Приключения Семена Поташова, молодого помора из Нюхотской волостки - Писарев Сергей Сергеевич. Страница 25

Корчмин, несмотря на скромную одежду, держался с достоинством, чему выучился за границей, куда был послан изучать военные науки. Все, чему выучился Корчмин, особенно безукоризненному выполнению самых трудных поручений, заставляло Петра относиться к нему с большой любовью.

Щепотьев сидел в пропитанном потом мундире, небритый и усталый: ему некогда было ни переодеться, ни отдохнуть.

Последним явился Меньшиков. Петр закричал, чтобы Александр Данилович скорее прикрыл вход: налетят комары. Но Меньшиков замешкался и не обтряхнул одежду (для этого снаружи стоял солдат с веником). В шатер залетели комары, и царский любимец с притворным недоумением развел руками, словно хотел сказать, что не он этому виной.

Присев у края стола, Александр Данилович развернул какой-то листок, показывая его Головину так, чтобы не видел царь. Лицо генерала фельдмаршалка сморщилось от усилий не рассмеяться, — это сразу же привлекло внимание Петра.

Протянув руку, Петр завладел листком и, разглядев его, состроил плаксивую мину. На листке был нарисован толстый кот, которого хоронили мыши. Небольшой текст разъяснял смысл происходившего: мыши были раскольниками, а кот — Петром.

Петр спросил, где Меньшиков это достал. «В доме богатея в Нюхотской Волостке, у которого ваше величество изволили скушать рыбник», — последовал ответ. Семен, который тоже разглядел изображение, знал, что такие листки изготовлялись раскольниками в скитах.

Корчмин извлек из сумки карту и, положив на стол, тщательно разгладил ее ребром ладони. На карте Семен увидел реку, вытекавшую из большого озера и вливавшуюся в морской залив, — река текла полукругом: сперва на юг, затем на север, наконец на запад. В устье было до сотни больших и малых островов. У истока ее на островке стояла крепость; вторая крепость была недалеко от устья. На всей карте были отмечены небольшие речки, лесные угодья, распаханные земли, сенокосы, селения и рыболовные тони, на фарватере указаны глубины.

Карта изображала место стыка Карельской и Ижорской земли. Семен там никогда не был и с любопытством ждал, что скажет Корчмин. Водя пальцем по карте, Корчмин объяснял, как безопаснее всего подойти к неприятельским укреплениям, называя ориентиры вдоль берега, и сделал выводы, какими можно для этого воспользоваться судами. Корчмин описал путь по самой реке; он при этом считал, что пороги не представляют для судов опасности. Далее Корчмин высказал предположение, каким образом неприятель мог бы оказать сикурс военному укреплению, стоявшему ближе к устью, называвшемуся Ниеншанцем, и особенно Нотебургу, стоявшему на островке у истока. «Сикурсу быть не должно», — вставил Петр. Закончил Корчмин описанием крепостей Нотебурга и Ниеншанца, — какие там укрепления, сколько гарнизона, кто командует, есть ли запасы продовольствия, пушек, ядер.

Выслушав все это, Петр остался доволен: не зря Корчмин, направленный в Ижорскую землю под видом купца, производил разведку, — сделано было весьма отменно.

Корчмин напомнил, что по Ладожскому озеру, опираясь на Кексгольм, называвшийся раньше у русских Корелой, плавает неприятельская эскадра адмирала Нумерса. Корчмин не мог знать, что через несколько дней большая часть этих кораблей будет взята на абордаж донскими казаками, посаженными во главе с полковником Тыртовым на легкие струги, и что Нумерс с остатками эскадры уберется в Выборг.

Разглядывая карту, Петр ласково проговорил:

— Небось, не просто было добыть сие под самым носом неприятеля.

Петр сидел некоторое время задумавшись, остальные почтительно молчали. Семен, весь превратившись в слух, готов был каждое мгновение начать записывать.

Петр снова заговорил:

— Сия крепость, именуемая неприятелем Нотебург, сиречь Орешек, есть конечная цель нашего похода... Без овладения означенной крепостью очистить Неву от неприятеля невозможно...

Выйти на Балтийское море через Неву царь задумал уже давно. Приготовления ко взятию Нотебурга велись еще в конце прошлого года. Помешала неожиданно наступившая в январе оттепель. Кампанию перенесли на осень. Желая обмануть неприятеля, Петр в начале лета отправился с большой свитой и войском в Архангельск, якобы для отражения нападения на этот город, хотя по донесениям лазутчиков знал, что нападения не предвидится. К концу лета Петр с большим шумом отплыл в Соловецкий монастырь, «поклонился Зосиме и Савватию», но через несколько дней оказался неожиданно с войском и фрегатами в Карелии, «вблизи границы неприятельской».

Семен не мог полностью оценить грандиозности замысла Петра, но понимал, что все это очень большое и важное.

Петр продолжал:

— Шереметев со своим корпусом двинется из-под Пскова через Лугу к Ладоге... Войско это, а Шереметев не промедлит, явится своевременно. Репнин со своим корпусом также подойдет к Ладоге и, чаю, не опоздает... Апраксин стоит уже на речке Назье... На самой Ладоге собирает малые суда; к ним прибудут наши фрегаты, коли дотащим...

— А Карлуша, — пародируя Петра, вставил Меньшиков, — гоняется за нашим державным братцем Августом, что нам зело на руку...

Затем Петр продиктовал несколько писем и распоряжений на следующий день. Петр ставил подпись, а Меньшиков запечатывал пакеты, передавая их ожидавшим гонцам. Несмотря на глубокую ночь, гонцы, сопровождаемые охраной, скакали назад по дороге в Нюхотскую Волостку, а оттуда, через Онегу и Каргополь, во все концы государства.

Петр подтвердил распоряжение соблюдать сугубую осторожность с огнем: дорога пошла сухими кряжами; даже для царя и его свиты было запрещено разводить костры. Наконец Петр задул свечки, кроме одной, что означало конец совещания, — к тому же царь старался быть бережливым.

Приключения Семена Поташова, молодого помора из Нюхотской волостки - pic_17.jpg

Когда все собрались уходить, Петр задержал их жестом.

— Сказанное известно немногим лицам... Нападение на Нотебург есть тайна превеликая... Проведав оную, неприятель окажет крепости сикурс... А сикурсу быть не должно!.. Пытать будут — молчать... Тайна сия никому не должна быть ведома...

Генералу фельдмаршалку об этом можно было не говорить. Корчмин и Щепотьев тоже ни при каких обстоятельствах не разгласили бы военной тайны. Меньшиков хотя и любил поболтать, но не было случая, чтобы он проговаривался о планах Петра. Больше всего эти слова относились к молодому помору Семену Поташову, для которого все это было впервой.

Вокруг шатра ходили солдаты с заряженными фузеями. Между деревьями, подступающими со стороны невысокого берега, было темно, и никто не заметил затаившегося там человека. Когда солдаты были на другой стороне, человек этот вплотную приближался к шатру, пытаясь подслушать, что в нем говорят. Но ему приходилось отскакивать в темноту, чтобы не оказаться обнаруженным. Несмотря на все уловки, услышать ему удалось только отдельные слова: внутри говорили негромко. Из этих отдельных слов он мог сделать вывод, что речь на совещании шла о дальнейших планах Петра.

Когда участники совещания выходили, в темноту упал луч света, к тому же солдаты принесли фонари. Затаившегося человека никто не заметил. Зато последний хорошо видел выходивших.

Он видел, что у генерала фельдмаршалка за поясом два пистолета, тоже у Корчмина, Щепотьева и Меньшикова. Войско находилось в походе, и оружие могло им в любое мгновение пригодиться. Невооруженным вышел только молодой помор Семен Поташов.

Молодого помора затаившийся человек хорошо знал, — это он был свидетелем его дуэли с господином Памбурхом. Несомненно, Семен Поташов писал под диктовку царя, — следовательно, хорошо знал, о чем говорилось на совещании. Придя к такому выводу, Патвард, вполне удовлетворенный, исчез среди деревьев.

4

Подошло время дневного привала. Люди и лошади едва двигались. Ни свист кнута, ни удары прикладом не помогали. Казалось, что фрегаты остановятся и никогда их уже не сдвинуть с места. Но в это время труба сыграла отбой.