Послушник дьявола - Питерс Эллис. Страница 36

Восемнадцатого декабря каноник Элюар въехал в Шрусбери, очень довольный собой и тем, что сумел уговорить короля нанести визит, который вылился в весьма успешное мероприятие. Потом каноник сопровождал Стефана на обратном пути на юг, в Лондон, где тот собирался, как обычно, провести Рождество. Элюар покинул королевский кортеж и свернул на запад в надежде услышать новости о Питере Клеменсе. Честер и Линкольн, ставшие оба графами, приняли Стефана прекрасно и уверили в своей неколебимой верности, получив в ответ от короля земли и титулы. Замок Линкольн оставался в руках короля — там стоял значительный гарнизон, а город и графство отходили новому владетелю. Настроение в Линкольне было радостным и мирным, чему способствовала мягкая для декабря погода. Рождество на северо-востоке обещало быть беззаботным празднеством.

Хью вышел из замка и отправился к канонику рассказать, как нашли обгоревший труп в яме для угля, и получить ответы на имеющиеся у него вопросы; с собой Хью принес то, что осталось от украшений Питера Клеменса и упряжи его коня. Вещи были очищены от грязи, но, побывав в огне, они обесцветились. Кости мертвеца покоились в свинцовом гробу, который еще не запечатанный стоял в одном из приделов церкви монастыря. Каноник Элюар велел открыть гроб и взглянул на лежащие в нем останки. Лицо его было мрачно, но он не дрогнул.

— Закрывайте, — сказал он и отвернулся. Опознать останки было невозможно. Иное дело — крест и кольцо. — Они мне знакомы, я часто видел их на нем, — проговорил Элюар, держа крест в руке. Серебряная поверхность была покрыта тусклыми разноцветными пятнами, но камни-вставки были чистыми и блестели. — Это, конечно, Клеменса. Печальные новости для нашего епископа. Говорят, вы задержали подозреваемого?

— Да, у нас в тюрьме сидит один, — ответил Хью, — и кругом шумят, мол, это и есть убийца. Но на самом деле его в этом не обвиняют и почти наверняка никогда не обвинят. Самое плохое, что он делал, — с голодухи воровал понемногу тут и там. За это я и держу его. Но уверен, что он не убийца. — Хью поведал историю своих розысков, но ни слова не сказал о признании Мэриета. — Если ты намереваешься отдохнуть здесь два-три дня перед дальнейшей дорогой, может быть, появятся еще и другие новости и ты сможешь передать их епископу.

Когда Хью сказал это, у него промелькнула мысль, что глупо давать подобные обещания, но язык его почему-то зачесался, и слова были произнесены. Кадфаэль займется Леориком Аспли, когда тот придет, и вообще здесь соберутся все, кто так или иначе соприкасался с Питером Клеменсом в последние часы его жизни. Хью казалось, что развитие событий походило на то, как сгущаются и опускаются над землей тучи перед бурей. Если же буря не разразится и дождь не хлынет, тогда после свадьбы Леорику Аспли придется рассказать все, что он знает, и кое о чем узнать, в том числе о такой мелочи, как непонятно куда исчезнувшие шесть часов и всего три мили, которые проехал Клеменс, прежде чем его настигла смерть.

— Мертвого не воскресить, — мрачно произнес каноник Элюар, — но необходимо, чтобы убийцу привлекли к ответу. Этого требует справедливость, и я верю, что так и будет.

— Ты задержишься еще на несколько дней? Тебе не нужно спешить к королю?

— Я направляюсь в Винчестер, а не в Вестминстер. Пожалуй, стоит подождать пару дней, если потом можно будет побольше рассказать епископу об этом прискорбном происшествии. Признаюсь, мне тоже нужен короткий отдых, я уже не так молод. Кстати, ваш шериф еще на какое-то время возлагает заботу о делах графства на тебя одного. Король Стефан хочет, чтобы Прескот на праздники остался с ним, они едут прямо в Лондон.

Это известие отнюдь не огорчило Хью. Он был решительно настроен закончить начатое дело, а когда к одной и той же цели идут двое, притом один нетерпеливее другого, хорошего результата ждать трудно.

— Ты наверняка доволен своей поездкой, — проговорил Хью. — Наконец что-то удалось.

— Успех оправдал длинные разъезды, — заметил Элюар удовлетворенно. — Теперь король может быть спокоен за север: Ранульф и Вильям держат там под контролем каждую милю, и лишь отъявленный наглец отважится нарушить установленный ими порядок. Смотритель Линкольнского замка его величества в наилучших отношениях с графами и их женами. Послания, которые я везу епископу, очень любезны. Чтобы добиться такого положения дел, стоило проехать много миль.

На следующий день в покои, приготовленные в странноприимном доме аббатства, стали прибывать приглашенные на свадьбу: Аспли, Линде, наследница Фориет и целая вереница гостей из соседних маноров, расположенных по краям леса. Приезжающим были отданы все комнаты, кроме общего зала и спальни для паломников, бродячих торговцев и других «перелетных птиц». Каноник Элюар, бывший на положении гостя аббата, с благожелательным интересом прислушивался к поднявшейся пестрой суете. Послушники и ученики смотрели на все происходящее с живым любопытством, наслаждаясь всем, что вносило разнообразие в их упорядоченную, скучную жизнь. Приора Роберта можно было видеть во дворах и в церкви, куда он милостиво согласился выйти, сохраняя при этом свое обычное гордое достоинство; как всегда, он был неподражаем там, где требовалось возглавить какую-либо церемонию и где собиралась избранная публика, способная оценить его и восхититься им. Брат Жером тоже более рьяно, чем обычно, принялся командовать послушниками и служками. В конюшнях кипела бурная деятельность, все стойла были заполнены. Монахам, у которых были родственники среди гостей, разрешалось принимать их в общем зале. По дворам и садам перекатывались волны всеобщего возбуждения и любопытства, да и погода располагала к веселью — потрескивающий морозец, ясно. Стемнело совсем поздно.

Кадфаэль стоял с братом Павлом возле галереи и смотрел, как въезжает свадебный кортеж, все в лучших дорожных нарядах; следом вели вьючных пони, которые везли пышные свадебные одеяния. Впереди ехали Линде. Вулфрик Линде был толстый, рыхлый мужчина средних лет с добродушным апатичным лицом, и Кадфаэлю оставалось только изумляться, как же должна была быть хороша его покойная жена, чтобы у них могли родиться двое таких красивых детей. Дочь его ехала на хорошей лошади светлой масти. Девушка улыбалась, понимая, что на нее обращены глаза всех присутствующих; при этом ее собственные глаза были дразняще опущены, она сохраняла самый скромный вид, и это придавало только еще большую власть быстрым взглядам, которые она, как молнии, временами бросала по сторонам. Закутанная в прекрасный теплый синий плащ так, что виден был лишь овал ее розового лица, она излучала красоту, она понимала, о, как хорошо она понимала, что на нее уставились по крайней мере сорок пар простодушных мужских глаз, любующихся чудом, которого их жизнь лишена. Женщины самых разных возрастов, простолюдинки и важные дамы, бывало, подъезжали к воротам монастыря с жалобами, просьбами, требованиями и дарами, но ни одна не пыталась проехать внутрь и не требовала, чтобы ею восторгались. Розвита явилась вооруженная сознанием собственной власти, восхищенная смятением, которое она принесла с собой. Послушники брата Павла будут сегодня ночью беспокойно спать. Сразу за невестой на высокой горячей лошади ехала Айсуда Фориет. Кадфаэль в первый момент не узнал ее. Хорошо одетая, в красивых башмаках, она прекрасно держалась в седле; волосы ее были прихвачены сеткой, голова оставалась непокрытой — капюшон был отброшен на плечи, юная спина выпрямлена. Айсуда ехала просто, без ухищрений, да они ей и не нужны были. Она держалась в седле как юноша! Как юноша, который ехал рядом с ней — их лошади слегка касались друг друга. Ну что ж, они соседи, у каждого есть манор, и ничего нет странного, если бы отец Джейнина и опекун Айсуды задумали их поженить. Прекрасно подходят друг другу по возрасту, по знатности, знакомы с детства, — что могло быть лучше? Однако парочка, которую это должно было интересовать больше, чем кого-либо, продолжала болтать и пререкаться, как брат с сестрой, чувствуя себя привычно спокойно. Впрочем, Кадфаэлю было известно, что на уме у Айсуды другое.