Роза в уплату - Питерс Эллис. Страница 29

В обязанности брата Кадфаэля не входило трудиться в Гайе, но и в травном саду нынче тоже ничто не требовало его особого внимания, а три дня бесплодных поисков Джудит Перл вселили в монаха такое беспокойство, что он не находил себе места. И от Хью нет никаких известий, и нечего сказать Найаллу, когда тот, полный тревоги, придет узнать, нет ли новостей. Все как будто замерло, часы и минуты, казалось, растянулись, задержали дыхание и длились бесконечно.

Чтобы заполнить время и занять себя хоть каким-нибудь делом, Кадфаэль отправился вместе с другими монахами в сады.

Как это часто бывает, если лето запаздывает, природа потом старается наверстать упущенное из-за весенних холодов. Вот и в этом году земляника и крыжовник поспели почти в обычное время. Однако мысли Кадфаэля были заняты отнюдь не сбором ягод. Сады лежали как раз против того места на другом берегу, где у самой городской стены, под защитой башен замка, в дни ярмарок молодые люди состязались в стрельбе из лука. Немного дальше стояла сукновальня, а еще чуть ниже по течению — пристань Уильяма Хинде.

Кадфаэль некоторое время трудился, но делал это так рассеянно, что исцарапал себе руки гораздо сильнее, чем обычно. Потом он распрямил спину и выдернул из пальца очередную колючку, а затем двинулся вдоль реки и вошел в негустой лесок. Сквозь ветви деревьев проглядывал гребень городской стены, а под ней — крутой зеленый склон. Дальше — выступ первого бастиона замка и узкая полянка под ним. Кадфаэль пробирался между деревьями, направляясь к расположенной сразу за леском широкой зеленой лужайке, по которой были разбросаны низкие кусты, а у самой воды пучками рос тростник. Здесь, у берега, была широкая отмель, и река текла медленнее, а к середине течение усиливалось. Кадфаэль вышел из леска напротив сукновальни и увидел, что там, как всегда, трудятся люди, а на раме натянут для просушки длинный кусок материи.

Это было то самое место, где под нависшими над водой кустами они нашли украденную лодку. Чуть дальше по берегу маленький мальчик пас коз. Тихий пейзаж с рекой, дремлющей под послеполуденным солнцем… Разве могли существовать в таком чудесном мире злоба, убийства, похищения?

Кадфаэль прошел еще сотню шагов и собрался поворачивать обратно. Река здесь немного изгибалась и подмыла противоположный берег, там было глубоко, а на его, Кадфаэля, стороне образовалась песчаная отмель, на которой течение утихало и превращалось в мягкую, невинную, еле шевелящуюся рябь. Мадог хорошо знал такие места на реке — все, что попало в воду выше по течению, будет здесь вынесено на берег.

И действительно, прошлой ночью сюда что-то принесло. У края отмели, почти целиком погрузившись в воду, что-то виднелось, чуть выступая над поверхностью — темная масса на тусклом золоте песка, омываемая сверху серебрящейся на солнце водой. Взгляд Кадфаэля сначала привлекло нечто бледное, колышущееся, похожее на рыбу. Но это была не рыба. Это была человеческая рука, торчащая из набухшего темного рукава, который удерживал ее на плаву, из-за чего та раскачивалась на легкой зыби. Из воды высовывался и затылок с темно-каштановыми вьющимися волосами. Они распрямились и тихо колыхались, словно сонные живые существа.

Кадфаэль торопливо соскользнул с пологого откоса, вошел в воду и, обеими руками обхватив тело под мышками, выволок его на берег. Сомнений нет — мертвец. Этот человек умер, вероятно, несколько часов назад. Покойник лежал на песке лицом вниз, тоненькие струйки сбегали со складок его одежды и вьющихся волос. Молодой человек, крепкий, хорошего сложения. Слишком поздно, ему уже ничем не помочь, можно только отнести его домой и предать достойному погребению. Чтобы поднять тело и пронести его через Гайю, потребуется несколько человек. Кадфаэлю надо было как можно скорее отправляться за помощью.

Обычное телосложение, серовато-коричневая куртка, сапоги — рабочая одежда, которая могла принадлежать любому парню из Шрусбери, поэтому Кадфаэль не узнал утопленника. Монах нагнулся, осторожно взял покойника за безжизненные руки и повернул на спину, открыв безразличному свету солнца бледное, но все еще не потерявшее привлекательности лицо Бертреда, старшего ткача Джудит Перл.

Глава девятая

На зов Кадфаэля прибежали несколько послушников. Известие, что в Северне утонул человек, взбудоражило их и перепугало, хотя такое случалось не так уж редко. Слухи о потрясениях во внешнем мире проникали, конечно, в среду старших из братии, но молодежь, как правило, жила в полном неведении. Кадфаэль выбрал самых сильных и тех, кто, по его мнению, не упадет в обморок при виде покойника, а остальных отослал обратно. Из своих мотыг, веревочных поясов и наплечников они кое-как соорудили носилки и, пройдя по тропинке, снесли их на берег реки, где лежал мертвец.

Они подняли свою мокрую ношу и в благоговейном молчании понесли носилки, с которых продолжала капать вода, через лесок, через буйно цветущие сады Гайи к дорожке, что, идя в гору, вела в Форгейт.

— Пожалуй, будет лучше, если мы отнесем его в аббатство, — промолвил Кадфаэль, остановившись на минуту, чтобы подумать. — Так мы быстрее уберем его с глаз долой, а потом можно будет послать за его хозяином или за родными. — О других причинах такого решения он не счел нужным упоминать: мертвец был одним из домочадцев Джудит Перл, и случившееся, несомненно, было связано со всеми прочими несчастьями, обрушившимися на дом наследницы дела Вестье и на нее саму. Это означало, что аббат Радульфус оказывался прямо заинтересованным лицом и его следовало поставить в известность. Он имел на это право. Такое же, если не большее, право имел Хью Берингар. И не только право, но и обязанность. Две смерти и похищение — все это крутилось вокруг одной и той же женщины и ее договора с аббатством, а потому требовало самого внимательного рассмотрения. Разумеется, утонуть может и молодой крепкий мужчина в расцвете сил. Но Кадфаэль успел заметить след от удара на правом виске покойника, хотя рана и побелела, потому что речная вода вымыла из нее кровь.

— Беги вперед, парень, — велел Кадфаэль брату Руну, самому юному из послушников, — и предупреди отца приора, какого гостя мы несем.

Юноша склонил на мгновение голову с соломенно-желтыми волосами — жест, которым он выражал свое почтение к любому приказанию, полученному от старших, и с восторгом сорвался с места. Попросить Руна сбегать куда-нибудь значило доставить ему большую радость. Он не считал это работой, так как ничего другого не делал с такой охотой, как пускал в ход свои быстрые ноги. Ведь они стали такими всего год назад, на празднике святой Уинифред, куда Рун явился больным, калекой. Год его послушничества скоро кончался, и юноша собирался дать монашеский обет. Никакая сила, никакие уговоры не могли заставить его отказаться от желания посвятить свою жизнь служению святой, которая исцелила его. Для Кадфаэля требование послушания до сих пор оставалось самой тяжкой обязанностью и камнем преткновения в монашеском служении, но Рун воспринимал его как привилегию и радовался ему, как солнечному свету на своем лице.

Некоторое время Кадфаэль наблюдал, как мелькают на тропинке светлая голова и быстро бегущие ноги, потом повернулся к носилкам и накрыл лицо мертвеца углом наплечника. Когда они несли Бертреда вверх к дороге, а потом по Форгейту к воротам аббатства, вода по-прежнему капала с мокрой одежды покойника. Люди, попадавшиеся на пути, останавливались при виде скорбной процессии, толкали друг друга локтями, шептались и смотрели вслед. Это было неизбежно. Кадфаэль всегда удивлялся, каким образом местные мальчишки узнавали о том, что появилось нечто необычное, на что можно поглазеть. Тогда они выскакивали как из-под земли, число их с каждой минутой росло, а собаки, неразлучные спутники детских игр, тоже останавливались и начинали крутиться вокруг ног, причем на их мордах было почти то же выражение живого любопытства, что и на мальчишечьих физиономиях. Скоро по улицам поползут слухи и домыслы, однако назвать имя утопленника никто не сможет. Прежде чем оно станет известно, пройдет какое-то время, а это может быть полезно для Хью Берингара, да и по отношению к матери покойного так, пожалуй, будет милосерднее.