Роковой обет - Питерс Эллис. Страница 36

Кадфаэль хотел было расспросить девушку поподробней, но раздумал, почувствовав, что этот разговор ей неприятен. Она с усердием углубилась в свою работу и больше не поднимала лица.

Кадфаэль вздохнул и направился через двор к странноприимному дому, размышляя о том, что, по-видимому, даже такой осененный благодатью день, как сегодня, не обходится без малой толики печали.

В общей мужской спальне было пусто, и лишь Рун, исполненный тихой, благодарной радости, одиноко сидел на своей постели. Он был погружен в свои мысли, но, заслышав шаги, обернулся и улыбнулся Кадфаэлю.

— Брат, я как раз хотел с тобой повидаться. Ты ведь был там и все видел. Может быть, даже слышал… Посмотри, каким я стал.

Нога, еще недавно увечная, выглядела — и была! — совершенно здоровой. Юноша вытянул ее, постучал пяткой по половицам, затем пошевелил пальцами и даже подтянул колено к подбородку. Псе это он проделал без малейшего усилия. Нога была столь же подвижна, как и его язык.

— Я здоров! Здоров! А ведь я не просил об исцелении, да и как бы я мог осмелиться на такое. Даже тогда, в тот миг, я молил ее не об этом, и все же мне было даровано… — Юноша осекся и снова погрузился в свои раздумья.

Кадфаэль присел рядом с юношей, любуясь его новообретенной гибкостью и грацией. Теперь красота Руна не имела изъянов.

— Я думаю, — тихо сказал монах, — ты молился за Мелангель.

— Да, за нее. И за Мэтью тоже. Я и вправду надеялся, что… Но видишь, он взял и ушел. Оба они ушли, ушли вместе. И почему мне не удалось сделать счастливой свою сестру? Ради нее я согласился бы всю жизнь ходить на костылях. Но, увы, у меня ничего не вышло.

— Рано терять надежду, — твердо возразил Кадфаэль, — тот, кто ушел, запросто может и воротиться. И, по моему разумению, молитвы твои еще могут быть услышаны, ежели ты не станешь впадать в уныние и сомневаться, что, безусловно, есть грех. Почему ты решил, что, коли молитва угодна небесам, они откликнутся на нее немедленно. Чудеса, и те требуют времени. В этом мире все мы большую часть времени проводим в ожидании. Нужно уметь ждать терпеливо и с верой в сердце.

Рун выслушал монаха с рассеянной улыбкой, но ответил:

— Конечно, ты прав, брат. Я подожду. Тем паче, что один из них, уходя из обители, оставил здесь вот это.

Он наклонился, пошарил между стоявшими почти вплотную друг к другу топчанами и вытащил вместительную, хотя и легкую суму из неотбеленного полотна, с крепкими кожаными ремешками, чтобы пристегивать к поясу.

— Я нашел ее между топчанами, на которых спали те двое — Сиаран и Мэтью. Сумы у них были очень похожие, и, чья эта, я сказать не могу. Но ведь Сиаран всяко не собирается никогда сюда возвращаться. А вот Мэтью — как знать. Может быть, он, намеренно или случайно, оставил суму здесь как залог своего возвращения.

Кадфаэль задумчиво посмотрел на паренька, но отвечать на его вопрос не взялся, а вместо того серьезно сказал:

— Ты бы взял эту суму да и отдал на хранение отцу аббату. Он как раз послал меня за тобой, хочет с тобой поговорить.

— Поговорить? Со мной? — Рун смутился и снова превратился в простого сельского паренька. — Сам аббат?

— Ясное дело, он, а почему бы и нет? Перед Господом все равны.

Юноша замялся и нерешительно промямлил:

— Да ведь я там совсем заробею.

— Ничего подобного. Ты малый вовсе не робкий, да и бояться тебе нечего.

Некоторое время Рун сидел молча, вцепившись в одеяло, а потом поднял ясные, чистые, как льдинки, голубые глаза и, взглянув на Кадфаэля, промолвил:

— Ты прав, брат. Бояться мне нечего. Я пойду с тобой.

Он подхватил льняную суму, поднялся и легкой, упругой поступью направился к двери.

— Останься с нами, брат, — предложил Радульфус, когда Кадфаэль, представив ему своего подопечного, собрался уходить. — Думаю, наш юный гость будет этому рад.

Строгий, красноречивый взгляд аббата сказал Кадфаэлю и то, что он может пригодиться Радульфусу как свидетель.

— Рун тебя знает, а меня пока нет, — добавил аббат, — но мы с ним познакомимся и, думаю, поладим.

На столе перед Радульфусом лежала холщовая сума, которую ему передали с соответствующими объяснениями.

— Охотно, отец аббат, — ответил Кадфаэль и присел в уголке на табурет, чтобы без нужды не вступать в беседу и не мешать аббату и юноше, пристально, испытующе смотревшим друг на друга.

Из пышно зеленеющего сада сквозь узкие окна в покои аббата проникали пьянящие ароматы лета. Ясное и высокое голубое небо цветом напоминало глаза Руна, хотя ему не хватало их хрустальной чистоты. Лучезарный день чудес медленно клонился к вечеру.

— Сын мой, — мягко и доброжелательно заговорил аббат, — ты сподобился несказанной, великой милости. Небеса излили на тебя благодать. Я, как и все, присутствовал при этом и был свидетелем случившегося. Но мы видели лишь внешнюю сторону чуда. Я хотел бы знать, как ты пришел к этому, через какие испытания тебе довелось пройти. Я слышал, что ты долгие годы мучился постоянной, непроходящей болью, мирился с нею и не роптал. Что же творилось в твоей душе, когда ты приблизился к алтарю? Расскажи мне, что ты тогда чувствовал.

Рун сидел, скромно сложив руки на коленях. Лицо его выглядело одновременно и непринужденным, и отрешенным, взгляд, казалось, был устремлен куда-то вдаль. Он больше не робел и не смущался.

— Я очень переживал, — промолвил юноша, тщательно подбирая верные слова, — потому что моя сестра и тетушка Элис хотели для меня слишком многого, а я не считал себя достойным подобной милости. Я был готов просто помолиться у алтаря и уйти таким, каким пришел, не сетуя и не скорбя. Но тут я услышал ее зов.

— Ты хочешь сказать, что Святая Уинифред говорила с тобой, — мягко уточнил аббат.

— Она позвала меня к себе, — уверенно ответил Рун.

— Позвала? Но в каких словах?

— Слов не было, святой отец. Какая нужда ей в словах? Она позвала меня к себе, и я пришел. Она сказала мне, как бы сказала: вот ступеньки, здесь, здесь и здесь, — поднимись ко мне, ты ведь можешь, знаешь, что можешь. А я, я действительно почувствовал, что могу, и вот я пошел и поднялся. А потом она сказала: теперь преклони колени, ты сможешь. И я смог. Я делал все, что она повелевала, — промолвил Рун и, помолчав, добавил: — Так будет и впредь.

— Дитя, — промолвил аббат, взиравший на паренька с изумлением и невольным уважением, — я верю каждому твоему слову. Мне неведомо, каковы твои склонности и умения и на какой стезе намерен ты подвизаться, обретя здоровье. Знаю лишь, что ты не только крепок телом, но и чист духом. Желаю тебе определить свое истинное призвание, и да благословят небеса твой выбор. Если же сейчас, когда ты начинаешь новую жизнь, наша обитель может чем-то тебе помочь, проси — и, прежде чем ты уйдешь, мы сделаем для тебя все.

— Святой отец, — взволнованно воскликнул Рун, возвращаясь из своей отрешенности в реальный мир и вновь становясь тем, кем он и был, — восторженным и восхищенным ребенком. — Но куда мне уходить? И зачем? Она призвала меня к себе, и то, что я при этом чувствовал, нельзя передать словами. Единственное, чего я хочу, — остаться рядом с ней до конца моих дней. По доброй воле я не расстанусь с ней никогда.