Не тяни леопарда за хвост - Питерс Элизабет. Страница 33

О печальном инциденте с констеблем и прочих художествах нашего мальчика больше никто не произнес ни слова. Рамсес был наказан предостаточно. Он лишился того самого запаса «маскировочных принадлежностей», который ему совершенно напрасно позволили взять из Египта. Чего там только не было, в секретном штабе Гения Преступлений! Сундуки со всевозможными нарядами, коробки с красящими средствами для волос и бровей, румянами и губной помадой. Специальные вкладыши, благодаря которым форма лица изменяется до неузнаваемости; вставные челюсти; накладные усы и бороды. Великолепные парики, от которых не отказались бы лондонские модницы. Одним из них и воспользовался Рамсес, слегка подрезав длинные кудри и стянув подкладку булавкой.

Эмерсон честно старался поддержать беседу с Перси, но в конце концов выдохся. Ну о чем, в самом деле, поговоришь с ребенком, который домашнюю утварь додинастического периода в глаза не видел и не способен сформулировать принцип исследования напластований? Словом, уже очень скоро Эмерсон оставил бесплодные попытки и взялся за газету.

— О сегодняшнем происшествии ты там ни слова не найдешь, Эмерсон. Газеты вышли до начала лекции мистера Баджа.

— Происшествии?! — У Перси загорелись глаза. — Можно узнать, о каком происшествии, сэр?

Я бы воздержалась от ответа — к чему возбуждать детское любопытство? — но Эмерсон, разумеется, пустился в объяснения. Его ехидные шпильки в адрес мистера Баджа для Перси были пустым звуком, зато из рассказа о явлении «жреца» мальчик не пропустил ни слова.

— Вот это да! Как интересно, сэр!

— Гадкие! — скуксилась Виолетта.

— Гадкие?! — Такого оскорбления Эмерсон никак не ожидал.

— Простите ее, сэр, — быстро вставил Перси. — Это она о мумиях. Вы такой храбрый, сэр! Жалко, что не удалось его поймать.

— Гм... — подал голос Рамсес. — Нужно отметить, что загадочная личность всегда появляется вовремя и обращает так называемый «эффект толпы» себе на пользу. Зная о предполагающемся большом скоплении народа, он рассчитывал воспользоваться этим фактором и скрыться. Отсюда возникает вопрос: уместно ли использование термина «душевнобольной» по отношению к несомненно разумному индивидууму?

На протяжении всей речи Рамсес продолжал методично поглаживать локоны пухлощекой Хелен. Зрелище, доложу я вам, столь же нелепое, сколь и тревожное. Уж если Рамсес снизошел до подобных глупостей, значит, его симпатия к кузине даже глубже, чем кажется.

— Любопытная мысль, Рамсес... — задумался папочка. — Следует, однако, помнить, что душевнобольной отнюдь не всегда слабоумный. Такие личности зачастую обладают широкой эрудицией и быстрой реакцией.

— А! — оживился Перси. — Как у Джека-потрошителя! Его ведь так и не поймали, правда, сэр?

Сразил наповал.

— Перси! Откуда ты знаешь об этом маньяке? Твои родители не должны были...

— Это все слуги, тетя Амелия. Знаете, как они любят посудачить.

— Гадкий! — сообщила Виолетта. — И они гадкие! Умерли!

— Бож-же правый! — Эмерсон во все глаза уставился на ребенка.

— Она сама не понимает, о чем говорит, — успокоила я мужа. Но не себя.

— Будем надеяться, — заключил Рамсес, — что мы не имеем дело с аналогичным случаем. Поскольку... если преступником движет страсть к убийству и маниакальная ненависть к представителям определенной профессии... то смертельная опасность грозит любому, кто так или иначе связан с Британским музеем.

Довольно! Я схватилась за звонок:

— Миссис Уотсон! Прикажите убрать со стола!

Не желаю слышать объяснения своего сына, откуда ему известно о Джеке-потрошителе. И уж тем более не желаю знать, откуда ему известно о маниакальной ненависти, которую этот убийца испытывал к представительницам определенной... мягко говоря... профессии.

Беседы о маньяках действуют на Эмерсона не лучше, чем упоминание о Гении Преступлений. Я решила повременить, прежде чем вновь поднимать ату тему, и вернулась к ней лишь за ужином.

— Интерес Рамсеса к убийствам меня не радует, однако в его словах есть смысл. Ты обратил внимание, Эмерсон, что он повторил мою собственную версию?

Профессор сосредоточенно пилил кусок мяса, никак не желавший поддаваться. Нож выскользнул, отбивная шлепнулась на пол.

— Жаль, Бастет исчезла, — рассеянно прокомментировал Эмерсон, пока Гаргори соскребал с ковра жир. — Не было бы забот. О ней ничего не слышно, Пибоди?

— Пока нет. Я попросила Розу прислать телеграмму, как только Бастет вернется. Не увиливай, дорогой, не выйдет. Положение очень серьезно.

— Не ты ли вечно меня одергиваешь, стоит только завести серьезный разговор при слугах, Пибоди? Совершенно идиотское правило, между прочим. Важные темы всем интересны. Верно, Гаргори?

— Э-э... Конечно, сэр. — Дворецкий ретировался к буфету.

— Я давным-давно оставила надежду обучить тебя хорошим манерам, дорогой. К тому же дело не терпит отлагательств, так что забудем о правилах. Стоит мне подумать о нависшей над тобой опасности...

— Вздор! — вскипел Эмерсон. — Какая разница, кто подал эту дикую идею — ты или Рамсес. В любом случае в ней нет ни малейшего смысла! Два покойника, один из которых умер собственной смертью, — а репортеры уже вопят: «Волна убийств накрыла город!» И ты туда же, Пибоди! Не обращайте внимания на миссис Эмерсон, — бросил он Гаргори. — Это у нее привычка такая. Никакой опасности нет.

— Рад слышать, сэр, — со вздохом искреннего облегчения отозвался дворецкий. — Мяса не желаете, сэр?

Мяса профессор желал.

— К убийству Олдакра «жрец» отношения не имел, — прошамкал он с набитым ртом. — У такого типа, как наш бывший коллега, врагов было хоть отбавляй. Я вот, к примеру, терпеть его не мог! Ну а что касается спектакля в музее... это либо просто больная фантазия, либо шутка для достижения определенной, но нам неизвестной цели.

— Ага! И ты додумался?

— Только не говори, что ты додумалась раньше, Пибоди, — оскорбился любимый. — Вечно ты так. Мне и самому это не приходило в голову до тех пор, пока не выяснилось, что с делом связан лорд Сент-Джон. Шутка как раз в духе извращенного ума его светлости. Ты ведь о нем слышала?

Вопрос риторический. Я и не стала утруждаться с ответом, а Эмерсон не стал его дожидаться, коротко обрисовав облик развратного лорда. Даже если иметь в виду неприкрытую антипатию профессора к знати, портрет получился омерзительный и в каком-то смысле трагический.

Наделенный от природы красотой, недурным здоровьем и более чем незаурядным умом, лорд Сент-Джон подавал большие надежды. Университет он закончил без особых проблем, если не считать непристойных проделок, которые, впрочем, юношам его круга легко прощаются. Хартумскую военную кампанию 84 года лорд Сент-Джон прошел с честью, а вернувшись, присоединился к кружку молодых бездельников во главе с прощелыгой голубых кровей Альбертом-Виктором, принцем Уэльским, наследником престола. Ранняя смерть принца погрузила страну и королевскую семью в траур, но принесла и облегчение. Всем известно (иначе я не стала бы так распространяться), что Альберт-Виктор, среди друзей известный как Эдди, своими безобразными манерами мог лишь опозорить британский престол.

В 92 году, уже после смерти монаршего приятеля, лорд Сент-Джон сблизился с юным графом (тогда еще виконтом Блэкпульским) и приобщил его к забавам своего окружения. Результат, как сказал Эмерсон, налицо. Все пороки этого мира — естественные и противоестественные — граф Ливерпуль испытал на себе благодаря неустанной опеке наставника.

— Естественные и противоестественные? А в чем, собственно, различие? Речь ведь о пороках...

— Различие тебя не должно волновать, Пибоди, — ледяным тоном отозвался Эмерсон.

— Ах вот в чем дело. Тогда понятно. Не хочешь ли ты сказать, Эмерсон, что лорд Сент-Джон и есть наш «жрец»?

— Хотел бы... Но не могу. Я видел его в толпе до появления жреца.

— А ты уверен, что он не сумел бы выскользнуть, переодеться и вернуться в зал?