Покаяние брата Кадфаэля - Питерс Эллис. Страница 22

К полудню следующего дня Кадфаэль добрался до лесов, обступивших долину Глостера. Здесь, в центральных графствах Англии, леса были густы и богаты дичью. И где-то здесь, в этих щедрых охотничьих угодьях, Филипп Фицроберт устроил охоту на человека. Охоту, в результате которой Эрмина, отважная Эрмина, лишилась не только мужа, но и брата.

Монах оставил Тьюксбери по правую руку, направляясь в сторону Глостера самой прямой дорогой — той, по которой, надо полагать, недавно проехала императрица со свитой. Леса обрамляли широкие, ровные дороги. У поворота, в густых зарослях — так говорил гонец. Путешествие близилось к концу, и императрица, наверное, приказала ехать побыстрее, чтобы поспеть до темноты. Колонна растянулась, арьергард малость поотстал, и нападавшим, ударившим с обеих сторон, легко удалось отсечь и пленить одного человека. Где-то здесь все это и случилось, но за две ночи наверняка исчезли даже следы, оставленные конным отрядом. С южной стороны дороги сквозь деревья пробивался свет — за полоской леса показалась прогалина. Кто-то облюбовал это местечко, расчистил и раскорчевал для себя участок да здесь и поселился. В тени деревьев стояла окруженная дощатым забором хижина, а чуть поодаль виднелся хлев, откуда доносилось мычание коровы. Хозяин дома, ковырявшийся в земле, заслышав неторопливый цокот копыт, выпрямился и опасливо глянул на дорогу, крепко сжимая в руке лопату. При виде бенедиктинской рясы он облегченно вздохнул и, когда Кадфаэль подъехал примерно на дюжину ярдов, сердечно приветствовал его:

— Добрый день, брат.

— Да благословит Господь твои труды, — отозвался Кадфаэль и, повернув лошадь в просвет между деревьями, подъехал поближе.

Земледелец отложил лопату в сторону и отряхнул руки. Судя по всему, он был не прочь оторваться от своей работы да посудачить о том о сем с проезжим, благо тот монах, а стало быть, не опасен.

Коренастый, плотно сбитый мужчина с морщинистым, будто грецкий орех, загорелым лицом и острыми голубыми глазами, видимо, жил на своей заимке один — ни из хижины, ни из сада не доносилось человеческих голосов.

— Ты, я гляжу, живешь тут настоящим отшельником, — заметил Кадфаэль. — Неужто порой не тоскуешь без компании?

— Нет, брат, мне в одиночку милее. Ну а коли все-таки заскучаю, так у меня сын есть. Он женат и живет в Хардинге, всего-то в миле отсюда. То я к нему наведаюсь, то он ко мне, да и внучата меня по святым праздникам навещают. Так что я не совсем без компании, ну а на людях жить — это не по мне. А ты, брат, далеко ли путь держишь? Скоро ведь стемнеет?

— Небось в Дирхэрсте для меня найдется ночлег, — добродушно отозвался Кадфаэль. — А неужели, приятель, у тебя не бывает хлопот с теми молодцами, что тоже прячутся по лесам, но совсем по другой причине?

— Я живу трудом своих рук, — доверительно ответил поселянин, — и мой скромный достаток для разбойников не добыча. Тем паче по дороге частенько ездят люди, у которых есть чем поживиться. Да и вообще лиходеи нечасто здесь появляются — место-то для засады не самое лучшее.

— Это как поглядеть, — пробормотал Кадфаэль и внимательно посмотрел на собеседника. — А скажи-ка, приятель, слышал ты, как две ночи назад здесь проехала целая орава всадников? Примерно в то же время, что и сейчас, может, на часок попозже. Они в Глостер направлялись.

Селянин замялся, в его прищуренных глазах появилось настороженное выражение.

— Ну видел я, как они проехали, — сказал он наконец. — Разумный человек все примечать должен. Тогда я понятия не имел, кто это едет, а теперь знаю. То была императрица, та самая, которая чуть не стала нашей королевой. Она возвращалась из Ковентри с совета, что собирали лорды-епископы, к себе в Глостер. Но простому человеку вроде меня лучше держаться подальше что от ее юбок, что от мантии короля Стефана. Мое дело поглазеть, как такие важные особы проезжают мимо, да поблагодарить Господа, когда они проедут.

— А они спокойно проехали? — спросил Кадфаэль. — Не было ли какой сумятицы или свалки? Может, их кто потревожил? Не напали ли на них случаем из засады?

— Брат, — медленно проговорил поселянин, — что-то я в толк не возьму, тебе-то зачем это знать? Я, знаешь ли, не привык высовываться, когда мимо скачут вооруженные люди. Они меня не трогают, и я в их дела не лезу. Да, правда, не здесь, а чуть подальше — вот там, на дороге, — вроде была какая-то суматоха. Видеть я ничего не видел, а крики слышал. Да все и продолжалось-то считанные минуты. А потом кто-то галопом проскакал вдогонку тем всадникам, что уже успели уехать вперед. Через некоторое время появился другой верховой. Он тоже мчался сломя голову и по той же дороге, но назад. Вот и все. Коли ты об этом уже слышал, да и знаешь небось побольше меня, так зачем спрашиваешь?

— А на следующий день, — гнул свое Кадфаэль, — ты ведь наверняка наведался на то место, где была заваруха. Уверен, там еще оставались следы. Сколько было нападавших? И куда они потом удрали?

— Они дожидались в засаде долго и терпеливо. Разбились на две ватаги — одна с южной стороны дороги, а другая, поменьше, — с северной. Лошади потоптали дерн под деревьями. Было их, по моему разумению, никак не меньше дюжины. А когда они сделали свое дело — что за дело, я не знаю, и знать не хочу, — то соединились и все вместе помчались на юг напролом, сквозь кусты.

— На юг? — переспросил Кадфаэль.

— Точно. Причем галопом. Наверное, они здешние края знают, а не то не пустились бы во весь опор по лесу, когда уже почитай стемнело… И вот что, брат. Не будь на тебе рясы, я держал бы рот на замке, но коли уж выложил тебе все, как на духу, так уж и ты, будь добр, объясни — тебе что за дело до всех этих ночных происшествий?

Кадфаэль счел любопытство собеседника столь же уместным, как и свое собственное, и ответил напрямик:

— Насколько я понимаю, те самые люди, что напали из засады на арьергард императрицы, а потом ускакали на юг, захватили в плен одного паренька, моего знакомого. Этот малый ничего худого не сделал, однако случайно навлек на себя гнев Фицроберта. Моя задача найти его и вызволить.

— Поссорился с сыном Глостера, говоришь? Да, брат, не повезло твоему приятелю. В здешних краях он почитай всем заправляет. И я тебе так скажу, — в голосе хуторянина послышался страх, — сунуться в Масардери и встретиться с лордом Филиппом — это все одно что дернуть за бороду самого дьявола.

— В Масардери? Стало быть, он там?

— Так говорят. Там у него уже содержится пленник, а то и два. И ежели нынче к ним присоединился твой друг, то ты скорее живым вознесешься на небо, чем его оттуда вытянешь. Так что, брат, подумай хорошенько, прежде чем лезть в осиное гнездо.

— Спасибо за совет, приятель. Так я и сделаю. Дай Бог, чтобы никто не тревожил тебя в твоем уединении. Помолись за всех пленников и узников, глядишь, тем и внесешь свою лепту в облегчение их страданий.

В лесу между тем быстро сгущались сумерки, и монах решил, что, коли он хочет поспеть в Дирхэрст до ночи, ему следует поторопиться. Худо-бедно, а кое-что небесполезное он услышал. Итак, в этом замке содержится узник, а то и два. Да и сам Филипп обосновался там. Куда же ему, исполненному желчи и ненависти, жаждущему отмщения, везти пленника, как не в свое логово?

Кадфаэль уже поворачивал лошадь к лесу, когда спохватился — он чуть было не забыл задать еще один очень важный вопрос. Достав из-за пазухи пергаментный свиток, монах развернул его, расстелил на колене и показал копию печати.

— Видел ты когда-нибудь этот знак на знамени, щите или печати? Я пытаюсь узнать, кому он принадлежит.

Лесной житель внимательно присмотрелся и покачал головой:

— Гербы и девизы — это дело благородных, а я человек простой и ничего в этом не смыслю. Ну, может, разве помню, что намалевано на щитах и попонах у знатных лордов, живущих неподалеку. Но этого знака мне видеть не доводилось. Но не беда, ты ведь держишь путь в Дирхэрст, а в тамошней обители есть один брат, знающий гербы и девизы всех баронов и лордов в округе. Уж он-то тебе наверняка поможет.