Монаший капюшон - Питерс Эллис. Страница 9

— Если сумею, и если будет на то Господня воля, — отозвался Кадфаэль и прошел мимо нее в следующую комнату. Женщина поспешила следом за ним. Посреди большой комнаты стоял стол, по которому в беспорядке были разбросаны остатки трапезы. Непохоже, что ее прервал приступ болезни. Говорили же, что, съев свой обед, Бонел сначала чувствовал себя хорошо, а здесь повсюду, и на столе, и на полу валялись черепки и осколки битой посуды. Однако хозяйка настойчиво подтолкнула монаха к спальне.

Брат Эдмунд поднялся со скамьи, стоявшей рядом с кроватью. Он сделал для больного, что мог: уложил в постель и укрыл потеплее — это все, что было в его силах. Кадфаэль подошел поближе и присмотрелся к Гервасу Бонелу. Это был крупный, плотный мужчина с густой шапкой седеющих каштановых волос и короткой бородкой, которая сейчас была покрыта капельками слюны, стекавшей из уголков оцепеневшего, полуоткрытого рта. Лицо посинело, глаза были выпучены и зрачки расширены. Правильные черты его лица исказились, напоминая мертвенную маску. Дышал Бонел прерывисто и с трудом. Кадфаэль нащупал пульс: он был медленным и неровным. Горло отвердело.

— Принесите миску, — скомандовал Кадфаэль, опускаясь на колени, — да вбейте в нее пару яичных белков и взболтайте с молоком. Попробую дать ему рвотное, только боюсь, не поздно ли, как бы не пошло ему во вред.

Он не поднял головы, чтобы посмотреть, кто бросился выполнять его указание, но кто-то, конечно, это сделал. Только сейчас Кадфаэль заметил, что, помимо брата Эдмунда, госпожи Бонел и самого больного, в комнате было еще трое. Эльфрик и служанка — само собой, а вот третьего он узнал, лишь когда тот нагнулся, чтобы поднести деревянную миску поближе к лицу недужного. Кадфаэль на миг поднял глаза — и увидел испуганное и сосредоточенное лицо молодого валлийца Меурига, внучатого племянника брата Риса.

— Хорошо, — кивнул монах, — а ты, Эдмунд, подложи ему ладонь под затылок, чтобы голова не дергалась.

Кадфаэль стал тонкой струйкой вливать в рот больного горчичную рвотную микстуру, но горло онемело и глотать несчастный не мог — большая часть жидкости выливалась обратно на бороду и в миску. От волнения дрожали и руки брата Эдмунда, поддерживавшие голову Бонела, и руки Меурига, державшего миску. Неожиданно по телу больного пробежала судорога, и пульс, и без того слабый, стал едва уловимым. Действительно, давать Гервасу Бонелу рвотное было слишком поздно. Кадфаэль поднялся и подождал, пока стихнет конвульсия. Он опасался, что своими действиями ускорит его кончину.

— Дайте мне молока с яйцами. — Теперь он начал вливать в открытый рот больного новое снадобье — очень медленно и маленькими порциями, чтобы не вызвать новой конвульсии. Он надеялся, что яичная пленка, покрыв поверхность онемевшего пищевода, смягчит ее, и несчастному станет легче. С ложечки вливал он каплю за каплей, а все вокруг затаили дыхание в тревожном ожидании.

Полное тело Бонела вдруг как будто съежилось и опало, пульс прервался и глаза затянулись пленкой. Он больше не дышал.

Брат Кадфаэль положил ложечку в миску с молоком и отступил назад. Он окинул взглядом потрясенные, растерянные лица и впервые ясно разглядел всех собравшихся в комнате: Меуриг, руки которого по-прежнему тряслись, сжимая миску, побледневший Эльфрик, мрачно смотревший на постель через плечо брата Эдмунда, девушка, и вправду очень хорошенькая, — тут брат Марк оказался прав, — с золотистыми волосами и черными глазами (от ужаса она не могла даже плакать и прижимала к губам маленькие кулачки), и госпожа Бонел — та, что некогда была Ричильдис Воган, — лицо ее было белым как мрамор, она неотрывно глядела на тело своего мужа и слезы подступали к ее глазам.

— Ему уже не поможешь, — промолвил брат Кадфаэль, — он покинул нас!

Все вздрогнули, словно по комнате пробежал порыв ветра. По щекам вдовы заструились слезы, но она, казалось, была слишком ошеломлена случившимся и не замечала их. Брат Эдмунд коснулся руки женщины и сказал участливо:

— Мне очень жаль, как и всем нам. Вам сейчас потребуется помощь, но наша обитель готова взять на себя печальные хлопоты. Мы положим его в часовне, а тем временем подготовим все к погребению. Яраспоряжусь...

— Нет, — прервал его Кадфаэль, — нет, Эдмунд, этого пока делать нельзя. Не так тут все просто. Бонел был отравлен — в то, что он ел на обед, подмешали яду. В этом надо разбираться шерифу, а мы не должны ничего трогать, пока его люди здесь все не осмотрят.

Воцарившееся молчание первым нарушил Эльфрик:

— Но как же так? — хрипло произнес он. — Не может этого быть! Будь что-то подмешано в пищу, мы бы все отравились. Мы ели то же, что и он.

— Это правда! — всхлипывая, подтвердила вдова.

— Кроме того маленького блюда, — негромко, но решительно заявила служанка и покраснела, смутившись, что привлекла к себе внимание, но тем не менее продолжала: — того, что прислал господину приор.

— Но ведь это же блюдо со стола приора, — испуганно вымолвил Эльфрик. — Брат Петр сам говорил, что ему было велено отрезать кусочек и послать моему господину для аппетита, с наилучшими пожеланиями от приора.

Брат Эдмунд и брат Кадфаэль обменялись быстрыми взглядами, и каждый прочел в глазах другого ужаснувшую его мысль.

— Я пойду к приору, — поспешно сказал Эдмунд. — Молю Всевышнего, чтобы с ним ничего не стряслось! Господи, спаси и помилуй! Я передам, чтобы обо всем известили шерифа. Брат, оставайся здесь до моего возвращения и проследи, чтобы ничего не трогали.

— Так я и сделаю, — хмуро отозвался Кадфаэль.

Как только торопливое шлепанье сандалий брата Эдмунда стихло на дороге, Кадфаэль попросил потрясенных несчастьем домочадцев перейти в другую комнату, подальше от спальни, где разыгралась ужасная сцена. Воздух спальни был пропитан запахом смертельного пота, смешавшимся с запахами лекарств. Но был там и еще один запах, слабый, но устойчивый, — Кадфаэль чувствовал, что сможет определить его, надо только сосредоточиться и подумать.

— Случившемуся не поможешь, — печально промолвил монах, — и мы сейчас не вправе ничего делать без разрешения властей, ибо такая кончина требует объяснения. Но нет нужды оставаться здесь, это только добавит скорби. Вам всем лучше бы выйти, присесть и успокоиться. Дитя, — он посмотрел на служанку, — найдется у тебя кувшинчик с вином или элем? Налей-ка своей хозяйке, да и сама тоже выпей — это вас поддержит. Вы под опекой аббатства, и оно не покинет вас в горе.

В растерянном молчании все вышли из комнаты. Один только Эльфрик беспомощно оглядел оставленный в беспорядке стол и валявшиеся повсюду осколки посуды, и, видимо, вспомнив о своих обязанностях, дрожащим голосом спросил:

— Разве я не должен прибрать здесь?

— Нет, пока ничего не трогай. Садись, парень, и постарайся успокоиться. Людям шерифа надо увидеть здесь все, как есть, и только после этого можно будет наводить порядок.

Монах вернулся в спальню, прикрыв за собой дверь. Заинтересовавший его запах уже почти не ощущался, заглушенный зловонием. Кадфаэль склонился к вывернутым губам мертвеца: от них исходил тот же самый запах. Нос у Кадфаэля с виду был неказист, зато нюх — острый, как у оленя.

Оставаться у смертного одра не имело больше смысла: он узнал все, что можно было узнать. Вернувшись в другую комнату, Кадфаэль увидел несчастную вдову — она сидела, сцепив руки на коленях, качала головой, словно не веря случившемуся, и повторяла: «Этого не может быть! Этого не может быть!» Девушка сидела рядом. Глаза ее были сухи, но она обнимала хозяйку за плечи с такой нежностью, что в этом виделось нечто большее, чем преданность служанки.

Оба молодых человека ходили из угла в угол, не находя себе места. Кадфаэль встал позади них, в тени, и принялся внимательно разглядывать обеденный стол. Стол был накрыт на троих, причем два кубка стояли, а третий, судя по всему, принадлежавший хозяину, ибо с той стороны у стола находился не простой табурет, а кресло с подлокотниками, был опрокинут, и эль пролился. Видимо, Бонел уронил его, когда, почувствовав себя плохо, попытался встать. В центре стояло большое блюдо, с которого раскладывали пишу, остатки обеда на нем уже застыли. Еда на одной из деревянных тарелок была почти не тронута, на двух других было съедено почти все. Пять человек — нет, очевидно, шесть отведали этой пищи и остались невредимы, все, кроме одного. И тут взгляд Кадфаэля упал на маленький судок — тот самый, что нес на подносе Эльфрик, проходя по монастырскому двору. На донышке виднелись лишь следы соуса, похоже, подарок приора Роберта пришелся Бонелу по вкусу.