Роза в уплату - Питерс Эллис. Страница 47

— Теперь можно говорить свободно. Увы, я поняла, о чем речь. Я понимаю, что о событиях, которые произошли более недели назад, два человека могут вспоминать по-разному. И я знаю, брат Кадфаэль сказал мне, что сапоги, которые были на Бертреде, когда он утонул, оставляли такой же след, как след сапога убийцы брата Эльюрика, под виноградной лозой у стены. Так что, видишь ли, Майлс, это и впрямь крайне важно выяснить, на ком были сапоги в ту ночь, на тебе или на Бертреде.

Майлса выдало лицо. На белом как мел лбу выступили крупные капли холодного пота.

— Я же сказал, что отдал их Бертреду давным-давно…

— Не так давно, — прервал его Кадфаэль. — Он не успел стоптать их по своей ноге. На подошве приметы вашей походки, а не его. Вы, конечно, помните восковой слепок, который я сделал. Вы видели его, когда приходили за госпожой Перл к бронзовых дел мастеру. Вы тогда еще спросили, что это такое и зачем нужен слепок. И в тот же вечер, по словам вашей матери, вы отдали свои сапоги Бертреду. Ведь Бертред не имел никакого отношения к истории с розой, и трудно было ожидать, что его станут расспрашивать или станут осматривать его вещи.

— Нет! — заорал Майлс, изо всех сил тряся головой. Крупные капли пота полетели у него со лба. — Не тогда! Нет! Гораздо раньше! Не в тот вечер!

— Ваша мать опередила вас и не дала солгать, — очень спокойно произнес Хью. — Не солжет и мать Бертреда. Вам лучше во всем признаться. Это зачтется, когда вы предстанете перед судом. Потому что вас будут судить, Майлс! За убийство брата Эльюрика…

Майлс сломался. Он съежился и обхватил голову руками, как бы желая одновременно и укрыть ее, и удержать от дрожи.

— Нет! — донесся сквозь пальцы его хриплый протестующий шепот. — Не убивал… нет… Он набросился на меня как сумасшедший, я не хотел убивать его, я только хотел уйти…

Вот и все. Вот и получен ответ на вопрос, просто и недорогой ценой. После таких слов отрицать свою вину Майлс уже не мог. А все остальное он выложит потом, добровольно, в надежде на снисхождение. Он сам загнал себя в ловушку и не смог этого выдержать. И все из тщеславия и корысти!

— …А может быть, и за убийство Бертреда, — безжалостно продолжал Хью тем же бесстрастным голосом.

На сей раз крика не последовало. Майлс задохнулся, пораженный, и задрожал, как в ознобе, — такого он не предвидел.

— …И, в-третьих, за попытку убить свою кузину в лесу у Брода Годрика. Ставка в игре была велика, Майлс Кольер, и ваше поведение объяснимо, если учесть все, что случилось, всех этих поклонников госпожи Перл, которые претендовали на ее руку и ее состояние, причем целиком, а не только на половину. Однако убийство пришло в голову только одному человеку — вам, ее ближайшему родственнику.

Джудит медленно отвернулась от Майлса и опустилась на скамью рядом с сестрой Магдалиной. Она обхватила себя руками, словно ей было холодно, но не произнесла ни звука, не выказала ни потрясения, ни страха, ни гнева. На ее лице застыло выражение человека, которого ограбили, кожа на высоких скулах побелела и натянулась, а взгляд серых глаз, казалось, был обращен внутрь ее самой. Так она и сидела, молча, отрешенно, а Майлс в это время беспомощно разводил руками, которые отнял от лица, ставшего тупым, вялым и дряблым, и монотонно, с усилием повторял:

— Не убивал! Не убивал! Он набросился на меня как сумасшедший — я не хотел его убивать! А Бертред утонул! Утонул! Я тут ни при чем. Я не убивал…

Но ни слова о Джудит. И он все время отворачивался от нее, как будто в ужасе, пока Хью, которого передернуло от отвращения, не поднялся и не сказал сержантам, стоявшим у дверей:

— Уведите его!

Глава четырнадцатая

Когда Майлса увели, шаги затихли и наступила тишина, Джудит шевельнулась, глубоко вздохнула и проговорила, скорее самой себе, чем кому-то:

— Никогда не думала, что увижу такое! — и добавила, обращаясь уже к присутствующим: — Это правда?

— Относительно Бертреда я не уверен, — честно ответил Кадфаэль, — и мы никогда не сможем доказать его вину, если только он сам не расскажет, а я думаю, так он и сделает. А относительно брата Эльюрика — сомнений нет. Вы слышали, что сказала ваша тетка, когда Майлс понял, что против него есть улика. Сапоги! Чтобы снять с себя подозрение, он отдал их. Мне кажется, тогда он и не думал взваливать вину на Бертреда. Наверное, он поверил, что вы и впрямь уйдете в монастырь, а лавка и все дело останутся у него. Значит, стоило, как он считал, попытаться расторгнуть сделку с аббатством и вернуть в свою собственность дом в Форгейте.

— Но он никогда не уговаривал меня постричься в монахини, — растерянно сказала Джудит. — Скорее, наоборот. Впрочем, время от времени он касался этого вопроса, значит, думал о нем.

— А в ту ночь он убил, хотя вовсе не собирался этого делать. Я уверен, тут он говорит правду. Так уж получилось, и исправить ничего нельзя. Неизвестно, как бы он поступил, если бы вовремя услышал, что вы собрались идти к милорду аббату, чтобы отказаться от всякой платы за дом. Но он ничего об этом не знал, а потом уже было поздно: появился еще один человек, захотевший помешать вам исполнить это желание. Отчаяние Майлса было искренним, это несомненно, он безумно хотел найти вас, он боялся, что вы можете уступить и отдать похитителю себя и свое состояние. Тогда он, Майлс, останется ни с чем, у него появится новый хозяин — и никакой надежды на власть и богатство — то, ради чего он стал убийцей.

— А Бертред? — спросила Джудит. — Как Бертред оказался замешан в этом?

— Он занимался поисками вместе с моими людьми, — сказал Хью, — и каким-то образом нашел вас или догадался, где вас прячут. Не сказав никому ни слова, он в одиночку отправился ночью освобождать вас, чтобы потом извлечь из этого как можно больше выгоды. Но он упал, залаяла собака — вы слышали все это. А на следующий день его выудили из Северна, на другом берегу. Что случилось, как он умер, — можно лишь догадываться. Но помните, ведь вы слышали, или вам казалось, что слышите, какие-то звуки, будто кто-то еще бродит по берегу ночью, уже после того, как Бертред убежал, когда вы строили планы, как следующей ночью добраться до Брода Годрика.

— И вы думаете, это был Майлс?

Джудит помедлила, не сразу решившись произнести имя своего кузена. В ее голосе прозвучала боль. Она никогда не думала, что человек, который был ее правой рукой, может напасть на нее с намерением убить.

— Увы, да, — печально произнес Кадфаэль. — Тогда все становится понятным. Кто еще мог заметить подозрительное самодовольство в поведении Бертреда, кто еще мог проследить за парнем и выскользнуть вслед за ним ночью из дома? А если после того, как Бертреда прогнали, Майлс подкрался поближе и подслушал ваш разговор, сами посудите, как все играло ему на руку! Ночью, далеко от города, когда тот, другой, расстанется с вами, очень просто убить вас и оставить лежать в лесу. Подозрение падет на разбойников, а если станут разбираться — на того, кто держал вас взаперти, а потом привел в глухой лес и убил, чтобы вы его не выдали. Не думаю, — продолжал Кадфаэль, — что мысль об убийстве приходила Майлсу в голову и раньше, но обстоятельства сложились таким образом, что это показалось ему прекрасным выходом. Лучше, чем если бы он стал уговаривать вас уйти в монастырь. Ведь он был вашим наследником. Все само упало бы ему в руки. А что, если подобные мысли бродили у него в голове, когда он наткнулся на Бертреда, который лежал полуоглушенный полученным ударом? Живой Бертред мог нарушить его планы, а мертвый ничего не расскажет, и на мертвом сапоги убийцы брата Эльюрика. Судьба и на этот раз дарила Майлсу козла отпущения.

— Но ведь это только догадки, — не хотела верить Джудит, — доказательств нет никаких, никаких.

— Есть, — сказал Кадфаэль, тяжело вздохнув. — Боюсь, что есть. Когда Майлс пришел в аббатство с тележкой, чтобы отвезти домой тело Бертреда, он обнаружил, что никто не обратил внимания на его сапоги — ни те, кто снимал с парня мокрую одежду, ни я. Я даже не подумал о них, когда нес к тележке узел с платьем Бертреда. Тогда Майлс нарочно наклонил тележку, чтобы сапоги свалились мне под ноги и чтобы я, когда стану поднимать их, мог хорошо рассмотреть их и понять, что я вижу. Он не мог допустить, чтобы такая важная улика осталась незамеченной.