Избранные страницы - Аверченко Аркадий Тимофеевич. Страница 23

– Спасибо, милая… Только постой! Ведь он, кажется, подержанный!

– Ну конечно же подержанный.

Она положила голову на мое плечо и застенчиво прошептала:

– Прости меня… Но мне, с одной стороны, хотелось сделать тебе подарок, а с другой стороны, новые цилиндры так дороги! Я и купила по случаю.

Я взглянул на подкладку.

– Почему здесь инициалы Б. Я., когда мои инициалы – А. А.?

– Неужели ты не догадался?.. Это я поставила инициалы двух слов: «люблю тебя».

Я сжал ее в своих объятиях и залился слезами.

II

– Нет, ты не будешь пить это вино!

– Почему же, дорогая Катя? Один стаканчик…

– Ни за что… Тебе это вредно. Вино сокращает жизнь. А я вовсе не хочу остаться одинокой вдовой на белом свете. Пересядь на это место!

– Зачем?

– Там окно открыто. Тебя может продуть.

– О, я считаю сквозняк предрассудком!

– Не говори так… Я смертельно боюсь за тебя.

– Спасибо, мое счастье. Передай-ка мне еще кусочек пирога…

– Ни-ни… И не воображай. Мучное ведет к ожирению, к тучности, а это страшно отражается на здоровье. Что я буду без тебя делать?

Я вынимал папиросу.

– Брось папиросу! Сейчас же брось. Разве ты забыл, что у тебя легкие плохие?

– Да одна папир…

– Ни крошки! Ты куда? Гулять? Нет, милостивый государь! Извольте надевать осеннее пальто. В летнем и не думайте.

Я заливался слезами и осыпал ее руки поцелуями.

– Ты – Монблан доброты!

Она застенчиво смеялась.

– Глупенький… Уж и Монблан… Вечно преувеличит!

Часто задавал я себе вопрос: «Чем и когда я отблагодарю ее? Чем докажу я, что в моей груди помещается сердце, действительно понимающее толк в доброте и человечности и способное откликнуться на все светлое, хорошее».

Однажды, во время прогулки, я подумал: «Отчего у нас никогда не случится пожар или не нападут разбойники? Пусть бы она увидела, как я, спасший ее, сам, с улыбкой любви на устах, сгорел бы дотла или с перерезанным горлом корчился бы у ее ног, шепча дорогое имя».

Но другая мысль, здравая и практическая, налетела на свою пылкую безрассудную подругу, смяла ее под себя, повергла в прах и, победив, разлилась по утомленному непосильной работой мозгу.

«Ты дурак и эгоист, – сказала мне победительница. – Кому нужно твое перерезанное горло и языки пламени. Ты умрешь, и хорошо… Но после тебя останется бедная, бесприютная вдова, нуждающаяся, обремененная копеечными заботами…» – Нашел! – громко сказал я сам себе. – Я застрахую свою жизнь в ее пользу!

И в тот же день все было сделано. Страховое общество выдало мне полис, который я, с радостным, восторженным лицом, преподнес жене…

Через три дня я убедился, что полис этот и вся моя жизнь – жалкая песчинка по сравнению с тем океаном любви и заботливости, в котором я начал плавать.

Раньше ее отношение и хлопоты о моих удовольствиях были мне по пояс, потом они повысились и достигали груди, а теперь это был сплошной бушующий океан доброты, иногда с головой покрывавший меня своими теплыми волнами, иногда исступленный. Это была какая-то вакханалия заботливости, бурный и мощный взрыв судорожного стремления украсить мою жизнь, сделать ее сплошным праздником.

– Радость моя! – ласково говорила она, смотря мне в глаза. – Ну, чего ты хочешь? Скажи… Может быть, вина хочешь?

– Да я уже пил сегодня, – нерешительно возражал я.

– Ты мало выпил… Что значит какие-то полторы бутылки? Если тебе это нравится – нелепо отказываться… Да, совсем забыла, – ведь я приготовила тебе сюрприз: купила ящик сигар – крепких-прекрепких!..

Я чувствую себя в раю.

Я объедаюсь тяжелыми пирогами, часами просиживаю у открытых окон, и сквозной ветер ласково обдувает меня… Малейшая моя привычка и желание раздувается в целую гору.

Я люблю теплую ванну – мне готовят такую, что я из нее выскакиваю красный, как индеец. Я раньше всегда отказывался от теплого пальто, предпочитая гулять в осеннем. Теперь со мной не только не спорят, но даже иногда снабжают летним.

– Какова нынче погода? – спрашиваю я у жены.

– Тепло, милый. Если хочешь – можно без пальто.

– Спасибо. А что это такое – беленькое с неба падает? Неужели снег?

– Ну уж и снег! Он совсем теплый.

Однажды я выпил стакан вина и закашлялся.

– Грудь болит, – сказал я.

– Попробуй покурить сигару, – ласково гладя меня по плечу, сказала жена. – Может, пройдет.

Я залился слезами благодарности и бросился в ее объятия.

Как тепло на любящей груди…

Женитесь, господа, женитесь.

Альбом

I

Они лежат на столе, покрытом плюшевой скатертью, в каждой гостиной – пухлые, с золоченым обрезом и металлическими застежками, битком набитые бородатыми, безбородыми, молодыми и старыми лицами.

Мнение, что альбом фотографических карточек – семейная реликвия, сокровище воспоминаний и дружбы, совершенно ошибочно.

Альбомы выдуманы для удобства хозяев дома. Когда к ним является в гости какой-нибудь унылый, обворованный жизнью дурак, когда этот дурак садится боком в кресло и спрашивает, внимательно рассматривая узоры на ковре: «Ну, что новенького?», – тогда единственный выход для хозяев – придвинуть ему альбом и сказать:

«Вот альбом. Не желаете ли посмотреть?»

И дальше все идет как по маслу.

– Кто этот старик? – спрашивает гость.

– Этот? Один наш знакомый. Он теперь живет в Москве.

– Какая странная борода. А это кто?

– Это наш Ваня, когда был маленький.

– Неужели?! Вот бы не сказал! Ни малейшего сходства.

– Да… Ему тогда было семь месяцев, а теперь двадцать девять лет.

– Гм… Как вырос! А это?

– Подруга жены. Она уже умерла. В Саратове.

– Как фамилия?

– Павлова.

– Павлова? У нее не было брата в Петербурге? В коммерческом банке.

– Не было.

– Я знал одного Павлова в Петербурге. А это кто, военный?

– Черножученко. Вы его не знаете. На даче в прошлом году познакомились.

– В этом году на даче нехорошо. Дожди.

В этом месте уже можно отложить альбом в сторону: беседа наладилась.

Для застенчивого гостя альбом фотографических карточек – спасательный круг, за который лихорадочно хватается бедный гость и потом долго и цепко держится за него.

Предыдущий гость, хотя и дурак, обиженный судьбой, но он человек не застенчивый, и альбом ему нужен только для разбега.

Разбежавшись с альбомом в руках, он отрывается от земли на каком-нибудь «дождливом лете» и потом уже плавно летит дальше, выпустив из рук альбом-балласт.

Застенчивому человеку без альбома – гибель.

Мне пришлось быть в обществе одного юноши, который, придя в гости, наступил на собачку, попытался поцеловать хозяину руку и объяснил все это адской жарой (дело было в ноябре). Он чувствовал, что партия его проиграна, но случайно взгляд его упал на стол с толстым альбомом, и бедняга чуть не заплакал от радости.

Он судорожно вцепился в альбом, раскрыл его и, почуяв под ногами землю, спросил:

– А это кто?

– Это первый лист. Тут карточки нет… Переверните.

– А это кто?

– Это моя покойная тетя, Глафира Николаевна.

– Ну?! А это?

Он перелистал альбом до конца и – беспомощно и бесцельно повис в воздухе.

«Спасите! – хотел крикнуть он. – Утопаю!» Но вместо этого снова положил альбом на колени и спросил:

– Отчего же она умерла?

– Кто?.. Тетя? От сердечных припадков.

«Почему ты, подлец, – подумал молодой гость, – отвечаешь так односложно? Рассказал бы ты мне подробно, как болела тетка и кто ее пользовал… Вот бы времечко-то и прошло».

– От припадков? Да уж, знаете, наши доктора… А это кто?

– Лизин крестный отец. Вы уже спрашивали раз.