Ученик еретика - Питерс Эллис. Страница 40

Наверное, он забыл, что Фортунате с детства было известно, где что в доме лежит, или просто не подумал, что девушка вдруг может заинтересоваться предметами, к которым прежде была равнодушна.

Она еще не дала ему повода задуматься над этим и молилась про себя, чтобы и впредь дядюшка не догадался о ее мыслях. Сейчас Фортуната чувствовала себя виноватой перед ним, и однако, она готова была подавить в себе это чувство, но сделать задуманное. Ничего не могло быть страшней мучивших девушку сомнений.

Джеван сказал ей, что никогда прежде не запирал сундук с манускриптами, но шкатулку собирается хранить под замком. Возможно, все это было сказано из любви к племяннице и желания польстить ей, в виде благодарности, но ведь он действительно запер шкатулку в сундуке, прежде чем отправиться спать. Фортуната знала, что найдет сундук запертым, так оно и оказалось. Если он унес ключи с собой, ей не придется идти далее по этому опасному пути. Но Джеван не унес ключи, они оказались на месте, на крюке внутри сундука, где он хранил одежду: сундук этот стоял в углу комнаты. Фортуната дрожащей рукой выбрала самый маленький ключ, он с острым скрежетом задел металл, когда она вставляла его в скважину.

Подняв крышку сундука, девушка с забирающим сердцем опустилась на колени, обеими руками вцепившись в его край с такой силой, что побелели и заныли от напряжения пальцы. Беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы заметить: шкатулки в сундуке не было. Темной, отполированной шкатулки с вырезанным на слоновой кости ликом святого. Драгоценный французский молитвенник Джевана, приобретенный им у вора или скупщика краденого на ярмарке в честь Святого Петра, стоял, как прежде, чуть наискось, корешком кверху, бок о бок со своим соседом в красном переплете, лишенный своего нового красивого футляра.

Книга осталась, а шкатулка, которая явилась для нее столь подходящим вместилищем, исчезла, и Фортуната не могла не догадываться, с какой целью и куда унес ее дядюшка.

Фортуната поспешно, поддавшись внезапно охватившей ее панике, закрыла крышку и повернула ключ, не заметив, что тонкая прядь ее волос зацепилась за край резного замка. Прядь эта оборвалась, когда девушка резко встала и почти выбежала из комнаты, надеясь за обыкновенными делами, посреди ни о чем не подозревающей родни, забыть о страшной догадке и ужасных подозрениях, которые, как она поначалу надеялась, не подтвердятся. Но теперь они только окрепли, и ей следовало пройти начатый путь до конца.

Олдвина проводили всем семейством во главе с Жераром Литвудом, при торжественном участии отца Элии, который уверился в благонадежности своего подопечного и совершенно отбросил былые сомнения. Фортуната стояла у края могилы рядом с Джеваном, который изредка касался ее своим рукавом, ужас и жалость разрывали душу девушки. Она наблюдала, как он вместе с прочими нес гроб, как бросил горсть земли в могилу и смотрел в темную яму с благопристойным, строгим выражением лица, пока комья с глухим стуком падали вниз, навсегда скрывая покойного. Когда умирает жалкий и унылый человек, окружающие не испытывают большого горя, но убить такого бедолагу значит совершить вопиющую несправедливость.

Итак, несчастный Олдвин покинул этот бренный мир, в котором никогда не чувствовал себя вполне счастливым, и семейство Жерара, исполнив последний долг перед покойным, возвратилось домой. За столом все сидели притихшие, но рана их была неглубока и вскоре должна была затянуться.

Фортуната убрала со стола и пошла на кухню, чтобы помочь Маргарет вымыть посуду. Она не знала, отчего так медлит и не принимается за дальнейшие розыски: то ли боится, что выдаст себя поспешным уходом, то ли до отчаяния не хочет увязнуть еще более глубоко в страшной трясине. И все же она не могла оставить дело незавершенным. Она знала, что неизвестность будет мучить ее. И потом, ее опасения могут не подтвердиться, если она выяснит все до конца. Стремление добраться до истины не давало ей покоя.

Фортуната пересекла двор и незаметно проскользнула в затемненную ставнями лавку. Ключ от мастерской Джевана висел на обычном месте, куда тот повесил его, ни о чем не тревожась, едва только вернулся с утренней деловой прогулки. Фортуната сняла ключ с гвоздя и спрятала его за корсаж платья.

— Я пойду в аббатство, — сказала девушка сквозь открытую в залу входную дверь. — Может быть, они опять разрешат мне увидеться с Илэйвом. Или, по крайней мере, разузнаю, нет ли каких новостей. Посыльный от епископа может вернуться со дня на день. Ковентри не так уж далеко от нас.

Ей не стали ни возражать, ни уговаривать. Все были убеждены, что после мрачных впечатлений, оставшихся после похорон, молодой девушке не помешает совершить прогулку прекрасным летним полднем и развеяться. Пусть молодые думают о молодых, с какой тревогой ни были бы связаны их заботы.

Поскольку на улицу выходили только окна лавки, сейчас закрытые ставнями, а окна залы и спален смотрели на хозяйственный двор и сад, никто из домашних не увидел, как девушка, выйдя из-под арки, свернула не налево, по направлению к городским воротам и аббатству, а направо, к мосту и дороге, ведущей во Франквилль.

Брат Кадфаэль, обычно не склонный к колебаниям, провел целое утро за обдумыванием событий предыдущего дня, пытаясь справиться с беспокоящими его мыслями и отделить то, что уже можно было считать проверенными сведениями, от нуждающихся в подтверждении догадок. Несомненно, в шкатулке Фортунаты некогда хранилась книга — и довольно долго, судя по оставленным следам, каковыми были слабый лиловый налет краски — на подстилке и истончившийся обрывок пурпурной полоски, зажатой меж подстилкой и деревом. Золотая пластина, после того как ее приклеят к листу и подвергнут обжигу, хотя и разрушается под воздействием открытого воздуха, но все же, по всем правилам обработанная, может оказаться относительно прочной. Нужно было бессчетное количество раз достать книгу из шкатулки и положить ее обратно, чтобы с нее начала стираться тончайшая золотая пыль. Чем дольше размышлял Кадфаэль, тем больше утверждался во мнении, что шкатулка создавалась как вместилище для книги и что книга находилась в ней, возможно, на протяжении одного — двух столетий. Если книгу украли давным-давно или ее уничтожили языческие разбойники, что же тогда подарил старик Уильям своей приемной дочери? Ибо для Кадфаэля, как и для Илэйва, было несомненно, что несколько дней назад в шкатулке еще не было тех шести кошелей с серебром.

Но, предположим, если это все-таки книга, безопасно пропутешествовавшая в своей великолепной раке почти через полмира, никем не извлекаемая и не читаемая, чтобы достаться в качестве приданого девушке, достигшей брачного возраста? Книга дорогая, которую впоследствии можно выгодно продать, получив взамен довольно приличную сумму. Но для собирателей книг, тех, кто питает к ним страсть, книги имеют особую ценность. Чтобы заполучить понравившуюся книгу, эти люди готовы мошенничать, красть, лгать, даже если впоследствии нельзя будет показать ее кому-то или хотя бы похвалиться своим сокровищем. Но решиться на убийство?.. Нет, это невозможно.

А если все же вернуться к убийству? Какая тут может быть связь с книгами? Кто стоял на пути вора? Ведь не этот же полуграмотный слуга, которому нет дела до изысканных манускриптов, созданных много веков назад выдающимися мастерами.

Вдруг, к собственному удивлению, Кадфаэль, который только что выпалывал мелкие сорняки со своих гряд, отложил мотыгу и пошел к брату Винфриду, работавшему рядом в саду.

— Сынок, если позволит отец настоятель, я отлучусь по делу. Вернусь к вечерней службе, но если опоздаю — присмотри, чтобы все было в порядке, и закрой мою мастерскую, прежде чем идти.

Брат Винфрид, смуглый и мускулистый, выпрямился во весь рост, чтобы выслушать распоряжения Кадфаэля, в руке у него был зажат пучок сорняков, который он только что выдернул из земли.

— Хорошо. На тех грядах надо полоть?

— Нет, не надо. Ты можешь отдохнуть, когда закончишь эти.