Святой вор - Питерс Эллис. Страница 53

Девушка ждала, чтобы аббат подтвердил ее слова.

— Так мы думали и так говорили, — спокойно сказал аббат. — Казалось, так оно и есть. И у нас не было других подозреваемых.

— Но, святой отец, у меня есть причины полагать, что был и другой человек.

Даални все еще не назвала его имени, но он уже почуял опасность. Он стал оглядываться на ворота и потихоньку продвигаться к ним, стараясь не привлекать к себе внимания и постепенно выбираясь из кольца столпившихся людей и лошадей. Однако дорогу ему преграждали два молодых сквайра, и он никак не мог обойти их.

— Я думаю, — сказала Даални, — что среди нас есть один человек, который прячет в своей седельной сумке нечто, ему не принадлежащее. Думаю, это было украдено в тот же самый вечер, когда случилось наводнение и в церкви все смешалось. Я не знаю, мог ли Альдхельм рассказать что-либо об этом, но он вполне мог и что-нибудь видеть. Разве этого мало? Если я обвиняю невинного человека, а такое возможно, — жестко сказала девушка, — то я готова принести любые извинения. Но проверьте мои слова, святой отец.

Тут Даални повернулась и взглянула на Бенецета, ее лицо было белым, как самое жаркое пламя. Девушка указала на Бенецета пальцем. А того плотно зажали в толпе, и он мог выбраться лишь силой, однако насилие тут же выдало бы его, а он еще не был поставлен на край пропасти.

— Вон в той седельной сумке у него что-то спрятано еще со времен наводнения. Если это нечто честно заработано, он не стал бы его прятать. Милорд, святой отец, будьте справедливы ко мне, а если я ошибаюсь, то справедливы к нему. Откройте сумку и посмотрите!

Казалось, Бенецет вот-вот рассмеется в ответ на это обвинение и, оттолкнув девушку, заявит, что она лжет. Но он как-то съежился под колючими взглядами, брошенными на него из толпы. И теперь было уже поздно в гневе кричать об оскорбленной невинности. Бенецет упустил время, делать нечего.

— Ты с ума сошла! Это черная ложь, у меня нет там ничего чужого. Хозяин, скажите ей! Почему ты думаешь обо мне так плохо? Почему она обвиняет именно меня?

— Я всегда целиком и полностью доверял Бенецету, — заступился за слугу Реми, однако не очень-то уверенно. — Не могу поверить, что он вор. А что, собственно, пропало? Насколько мне известно, ничего. Может, кто-нибудь скажет, что исчезло во время наводнения? Я ничего такого не слыхал.

— Да вроде бы ничего существенного, — согласился аббат, нахмурившись.

— Подтвердить или опровергнуть мои слова очень просто, — терпеливо сказала Даални. — Откройте его сумку! Если ему нечего скрывать, пусть он докажет это и посрамит меня. Я же не боюсь. Так чего бояться ему?

— Бояться? — вспыхнул Бенецет. — Такой клеветы? В моих вещах все мое, другого ответа не будет. Я не стану в угоду твоей ненависти выворачивать свои жалкие пожитки на всеобщее обозрение. Не могу только понять, зачем ты так клевещешь на меня? Что я тебе сделал плохого? Но ты лжешь напрасно, хозяин знает меня лучше.

— Всего благоразумнее открыть сумку и сделать свою добродетель очевидной, — сказал Бенецету граф Роберт, жестко и бесстрастно. — Ибо не все здесь уверены в ней. Если девушка лжет, опровергни ее ложь.

Граф глянул на своих сквайров и подал им знак поднятием брови. Те приблизились к Бенецету, лица их ничего не выражали, но молодые люди не спускали с Бенецета глаз.

— Должно быть, там что-нибудь из вещей убитого, — предположил аббат Радульфус. — Ведь девушка напомнила нам о чем-то весьма ценном. Если эта вещь и впрямь может пролить свет на недавнее преступление и хотя бы косвенно указать нам на виновного, я полагаю, наш долг увидеть ее. Дай сюда свою седельную сумку.

— Нет! — воскликнул Бенецет, прижимая сумку к себе. — Это недостойно, оскорбительно! Я не сделал ничего плохого. Почему я должен подвергаться такому унижению?

— Взять его! — промолвил Роберт Боссу.

Бенецет дико оглянулся, но два сквайра были уже подле него. Один крепко держал седельную сумку, а другой уздечку коня Бенецета. Он уже никак не мог вскочить в седло и вырваться из толпы, однако сквайры отпустили уздечки своих коней, и один из них отошел на несколько ярдов в сторону ворот, подальше от взволнованной толпы, скопившейся посередине двора. Бенецет яростно взмахнул руками, сильно ударил своего испуганного жеребца кулаком в живот, конь попятился и тревожно заржал, а Бенецет тем временем вырвался из плотного кольца людей. Люди отшатнулись, боясь попасть под копыта, а Бенецет схватил за узду отошедшего коня сквайра и, не теряя времени на то, чтобы поставить ногу в стремя, одним прыжком вскочил в седло.

Никто не смог ухватить коня за повод или за постромки, и прежде чем кто-либо успел вскочить в седло, Бенецет развернул коня спиной к собравшимся на дворе кричащим людям и дал шпоры, но двинулся не прямо к воротам, а по дуге, мимо того места, где стояла Даални, избежавшая одной опасности, но уже подверженная другой. Бенецет вытащил из ножен свой короткий кинжал, и тот сверкнул у него в руке.

Лишь в последнее мгновение девушка поняла его намерение. Бенецет не произнес ни звука, но Кадфаэль, бросившийся к Даални, дабы спасти ее от конских копыт, ясно увидел лицо всадника: холодное выражение ярости и ненависти, оскаленные, словно у волка, зубы. У Бенецета не было времени затоптать девушку, это могло его чересчур задержать. Он склонился на бок в седле и на полном скаку взмахнул кинжалом, задев девушку в области левого плеча. Она еще успела отшатнуться и тяжело упала на камни, а Бенецет уже несся прочь. Миновав ворота, он повернул в сторону города.

В эту минуту Хью Берингар с тремя своими сержантами как раз съезжал с моста. Увидев их, Бенецет резко повернул коня влево, на узкую дорожку, что шла между мельничным прудом и рекой, к югу, на опушку Долгого леса, то есть на кратчайшую лесную дорогу в Уэльс.

Подъезжавшие не сразу сообразили, в чем дело, однако всадник, пулей вылетевший из ворот аббатства и, едва завидев их, свернувший на боковую дорогу, не сбавляя ходу, если и не заставил их немедленно броситься в погоню, то, по крайней мере, вынудил задуматься.

— За ним! — крикнул наконец Хью Берингар, еще до того как из ворот аббатства на Форгейтский тракт выскочил младший сквайр и закричал: «Остановите его! Его подозревают в воровстве! « — Верните его! — приказал Хью, и его воины дружно свернули на боковую дорожку и пришпорили своих коней.

Даални пришла в себя, и прежде чем Кадфаэль успел протянуть к ней руку, она опрометью бросилась прочь со двора, прочь от такого смертельного ужаса, который исходил от склонившегося в седле человека, прочь от ропота толпы, который заставил ее поверить, что худшее уже позади. И в этом нет никаких сомнений. Иначе зачем бежать Бенецету еще до того, как открыли его седельную сумку? Разумеется, она пока не знала, что именно спрятано там, но наверняка это грозило Бенецету смертью. Даални юркнула в церковь, словно птичка в гнездышко. Пусть дальше всем этим занимаются другие, а она свое уже сделала. Даални присела у алтаря святой Уинифред, где все началось и все закончилось, и устало прислонилась затылком к каменной стене.

Кадфаэль вошел в церковь следом за девушкой, но остановился, увидев ее сидящей, тихо, с открытыми глазами, и словно прислушивающейся к какому-то голосу или вспоминающей что-то. После всех волнений эти покой и тишина священны. Девушка почувствовала священный трепет, когда вошла в церковь, а Кадфаэль — когда увидел ее.

Монах мягко приблизился и столь же мягко заговорил, не вполне уверенный, что девушка слышит его, ибо, казалось, она внимала чему-то куда более далекому.

— Он зацепил тебя. Дай-ка я посмотрю.

— Царапина, — сказала Даални безразлично, но все же позволила монаху задрать почти до плеча свой рукав, который оказался рассечен на длину ладони. Рука была чуть задета, осталась лишь тоненькая, толщиною в волос, белая полоса, на которой в двух-трех местах выступили крохотные бусинки крови. — Ерунда! Не загноится!

— Но ты, наверное, сильно ушиблась. Я не ожидал, что он бросится на тебя. Ты заговорила слишком рано, я на это вообще не рассчитывал.