Не тяни леопарда за хвост - Питерс Элизабет. Страница 16

— Не сейчас. Вы разбудите профессора.

— Да, мэм. Прошу прощения, мэм. Благодарю вас, мэм. — Роза хлопнула дверью.

— Вот так всегда, — недовольно пробурчал Эмерсон. — Вечно она за него заступается. — Свернувшись калачиком, он натянул одеяло на голову.

Роза своего добилась. Профессор проснулся, причем явно не в духе. Дольше валяться в постели не было смысла. Эмерсон не дал бы мне подумать, а уж о том, чтобы обсудить проблемы вдвоем, как это часто бывает при более счастливых обстоятельствах, и говорить нечего. Я молча поднялась, молча оделась, благоразумно не прибегая к помощи горничной, и спустилась в гостиную.

Нужно будет как можно быстрее увезти Эмерсона из Лондона... чтобы потом как можно быстрее вернуть его в Лондон. Египет, конечно, обитель моего сердца, и я прекрасно обустраиваю домашний очаг в любой относительно чистой гробнице, но и наше поместье в Кенте тоже очень люблю. Просторный кентский особняк (восемь спален, четыре гостиных, кабинет и прочие необходимые помещения), сложенный из розового кирпича, был построен во времена королевы Анны. Прилегающий к дому парк и фермерские угодья занимают почти двести пятьдесят акров. Купив поместье после рождения Рамсеса, мы переименовали его в Амарна-хаус — в память о месте нашего романтического знакомства — и прожили там безвыездно все время, пока Эмерсон преподавал в университете.

Но остаться в родных пенатах на все лето нам, к сожалению, никак не удастся. Лондон привяжет нас к себе... грязный, сырой, туманный Лондон ждет, когда профессор Эмерсон допишет книгу. Только осчастливив издательство университета, мы сможем вернуться к сочным краскам и сонному покою нашего английского дома.

Я почти закончила приготовления к отъезду, когда внизу наконец объявился профессор. В сопровождении Рамсеса. На лицах обоих Эмерсонов (даже на солидной от природы физиономии младшего) сияли лучезарные улыбки, из чего нетрудно было сделать вывод, что перемирие состоялось.

Однако о скорой встрече с кузенами Рамсес узнал не от папочки. Это радостное известие с болезненным родственным щипком в придачу наш сын получил от дяди Джеймса.

— Ну что, малыш? Разве это не прекрасно? — засюсюкал Джеймс. — Вот здорово будет побегать с ребятишками вроде тебя, верно я говорю? Перси у нас парень хоть куда. Уж он-то прибавит румянцу этим бледным щечкам и нарастит тебе мускулы...

Рамсес снес щипки и тряску со снисходительным терпением, которого я от него не ожидала.

— Позвольте поинтересоваться их возрастом и количеством, дядя Джеймс. Вынужден признать, что не часто приходилось о них вспоминать. Я не владею информацией...

— Помолчи, Рамсес, — вставила я, — иначе дядя Джеймс просто не сможет тебе ответить.

— Э-э-э... — задумался дядя Джеймс. — Ну-ка, ну-ка... Детей у нас двое — Перси и крошка Виолетта. Я зову ее «крошкой», потому что обожаю свою маленькую дочурку. Спрашиваешь, сколько им лет? Ну-ка, ну-ка... дай подумать... Перси, пожалуй, девять. Или десять. Точно. А милой крошке Виолетте... э-э-э...

Эмерсон презрительно скривился, выразив свое отношение к отцу, не способному запомнить возраст единственного наследника и единственной обожаемой «крошки». Рта он, однако, не открыл; напрямую к своему родственнику профессор вообще ни разу не обратился.

Рамсес поднялся с кресла:

— Прощу прощения. Позвольте удалиться. Я позавтракал и должен вернуться к Бастет. Ее поведение вызывает тревогу. Не хотелось бы тебя отвлекать от дел, мамочка, но, думаю, тебе стоило бы осмотреть ее, чтобы убедиться...

— Чуть позже, Рамсес.

Джеймс покачал головой вслед удаляющемуся Рамсесу:

— В жизни не слышал от детей таких выражений. Ну ничего. Перси вернет парнишку в норму. Перси-то мой... Ого! Крепкий такой... Будь здоров! Свежий воздух — вот что детям надо. Перси в вашего заморыша жизнь вдохнет! Положит конец нездоровой семейной склонности к чахотке. Верно я говорю, Амелия?

Джеймс принялся поглощать завтрак, а мне осталось только любоваться этим зрелищем, поскольку аппетит у меня братец отбил напрочь. Откуда он, спрашивается, выудил байку о нездоровой семейной склонности"? Ни на моей памяти, ни на памяти родителей никто из родни не болел чахоткой. До чего же мерзкий тип! На ходу сочинил, лишь бы представить дело так, будто это он нам одолжение делает, а не наоборот!

Благополучно уничтожив все, что было съестного на столе, Джеймс наконец отбыл, вызвав у всех облегченный вздох. Детей он обещал доставить к концу недели. Усаживаясь в кеб, который должен был отвезти его на железнодорожную станцию, Джеймс как-то подозрительно ухмылялся. Откровенно говоря, я усомнилась в мудрости своего решения, когда заметила эту удовлетворенную ухмылку. Но, как говорится, жребий брошен... Амелия Пибоди Эмерсон не из тех, кто бежит от трудностей или отказывается от данного обещания.

С отъездом братца настроение Эмерсона заметно поднялось. Ненадолго, к великому моему сожалению. Утренняя газета преподнесла нам неприятный сюрприз в виде статьи мисс Минтон с отчетом о событиях прошлого вечера. Не стану скрывать — мне понравился уверенный, выразительный слог настырной девицы. Только слог, но никак не точность изложения. Призрак в леопардовой накидке вовсе не выписывал на мостовой танцевальные па, не бормотал на тарабарском языке и не сопровождал свои выкрутасы угрожающими телодвижениями. Профессор вовсе не набрасывался на этого шута с кулаками и не вызывал на поединок. Ну а уж я тем более не хлопалась в обморок от ужаса и не валилась в беспамятстве на мужа, пока он тащил меня к дому. Если меня и трясло немного, то виноват в этом был сам Эмерсон.

Профессор усеял гостиную обрывками газеты, исполнил на останках творения мисс Минтон ритуальный танец, после чего пришел в себя, и мы смогли спокойно обсудить планы на лето. Уолтер и Эвелина настаивали на том, что двери этого дома для нас открыты, пока я не приняла их гостеприимное предложение. У Эмерсона вытянулось лицо. Я было собралась пнуть его тихонько под столом, но он, наученный горьким опытом, вовремя убрал ногу. К счастью, намек оказался излишним. Доброта моего мужа — качество, о котором мало кто догадывается, — победила приступ желчного недовольства, и Эмерсон вслед за мной рассыпался в благодарностях.

По правде говоря, лондонский дом младших Эмерсонов — не самое удобное жилище для людей со скромными запросами, предпочитающих домашний уют парадной вычурности. «Распроклятые катакомбы», как обозвал Эмерсон этот роскошный особняк, смахивают больше на музей, чем на жилье для нормальных людей из плоти и крови. На пятьдесят с лишним комнат здесь слишком мало окон, а потому не хватает ни света, ни воздуха. Один из самых древних особняков на площади, Шалфонт-хаус был построен в начале восемнадцатого столетия, но дедушка Эвелины в шестидесятые годы уже нашего века реконструировал его в попытке, надо заметить тщетной, угнаться за Ротшильдами. Парадную лестницу скопировали с лестницы в одном из пышных римских палаццо, бальный зал обязан своей вычурностью Версальскому дворцу, на арочный потолок и стены в бильярдной ушли целые мили японской шелковой драпировки. Но по крайней мере в одном нынешние владельцы и гости особняка точно могут быть благодарны мистеру Ротшильду. При каждой спальне есть ванная комната.

На экскурсию в Британский музей нас пригласил Уолтер. Если бы эта идея принадлежала мне, Эмерсон принял бы ее в штыки; Уолтеру же досталась только парочка по-братски добродушных шпилек.

— Надеюсь, ты не собираешься потчевать нас зрелищем злокозненной мумии, Уолтер? Подобного рода сенсации нас не увлекают.

Уолтер скосил глаза на жену. Эвелина примолкла, улыбаясь каким-то своим мыслям.

— Ну что ты, мой дорогой Рэдклифф, мне такое и в голову не приходило. Хотя... любопытство, признаться, гложет. Что поделать, не хватает твоей рассудительности и научного подхода к жизни.

— Вот еще! — расцвел Эмерсон.

— Мне действительно нужно побывать в музее, — объяснил младший брат. — Хочу взглянуть на один занятный папирус. Помнишь, я работал над письменами, найденными в Лейдене? Там встречаются некоторые необычные обороты; хотелось бы сравнить их с текстом из музейного папируса.