Погребенная во льдах - Питерс Эллис. Страница 21

Произнося эти слова. Ив чуть не заплакал, но мужественно сдержал слезы. Элиас должен знать правду. Смерть нельзя утаить. Конечно, он будет скорбеть, это понятно. «Но нельзя негодовать, что она нас покинула», — так сказал брат Кадфаэль.

У Элиаса вырвался ужасающий мучительный стон, но такой тихий, что завывания ветра почти заглушили его. Руки монаха сжались в кулаки, и он ударил себя в грудь.

— Мертва! Мертва? Такая молодая, такая прекрасная! И так доверяла мне! Мертва! О камни этого дома, рухните и погребите меня, несчастного! Скройте меня от глаз людей…

Половину из того, что он бормотал, невозможно было разобрать. Больной захлебывался словами, а встревоженный и испуганный Ив не знал, как укротить бурю, которую сам же невольно вызвал. Положив руку на грудь Элиасу, он, собрав все свои силы, пытался успокоить его, усмирить опасное возбуждение.

— О, тише, тише, вам нельзя так волноваться. Ложитесь, вы еще слишком слабы, чтобы подниматься… О, не надо, вы меня пугаете! Ложитесь, прошу вас!

Но брат Элиас не обращал внимания на призывы Ива, глядя куда-то сквозь стену и прижав обе руки к сердцу. Он непрестанно что-то бормотал — то это были молитвы, то упреки в свой адрес, то лихорадочные путаные воспоминания. Ив ничего не смог с ним поделать. Да Элиас уже и не видел его. Если монах к кому-то и обращался, то только к Богу или к тому, кого видел лишь он один.

Ив, отчаявшись, вскочил и побежал за помощью, прикрыв за собой дверь. Он промчался по лазарету и выскочил во двор, заваленный сугробами, где вовсю бушевала вьюга. Мальчик устремился в здание, где в эту пору в зале с очагом обычно собирались монахи. Один раз он упал и, выбравшись из сугроба, принялся, дрожа с головы до ног, протирать глаза. Вьюга слепляла снежинки в сгустки наподобие гусиных перьев, холодные и острые, и швыряла их в лицо Иву. Скользя и спотыкаясь, он добрался до двери церкви и остановился, услышав пение. Значит, сейчас позднее, чем он предполагал. Уже началось повечерие.

Мальчик был воспитан в уважении к церковным ритуалам и поэтому ни по какому поводу не стал бы врываться в церковь во время службы и требовать помощи. Несколько минут Ив постоял спокойно, пытаясь отдышаться, стряхивая снег с волос и ресниц. Повечерие длится недолго, и он может пока что вернуться и попытаться успокоить своего подопечного. А потом его заменят. Ему только нужно удержать брата Элиаса в течение четверти часа.

Ив повернулся и, ослепнув от снега, как только покинул укрытие, стал пробираться через сугробы, борясь с ветром и наклонив голову вперед, как маленький бычок.

Входная дверь лазарета была широко распахнута, но он не был уверен, что не оставил ее в спешке открытой. Мальчик ощупью пробирался по коридору, отталкиваясь от стен обеими руками и стряхивая с лица мокрый снег. Дверь кельи также была широко открыта. Это ошеломило Ива, мурашки побежали у него по коже.

Келья была пуста, одеяло валялось на полу. Исчезли сандалии брата Элиаса, которые были аккуратно поставлены у изголовья его кровати. Исчез и сам брат Элиас, исчез в том виде, в каком лежал в постели, — в рясе, но без плаща или другой верхней одежды. И это в ночь на девятое декабря, когда бушует такая же вьюга, как в ту ночь, когда его избили до полусмерти, а сестру Хиларию убили. И его подняло с постели воспоминание о ней, потрясшее его неокрепший еще рассудок.

Ив устремился по коридору и выскочил на улицу. И вдруг увидел следы, не замеченные им, когда он входил в лазарет, поскольку он не ожидал их увидеть. Скоро их заметет, но сейчас они видны — следы больших ног, спускающиеся по ступенькам и пересекающие двор. Следы вели не к церкви, а прямо, к сторожке, где сейчас никого не было: брату привратнику было разрешено присутствовать на повечерии.

В церкви еще шла служба, оттуда доносилось пение, а брата Элиаса нужно было срочно догнать. Ив забежал в странноприимный дом за своим плащом и помчался к сторожке судорожными скачками, как перепуганный заяц. Следы быстро засыпал снег, они были четко видны только в углублениях, куда падала тень, отбрасываемая немногочисленными факелами. Следы вели к воротам, а затем тот, кому они принадлежали, вышел за пределы монастыря. Мир представлял собой кипящую белизну, а глубокие сугробы, куда Ив проваливался почти по пояс, сильно затрудняли его продвижение, однако он упорно брел вперед. Следы повернули направо, и Ив — за ними.

С трудом пробираясь сквозь слепящий снегопад и не понимая, в каком направлении он двигается, мальчик все время видел следы. Внезапно порыв ветра расчистил перед ним пространство, и Ив заметил, как впереди мелькнула черная тень. Не упуская ее из виду, он с новой силой устремился вперед.

Мальчик долго не мог догнать своего подопечного. Просто невероятно, как быстро шел Элиас, так энергично прокладывая себе путь, что за ним оставалась белая борозда. Этому больному, обессиленному человеку с непокрытой головой и в сандалиях на босу ногу только безумная страсть или отчаяние могли придать такую силу. К тому же — и это испугало Ива больше всего — он знает, куда идет или, точнее, куда его влечет что-то помимо воли и сознания. Это было, очевидно, какое-то известное ему место. Линия, которую монах оставлял за собой, была прямая, как стрела.

Наконец Иву все-таки удалось его догнать, и, протянув руку, он смог ухватиться за широкий рукав черной рясы. Брат Элиас продолжал размахивать рукой, словно не чувствуя этого. Он чуть было не вырвался, но Ив вцепился в рясу и, забежав вперед, обхватил брата Элиаса руками. Теперь мальчик стоял, преграждая ему путь и глядя сквозь слепящий снег в лицо монаха, холодное и неподвижное, как посмертная маска.

— Брат Элиас, давайте вернемся! Вы должны вернуться — иначе вы здесь умрете!

Но Элиас неумолимо двигался вперед, словно гоня перед собой свой кошмар, хотя теперь он шел с трудом, преодолевая сопротивление мальчика. Ив не отпускал его и тянул назад, настойчиво умоляя:

— Вы больны. Вам нужно лежать в постели. Пойдемте назад! Куда это вы идете? Позвольте мне отвести вас в обитель…

Но, возможно, обезумевший монах никуда не шел, а просто пытался уйти от чего-то или от кого-то, от себя, оттого, что поразило его, как удар молнии, и сделало безумным. Ив молил его, задыхаясь и сопротивляясь из последних сил, но все было напрасно. Монаха невозможно было убедить и заставить повернуть. Мальчику ничего не оставалось, как идти вместе с Элиасом. Ухватившись за черный рукав рясы своего подопечного. Ив зашагал с ним в ногу. Если им встретится какая-нибудь хижина или запоздалый путник, можно будет попросить пристанища или помощи. Несомненно, рано или поздно брат Элиас ослабеет и упадет, и тогда его можно будет успокоить и вернуть. Но кто выйдет из дому в такую ночь? Кто, кроме несчастного безумца и его невольного спутника? Ну что ж, ведь он сам предложил присмотреть за братом Элиасом, и он не отпустит монаха одного. Уж если он своим рассказом вызвал у того приступ, подумал Ив, то справедливо будет разделить с братом Элиасом и последствия этого. И скоро они уже двигались вместе, как одно существо, и брат Элиас, хотя лицо у него оставалось застывшим и он по-прежнему стремился к загадочной цели, обнял Ива за плечи и прижал к себе. Их инстинктивные жесты говорили о взаимном расположении, и вдвоем им стало легче переносить холод и все тяготы пути.

Ив давно перестал ориентироваться, он только знал, что они уже сошли с дороги. Когда они прошли по мосту, он думал, что это может быть только река Корв. Значит, они где-то на том берегу. Здесь вряд ли встретишь хижину, даже если бы перестал идти снег и можно было что-нибудь разглядеть.

Но брат Элиас, по-видимому, знал, куда идти, или какая-то сила влекла его в то место, куда он не мог не пойти. Их путь казался бесконечным, но вскоре они достигли цели, к которой так стремился обезумевший монах. Заросли колючего кустарника, который цеплялся за одежду, окружали неглубокую ложбину. Ив внезапно налетел на что-то твердое и темное и рассадил костяшки пальцев о дерево. Прочная приземистая хижина, возникшая внезапно перед ними, была построена тут для пастухов; кроме того, в ней хранили корма и солому. Брат Элиас отодвинул тяжелый засов и распахнул дверь. Внутри их ждало благословенное тепло. Брат Элиас низко пригнул голову, чтобы не удариться о косяк. Ветер захлопнул дверь, и они неожиданно оказались в полном мраке и тишине. После метели, бесновавшейся снаружи, здесь было даже уютно. Под ногами шуршала сухая солома и пьянящий запах манил зарыться в нее и уснуть. Ив отряхнул с себя снег, и в душе у него затеплилась надежда. Здесь они заночуют, а на рассвете, когда брат Элиас еще будет спать, можно выскользнуть и, заперев дверь на засов, найти кого-нибудь, кто помог бы справиться с больным или доставил депешу. «Я дошел с ним сюда, — подумал мальчик, — и теперь его не потеряю».