Роковой обет - Питерс Эллис. Страница 50

Оливье покачал головой.

— Нет, я должен ехать. Но не на север, куда меня посылали. Теперь в этом нет никакого смысла. Отправлюсь на юг, в Оксфорд. Какова бы ни была императрица, но мой лорд — ее верный вассал и повсюду последует за ней, ну а я — вассал своего лорда. Куда он, туда и я.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга, а потом Хью, припоминая слова, услышанные от Оливье, негромко промолвил:

— По правде говоря, я и не ждал от тебя другого ответа.

— Ну, мне пора. Велю своим людям седлать коней. А ты вернешься к себе домой до моего отъезда? Я хотел бы зайти к тебе и попрощаться с леди Элин.

— Я тебя провожу, — сказал Хью.

Оливье обернулся к Кадфаэлю, и его озабоченное лицо на миг осветила сердечная улыбка.

— Брат… поминай меня в своих молитвах.

Он склонился, подставив щеку для прощального поцелуя, а затем порывисто обнял Кадфаэля.

— До лучших времен, брат.

— Да пребудет с тобой Господь, — промолвил монах.

Легкой, стремительной походкой Оливье направился по усыпанной гравием дорожке к выходу из сада. Он не казался подавленным или обескураженным — этот молодой человек умел достойно сносить удары судьбы. Прежде чем свернуть за угол зеленой изгороди, он оглянулся, помахал на ходу рукой и пропал из виду.

— Бог свидетель, — сказал Берингар, глядя ему вслед, — мне жаль, что он не на нашей стороне. И странное дело, Кадфаэль. Поверишь ли, когда он оглянулся, мне показалось, что он чем-то напоминает тебя. То ли посадкой головы, то ли…

Стоя на пороге, Кадфаэль поймал взглядом последний отблеск солнца на иссиня-черных волосах. Отзвук легких шагов Оливье замер в отдалении.

— Вот уж нет, — рассеянно пробормотал монах. — Он точная копия своей матери.

Ответом на эту случайную — однако, случайную ли? — обмолвку Кадфаэля было озадаченное молчание Хью, что, впрочем, нимало не смутило монаха. Покачивая головой, он задумчиво смотрел вдаль. Оливье ушел, но образ его запечатлелся в сердце монаха и останется там навсегда. А может быть, Господь когда-нибудь дарует ему счастье свидеться с Оливье в третий раз. Конечно, он не заслуживает такой милости, но ведь чудо ни предсказать, ни объяснить невозможно — на то оно и чудо.

— Я припоминаю, — прервал молчание Хью, понявший, что сказанное Кадфаэлем не было случайной оговоркой, — Оливье как-то говорил мне о монахе, благодаря которому он почитает Бенедиктинский орден… о монахе, который отнесся к нему как к родному сыну…

Кадфаэль встрепенулся и ответил на сосредоточенный, вопрошающий взгляд молодого друга теплой улыбкой.

— Я предполагал, что когда-нибудь, рано или поздно, расскажу тебе то, чего не знает и никогда не узнает Оливье. Он — мой сын.