Погребенная во льдах - Питерс Эллис. Страница 47

Вскоре после мессы стал приходить народ за своими уведенными бандитами лошадьми — несомненно, то же самое было и в Ладлоу, куда многие устремились в надежде найти своих коров и овец. В некоторых случаях, наверное, будет более одного претендента, возникнут споры, станут призывать в свидетели соседей. Но тут всего несколько лошадей, и хитрецам не на что рассчитывать, так как лошади так же хорошо знают своих владельцев, как и хозяева — своих лошадей. Даже у коров в Ладлоу можно будет кое-что узнать об их владельцах.

Джон Друэль пришел в числе первых, проделав пешком весь путь из Клитона, и ему не пришлось ничего доказывать, так как коренастый карий конь навострил уши и заржал, едва хозяин показался на конном дворе. Они кинулись друг к другу, и лошадь нежно щипала Джона за ухо, а Джон трепал ее по шее и, оглядев с головы до ног, прижался к ее морде и заплакал. Это была его единственная лошадь, и она стоила ему целого состояния. Ив увидел, как пришел Джон, и кинулся за Эрминой. Вдвоем они выбежали его встречать и отдали все ценное, что у них оставалось.

Потом пришла женщина из Уитбейча за кобылой своего покойного мужа. Худенький серьезный мальчик из того же манора робко спросил о рабочей лошади из горного табуна, и лошадь, поколебавшись, поскольку это был не сам хозяин, наконец признала ребенка почти человеческим вздохом.

Только когда закончился обед в трапезной и брат Кадфаэль снова вышел во двор, где снег сверкал под лучами солнца, приехал Эврар Ботрель. Он проехал мимо сторожки, спешился и огляделся, ища, к кому бы обратиться. Ботрель все еще был бледным и худым после лихорадки, но движения его стали энергичными, а глаза ясными. Он стоял откинув голову и обводя двор властным взглядом. Ботрель даже нахмурился, что к нему не бросился грум, чтобы подхватить уздечку. Это был молодой человек с прекрасной фигурой, красивым лицом и волосами такими же светлыми, как грива его коня. Он знал, что красив, и явно любовался собой. Такая внешность и хорошее происхождение могли пленить любую женщину. Что же мог совершить молодой человек с такими достоинствами, чтобы утратить расположение Эрмины? Она сказала, что реальность грубо вторглась в ее идиллические фантазии. Что же конкретно она имела в виду? Об этом размышлял брат Кадфаэль, издали глядя на Ботреля.

Приор Леонард — сама доброжелательность — прошел по двору своей нелепой походкой и, с лучистой улыбкой поздоровавшись с приехавшим, проводил его на конный двор. Один из людей Хью, увидев, что оседланная лошадь Ботреля осталась без внимания, подошел принять поводья, и тот, бросив их ему, как слуге, ушел вместе с приором.

Он приехал один. Если он действительно приехал за украденной лошадью, ему придется вести ее за собой.

Брат Кадфаэль задумчиво взглянул на странноприимный дом и увидел, что Эрмина в своем крестьянском платье показалась в дверях и быстрой легкой походкой направилась в церковь, неся под мышкой какой-то сверток. Темная арка входа поглотила ее, так же как ворота конного двора — ее бывшего жениха. Ив сейчас, конечно, сидит с братом Элиасом, ревниво и усердно ухаживая за своим подопечным. Теперь мальчик вне опасности: и разбойничьи стрелы, и меч Левши не страшны ему больше.

Кадфаэль не спеша пошел к церкви, и при этом так рассчитал, чтобы встретиться с Эвраром Ботрелем и Хью, которые вместе вышли из конюшни и теперь направлялись к сторожке. Они тоже не торопились. Эврар оттаял и улыбался: помощник шерифа был не последним человеком в графстве. За ними грум вел прекрасную гнедую кобылу с каштановой гривой.

Дойдя до того места, где их пути пересеклись, Кадфаэль остановился перед открытой дверью церкви, и они тоже остановились. Ботрель узнал монаха, который когда-то перевязал ему рану в маноре Ледвич, и снова поблагодарил его.

— Надеюсь, ваше здоровье полностью восстановилось, — вежливо ответил Кадфаэль. Он покосился на Берингара, любопытствуя, заметил ли тот лошадь, на которой приехал сюда Ботрель и которую сейчас прогуливал по двору человек Хью, любуясь ею и трепля ее по шее. От глаз Берингара обычно ничего не ускользало, но сейчас лицо его оставалось непроницаемым. Кадфаэля охватило волнение. В этой игре для него как будто не было роли, однако какой-то инстинкт заставлял втягиваться в сложную интригу, которую он сам пока еще не до конца понимал.

— Благодарю тебя, брат, я действительно уже почти поправился, — жизнерадостно ответил Ботрель.

— Не стоит меня благодарить, это такая малость, — сказал Кадфаэль. — Но поблагодарили ли вы Бога? Это был бы ваш ответ на милость Божью за то, что вам сохранена жизнь и возвращена такая ценная собственность, как эта прекрасная кобыла. После всех ужасов, когда погибло так много народу, честных людей и невинных девственниц. — Он стоял лицом к открытой двери церкви и уловил в темноте какое-то движение, затем все снова замерло. — В благодарность войдите и помолитесь за тех, кому меньше повезло, — и за ту, которая лежит там в гробу, готовая к погребению.

Испугавшись, что сказал слишком много, брат Кадфаэль с облегчением увидел, что Ботрель, уверенный в себе и спокойный, поворачивается к дверям церкви, с легкой улыбкой человека, потакающего монаху, который действует из самых лучших побуждений. Он, конечно, согласен сделать безобидный жест, не придавая этому особого значения.

— Весьма охотно, брат! — Почему бы и нет? Много мертвых осталось на попечении властей после этих разбойничьих налетов с вершины Кли, так что же удивительного, если кто-то до сих пор лежит здесь в гробу?

Беспечно поднявшись по каменным ступенькам, Ботрель вошел в сумрачный холодный неф. Кадфаэль следовал за ним по пятам. Хью Берингар, нахмурив темные брови, дошел до порога и встал в дверях, широко расставив ноги и загораживая выход.

После сверкающего снега и солнечного света они на минуту ослепли в полумраке церкви. В большом холодном здании горела только одна лампада — вдалеке, на высоком алтаре. Кроме того, слабый свет проникал в узкие окна, и его лучи ложились на плитки пола.

Внезапно красный огонек лампады погас. Скользящей походкой, невидимая в темноте девичья фигурка стремительно и бесшумно приближалась к Эврару Ботрелю, протянув руку, как будто обвиняя. В полумраке Ботрель не сразу понял, что происходит, пока на нее не упал бледный луч. И тогда он увидел стройную монахиню-бенедиктинку в низко надвинутом капюшоне и измятой рясе, к которой пристала солома. На ее правом плече и груди виднелись засохшие следы крови. При тусклом сером свете видна была каждая складка, каждое пятнышко, появившееся на рукаве, когда он навалился на нее и она отчаянно боролась: у него тогда открылась свежая рана. Не издавая ни звука, она летела к нему по выложенному плитками полу.

Резко попятившись, он наткнулся на брата Кадфаэля и, издав приглушенный стон ужаса, поднял руку, чтобы перекреститься. Из-под низко надвинутого капюшона сверкнули огромные глаза, и она продолжала приближаться к нему.

— Нет, нет! Отойди от меня! Ты мертва…

Это был сдавленный стон — такой, какой, наверное, издала сестра Хилария, стиснутая его руками. Но Кадфаэль услышал, и этого было довольно. Уже в следующее мгновение Эврар пришел в себя и перестал отступать. Они чуть не столкнулись, когда девушка вышла на свет и стала осязаемой и уязвимой.

— Что это за дурацкая игра? Вы что, держите тут сумасшедших? Что это за существо? — резко спросил Ботрель у Кадфаэля.

Она откинула капюшон, сняла плат монахини и встряхнула головой. Густые черные волосы рассыпались по плечам, упав на запачканную рясу сестры Хиларии, и Ботрель увидел яростное мраморное лицо и горящие глаза Эрмины Хьюгонин.

Он был так же не готов к этому явлению, как и к предыдущему. Возможно, считал ее мертвой и надежно погребенной под сугробами в лесу — ведь он не получал о ней никаких известий. Возможно, он решил, что теперь она ничего не может ему сделать — по крайней мере в этом мире, а о том он мало беспокоился. Эврар отступил от нее на шаг, но дальше отойти не смог, поскольку между ним и открытой дверью стояли Кадфаэль и Хью. Но он мужественно овладел собой и взглянул на девушку с обиженным и недоуменным видом, возражая против такого странного обращения.