И как ей это удается? - Пирсон Эллисон. Страница 43

— Нельзя ли объехать Нью-Норт с его бесконечными светофорами, Уинстон? Быстрее выйдет.

Он отвечает, только когда последний аккорд бьет по ушам:

— Знаете, леди, в тех краях, где я вырос, говорят: поспешишь — людей насмешишь.

— Кейт. Мое имя Кейт.

— Я знаю, как вас зовут, — сообщает Уинстон. — По-моему, торопиться — только время на ветер бросать. Смотрите, чересчур разгонитесь — мимо собственного гнезда промахнетесь.

В моем ответном смехе сарказма больше обычного.

— Хм. Боюсь, как у таксиста перспективы у вас не самые обнадеживающие.

Вместо того чтобы парировать шпильку, он бросает на меня долгий взгляд в зеркальце и тянет задумчиво:

— Думаете, я вам завидую? Вы сами себе не завидуете.

Это уж слишком.

— Вот что, я вам не за сеансы психотерапии плачу, а за то, чтобы попасть в Бродгейт, причем побыстрее. Похоже, задача вам не по зубам. Пожалуйста, остановите машину, я выйду. Пешком быстрее доберусь.

Протягиваю Уинстону двадцатку, жду сдачи. Шаря в кармане в поисках мелочи, он напевает:

08.33

Из лифта выстреливаю прямиком в Селию Хармсуорт. Та злорадно ухмыляется:

— Чем-то пиджак испачкали, дорогая?

— Нет. Он только что из химчистки. — Невольно скашиваю глаза — на плече эполетом желтеет банановая каша Бена. Господи, в чем я перед тобой провинилась?

— Поражаюсь я вам, Катарина. Как вы только умудряетесь справляться с работой? — воркует Селия, не в силах скрыть восторг при виде лишнего доказательства обратного.

(Селия — одна из тех старых дев, которые чувствовали себя богинями в мире мужчин до тех пор, пока свистушки вроде меня не лишили их монополии.)

— Ох и тяжело, должно быть, вам приходится, со всеми этими детенышами, — не унимается она. — Я как-то зашла к Робину — вас не было, вы тогда отпуск взяли на время… школьных каникул, верно? — и говорю ему: «Не могу себе представить, как ей удается работать?»

— Их двое.

— Кого, простите?

— Этих детенышей. У меня их двое. Ровным счетом на одного меньше, чем у Робина.

Разворачиваюсь и шагаю прочь. В кабинете стаскиваю пиджак, сую в нижний ящик стола. За окном опять невообразимый гам. Голубиная парочка решила съехаться, не иначе. Самец сидит на карнизе с прутиком в клюве, вид у него глуповатый. Рич строит точно такую физиономию, когда я притаскиваю домой комплект деревяшек и креплений для самостоятельной сборки книжного шкафа. Голубка, зря времени не теряя, складывает веточки в конструкцию величиной с глубокую тарелку и той же формы. Здорово. Любовное гнездышко творят, в прямом смысле.

— Гай, ты звонил в муниципалитет? Сокольничий когда-нибудь появится? Чертовы голуби намылились плодиться и размножаться у меня под носом.

Достаю из сумки зеркальце, проверяю шею на предмет укусов Бена — все чисто — и уверенной поступью шагаю докладывать Робину Купер-Кларку и старшим менеджерам о проделанной в Нью-Джерси работе. Полный успех. Глаза всех присутствующих, в особенности стервеца Криса Бюнса, прикованы ко мне. Молодчина, Кейт, добилась-таки уважения: ведешь себя по-мужски, о детях не упоминаешь, и твоя тактика определенно работает.

С демонстрацией слайдов покончено, я перехожу к накладным расходам, когда мне в голову приходит мысль, что в этом зале я одна без члена. Нашла время, Кейт. В обществе семнадцати мужиков больше ни о чем не думается, кроме как о членах? Кстати, о мужиках… Что это они сегодня на меня пялятся, будто в первый раз увиде… Опускаю взгляд. Под белой прозрачной блузкой, выуженной из шкафа в кромешной тьме в полпятого утра, на мне красный лифчик из рождественского комплекта «Провокатор». Памела Андерсон отдыхает.

11.37

Сижу на унитазе, прижавшись пылающей щекой к прохладной стене. Отделанная плиткой под черный мрамор в золотых звездах, стена похожа на карту Вселенной: кажется, что меня выбросило на космические задворки, где я с удовольствием и осталась бы. Нырнуть бы в черную дыру столетий на …дцать, пока не поблекнет память о публичном унижении. Прежде в тяжкие минуты я пряталась в туалете с сигаретой. Поскольку курить бросила, остается только петь: «Смотри, я — женщина!»

Песенка Хелен Редди, знакомая со школы. Мне льстила фамилия певицы и ее непоколебимая уверенность в том, что женщинам по силам любые трудности. В колледже, собираясь на свидание, мы с Деброй крутили эту песню безостановочно и гонялись за заводным роботом (которого подруга, когда игрушка сломалась, обозвала «тормозным» роботом — «в честь наших никчемных кавалеров»).

Верю ли я в равенство полов? Не знаю. Когда-то верила, со всей страстью юности, знающей все на свете, — следовательно, не знающей ничего. Идея, конечно, хороша. Благородна. Бесспорно, справедлива. Но как, черт возьми, реально воплотить ее в жизнь? Можно достойно оплачивать наш труд, можно узаконить декретные отпуска, но пока не выведут новый вид мужчин, способных заметить отсутствие в доме туалетной бумаги, идея обречена на провал. Головоломка семейной жизни складывается только в женских мозгах. Так уж случилось, и ничего с этим не поделать.

Недавно моя подруга Филиппа рассказала, как они с мужем составляли завещание. Фил настаивала на особом пункте: в случае ее смерти супруг обязуется подстригать детям ногти. Марк решил, что это шутка. Фил и не думала шутить.

В конце прошлого года, вернувшись из Бостона, я столкнулась с Ричардом в прихожей. Он собрался вести детей к кому-то в гости. У Эмили волосы стояли торчком, на щеке багровел незаживший сабельный шрам — след от сосиски с кетчупом, как выяснилось. Сложенный пополам Бен задыхался в чем-то мне неизвестном, куцем, абрикосовом в горошек, при ближайшем рассмотрении оказавшемся одежкой с куклы Эмили.

Я сказала, что в таком виде удобно побираться по метро, на что Ричард посоветовал или не критиковать его усилия, или делать все самой.

Буду критиковать. Значит, буду делать все сама.

13.11

Деловой ланч с Робином и новым клиентом, Джереми Браунингом. Расположенный в пентхаусе здания напротив Королевской биржи, ресторан «Тартюф» погружен в покой, которого за стенами монастырей можно добиться только немалыми деньгами. «Молчание — золото» — приходит на ум от здешней тишины. Низкие кресла бесшумно принимают тебя в свои мягкие кожаные объятия. Официанты вытекают из ниоткуда и испаряются как по волшебству. Меню, правда, не по мне: сплошь мясо для мужских челюстей, и никакого снисхождения к дамским вкусам. Спрашиваю у официанта, нет ли салатика.