобы вести себя с Родом как со старшим по возрасту и рангу, я стала обращаться с ним, как если бы он был шкодливым недорослем. Балуется ребеночек? Постараюсь отвлечь. Капризничает, не хочет делать что положено? Заставлю поверить, что это его собственная идея.

И вот в канун Рождества Род сообщает, что с этого дня я несу ответственность за «Сэлинджер Фаундейшн». Головной офис в Нью-Йорке. Генеральный директор зовется Джеком Эбелхаммером. Основных средств на двести миллионов долларов. Нужен фондовый менеджер не меньше моего калибра. За праздники я, конечно, успею ознакомиться с портфолио, но своих нынешних клиентов буду продолжать пестовать до тех пор, пока Род не подберет мне замену.

Спрашиваю, каков он, этот Эбелхаммер.

— Бросает здорово.

— Что?

— Сильный удар. Меткость не мешает отработать.

— Ах, вы о гольфе.

— О чем же еще, Кэти, о сексе?

Официально праздники начинаются лишь по окончании рабочего дня, но офисы опустели: практически мы уже в пути от слабоалкогольного ланча к крепкоалкогольному десерту. Вернувшись от Рода к себе, обнаруживаю Кэнди на подоконнике, с ногами на моем стуле. Сегодня она в сногсшибательной алой блузе с запахом и лиловых ажурных чулках; в волосах блестит золотой «дождь».

— Так-так, попробую отгадать. Он на тебя насрал, а ты предложила подтереть ему задницу?

— Пардон. — Я беру ее за щиколотки и спихиваю ноги со стула. — Как раз наоборот, все прошло отлично. Род высоко ценит мой талант общения с клиентами, а посему в качестве вотума доверия отдает мне «Сэлинджер Фаундейшн» в безраздельное пользование.

— Угу. — Когда Кэнди улыбается, вы получаете шикарную возможность полюбоваться двумя рядами достойных зависти по-американски безукоризненных зубов.

— И нечего на меня так смотреть.

— Кейт, тебе отлично известно, что вотум доверия в «ЭМФ» идет в комплекте с четырьмя нулями на конце. Как минимум. Что он еще сказал?

Ответить я не успеваю — Кэнди прикладывает палец к губам при виде Криса Бюнса, штатного стервеца, после продолжительного ланча шествующего мимо нас к туалету пузом вперед. Спец по кокаину, Крис умудряется выглядеть одновременно тощим и обрюзгшим. С тех пор как я в вежливой форме дала ему понять, что не интересуюсь содержимым его штанов, сексуальное напряжение между нами уступило место обмену колкостями, а изредка и автоматными очередями — если мне удается увести выгодного клиента у него из-под носа. (Мужики типа Криса считают отказ женщины оскорблением, компенсировать которое надо, как долг стран третьего мира — со сложными процентами.)

Кэнди кивает в сторону удаляющейся фигуры:

— Ну и дерьмо иной раз бродит по «ЭМФ». Не парадным входом пролезет, так задним. Ты, часом, в кабинетах у них не предложила убираться?

— За кого ты меня принимаешь? Род сказал, что премию в этом году никому ни дали.

— И ты поверила? — Кэнди со вздохом закрывает глаза и улыбается. — Вот чем ты мне дорога, Кейт. Умнейший ведь экономист среди женщин со времен Мейнарда Кейнса — и верит на слово жуликам. Они тебя грабят, а ты думаешь, что услугу оказывают.

— Мейнард Кейнс был мужчиной, Кэнди. Она мотает головой; «дождик» рассылает золотые блики.

— А вот и нет. Он был душка. По моему глубокому убеждению, женщинам следует доказать, что у всех знаменитых мужиков имелась ярко выраженная женская струнка.

18.09

На подготовку к путешествию в Йоркшир к родителям Ричарда ушло больше двух часов. В течение первого Ричард набивает багажник самым необходимым для малыша. (Луи XIV в сравнении с Беном путешествовал налегке.) Затем наступает момент поиска ключей от короба для вещей, водруженного на крышу машины.

— Где они могут быть, Кейт?

Через десять минут все выдвижные ящики в доме разорены, проклятия исчерпаны, и ключи находятся в кармане пиджака Ричарда.

Ричард отдает приказ «сию же секунду» устраивать детей в машине, после чего двадцать минут лихорадочно опустошает багажник: он «просто должен убедиться», что уложил стерилизатор, который «наверняка собственными руками засунул в угол рядом с запаской». Снова нецензурщина, яростное перекладывание сумок и коробок, нагромождение добра теперь уже без разбору, лишь бы все влезло в багажник: легкомоющийся пеленальный коврик, легкоскладывающийся переносной стульчик, легкораскладывающаяся кроватка алого цвета; слюнявчики и пластиковые мисочки; пижамки; одеяльце Эмили — грязно-желтая свалявшаяся шерстяная тряпица, до того жалкая, будто ее катком переехали. К тому же мы всегда путешествуем с домашним зверинцем для усыпления детей: драгоценным Ру, овечкой, бегемотом в балетной пачке и крокодилом с оскалом серийного убийцы. Пустышки Бена упакованы отдельно (не дай бог дед с бабкой увидят!). Хомячиха, живой сюрприз для Эмили, пристроена в углу багажника.

Бен и Эмили, накрепко пристегнутые в своих детских сиденьях, похожи на космонавтов; их мирно-родственные стычки очень скоро перерастают в натуральную баталию. В минуту слабости (а когда это у меня случалась минута крепости?) я открыла припасенного на рождественское утро пластмассового Санту, набитого шоколадками в блестящих фантиках, и вручила детям по парочке, лишь бы замолкли. В результате Эмили, еще четверть часа назад в белоснежной пижамке, сейчас похожа на далматинца с бурым пятном вокруг рта и таких же отметинах во всех прочих местах.

Ричард, одиннадцать с половиной месяцев в году героически безразличный к чистоте и внешнему виду своих отпрысков, вдруг интересуется, почему это дети в таком безобразном состоянии. Что подумает его мама?!

По возможности оттираю Бена и Эмили влажными салфетками. Впереди три часа езды. Машина так перегружена, что вихляет из стороны в сторону.

— Мы еще в Англии?! — возмущенно раздается с заднего сиденья.

— Да.

— Еще не доехали до бабушки?!

— Нет.

— А я хочу к бабушке! Хочу, хочу, хочу!

На подступах к Хэтфилду оба наши чада заходятся в фуге воплей и визгов. Я включаю кассету с рождественскими гимнами в исполнении хора Королевского колледжа, и мы с Ричардом по очереди подпеваем. (Рич тянет дискантом, я же беру на себя партию Джесси Норман.) Вблизи Питербо-ро, в восьмидесяти милях от Лондона, беспокойная мыслишка продирается сквозь компостную кучу, в данный момент заменяющую мне мозги.

— Рич, а ты Ру не забыл?!

— Разве Ру — моя забота? Я думал, ты возьмешь Ру.

У семейства Шетток, как и любого другого, свои рождественские традиции. Одна из них заключается в том, что я покупаю подарки для наших детей, наших двух крестников, я же покупаю подарки для Ричарда, его родителей, его брата Питера, жены Питера Шерил, их троих ребят, а также для дяди Альфа, который неизменно прибывает из своего Мэтлока на раздачу подарков, не пропускает ни одного матча по регби и обожает конфеты с мягкой начинкой, поскольку другие зубы не берут. За Ричардом подарок для меня — если он не забудет и если наткнется после работы на ночной магазин.

— Ну, и что мы подарим папе? — обычно интересуется Рич на полпути в Йоркшир. Супружеское «мы» означает «ты», что в свою очередь означает — я.

Я покупаю оберточную бумагу и ленту, я заворачиваю подарки. Я покупаю открытки и целый лист марок второго класса. К тому времени, когда я напишу поздравления, подделав подпись Ричарда и сочинив что-нибудь теплое и жизнерадостное насчет быстро летящего времени и непременной встречи в будущем году (ложь!), вторым классом почту отправлять уже поздно, и я вновь выстаиваю очередь за марками первого класса. После чего перемещаюсь в хвост очереди в «Селфриджз», чтобы взять сыр и кексики-«флорентийки», которые обожает Барбара.