Воробей под святой кровлей - Питерс Эллис. Страница 20

Сколько искренней убежденности! Но с какой неохотой сказано!

Глава пятая

Понедельник, от рассвета до повечерия

В воскресенье погода стояла ясная и безоблачная, и понедельник обещал быть таким же солнечным; в теплом воздухе веял легкий ветерок, ветки кустов и трава стояли сухие и упругие — великолепная погода для большой стирки. Как всегда в таких случаях, все обитатели дома Уолтера Аурифабера встали чуть свет и сразу захлопотали. Стирали обыкновенно все, что накопится за две-три недели, чтобы за один раз разделаться с этой морокой, — стирали в корытах, терли белье руками и щетками; со щелоком и золою, одной воды сколько надо было накипятить! Раньше всех поднялась Раннильт, чтобы разжечь огонь под вмазанным в печку котлом и натаскать из колодца воды. Хрупкая и тоненькая, она была гораздо сильнее, чем можно было подумать, глядя на нее. Больше, чем привычная тяжелая работа, ее тяготил страх за Лиливина.

Этот страх не отпускал ее ни на мгновение. Даже во сне она думала о юноше и просыпалась вся в поту от страха, что его уже схватили и уволокли неизвестно куда. Во время работы он тоже, как наяву, неотступно стоял у нее перед глазами, и на сердце было так тяжко, точно на нем лежал неподъемный камень. Страх за себя гнетет и давит на плечи, но страх за другого человека поселяется внутри и гложет сердце, как голодная крыса.

То, что про Лиливина говорят, это напраслина, и ни при каких обстоятельствах не может быть правдой. А ведь речь идет о его жизни! Раннильт поневоле слышала все, что о нем говорили, как все сваливали на него вину и грозились, что непременно повесят его за то, что он сделал. Но Раннильт сердцем знала и душу готова была положить за то, что не делал он ничего такого. Не такой он человек, чтобы бросаться на кого-то с дубинкой или грабить чужие сундуки!

Мастер Печ, встав раньше обычного, услышал, как скрипит колодец, и, выйдя из задней двери, от скуки направился в сад погулять на солнышке. Раннильт подумала, что он не стал бы себя утруждать, если бы знал заранее, что встретит во дворе всего лишь служанку. Он был любезный жилец, старавшийся всегда угодить хозяевам, и никогда не упускал случая оказать им внимание, однако его вежливость не простиралась на служанку. Вот и сейчас он долго не задержался во дворе и, едва показавшись, повернул назад к своему порогу. Оттуда он еще раз оглянулся, осматривая двор. Приготовления, которые шли в доме Аурифабера, были очевидны — он увидел, что затевалась большая стирка, перед которой уже началась обычная суета.

Сюзанна спустилась вниз с полной охапкой грязного белья и, не говоря ни слова, сноровисто принялась за дело. Даниэль позавтракал и отправился в мастерскую, оставив растерянную жену одну в холле. Слишком много всего случилось в день свадьбы, и она еще не успела обвыкнуться в доме и найти в нем собственное место. Куда бы она ни ткнулась, чтобы заняться чем-то полезным, всегда оказывалось, что Сюзанна ее уже опередила. Утром Уолтер долго лежал в постели, мучаясь головной болью, а бабушка Джулиана не выходила из своей спальни, но Марджери не успела подать им завтрак — все было сделано без нее. Приниматься за стряпню было еще рано, да кроме того, все ключи были на поясе у Сюзанны. Тогда Марджери решила заняться той частью дома, где она чувствовала себя настоящей хозяйкой, считая, что уж здесь-то может поступать по своему усмотрению, и принялась устраивать холостяцкое жилище мужа по своему вкусу. Она вынула все из комода и сундука, чтобы освободить место для своей одежды и постельного белья. Разбирая ящики, она не раз натыкалась на различные свидетельства скупости, которой славилась почтенная Джулиана. Среди вещей попадались ненужные, которые Даниэль носил еще мальчиком и которые он уж наверняка больше не наденет. Они были аккуратно зачинены и заштопаны, все бережно сохранялось, чтобы служить как можно дольше, и даже то, из чего Даниэль окончательно вырос, не выбрасывалось, а складывалось в сундук. Но уж теперь-то она стала женой Даниэля и желает устроиться в комнате так, как сама считает нужным! И Марджери решила избавиться от бесполезного барахла. Пускай пока жизнь дома идет по накатанной колее, как будто Марджери здесь посторонний человек. Придет время, и это переменится. Марджери не торопила событий, ей еще многое нужно было обдумать, прежде чем браться за дело.

А во дворе Раннильт, стоя на коленях, стирала белье, колотила его вальком и терла, не жалея изъеденных щелоком рук. К полудню последняя порция белья была отжата и сложена в большую бельевую корзину. Сюзанна подхватила ее под мышку и, подпирая ношу бедром, спустилась по склону в дальний конец сада, а оттуда вышла через арку за городскую стену, чтобы раскинуть белье для сушки на кустах и на лужайке, которая смотрела на южную сторону. Раннильт убрала корыто и подтерла пол, а затем пошла подбросить дров в очаг и поставить на огонь солонину.

И тут, когда она очутилась одна в тишине, ей вдруг сделалось так больно и горько за Лиливина, что слезы неудержимо хлынули у нее из глаз и закапали в котелок. Как слепая, она тыкалась из угла в угол, на ощупь находя нужные предметы, впервые в жизни проливая слезы из-за мужчины — раньше она ни на кого не смотрела, и ее никто не замечал, а тут они оба с первого взгляда понравились друг другу.

Раннильт так отдалась своему горю, что не заметила, как у нее за спиной неслышно вошла в дверь Сюзанна и остановилась на пороге, наблюдая за тем, как она вслепую что-то ищет, обливаясь горючими слезами.

— Да что с тобой, девушка, скажи мне, ради Бога?

Раннильт вздрогнула и с виноватым видом обернулась, бормоча, что с ней, мол, ничего не случилось.

— Простите, — лепетала она, — я сейчас все сделаю!

Но Сюзанна резко оборвала ее лепет.

— Хорошенькое ничего! Мне надоело смотреть, как ты ходишь, повесив нос, и толку от тебя никакого! Вот уже два дня ты все киснешь и киснешь. И я-то знаю почему. У тебя на уме этот несчастный воришка. Знаю, знаю, он тебя оплел своим ласковым голосом и вкрадчивым обращением, я все время за тобой наблюдала. И надо же быть такой дурехой, чтобы так страдать из-за дрянного воришки!

Сюзанна не сердилась и не бранила Раннильт, она вообще никогда не бывала сердитой. Возмущаясь и отчитывая девушку, она говорила с ней снисходительно-приветливым тоном, и голос ее звучал ровно и сдержанно, выражая неизменную доброжелательность. Раннильт молча проглотила последние слезы, поморгала глазами, чтобы согнать застилавшую их пелену, и деловито загремела горшками и сковородками, лихорадочно высматривая, чем бы отвлечь от себя внимание Сюзанны.

— На меня просто вдруг что-то нашло. Сейчас уже все кончилось. Ой, посмотрите-ка, вы совсем промочили ноги, и подол платья у вас мокрый! — воскликнула Раннильт, радуясь нечаянно подвернувшейся возможности переменить разговор. — Вам бы лучше переобуться.

Сюзанна только передернула плечами на отвлекающий маневр девушки.

— Это неважно, подумаешь, промочила! Вода в реке немного поднялась, а я не заметила и подошла слишком близко, когда вешала на куст рубашку. А вот как насчет твоих мокрых глаз? Об этом сейчас речь. Ах, глупенькая ты девчонка! Нашла на кого заглядываться! Ведь он — обыкновенный проходимец с большой дороги, за которым тянется много подобных делишек помельче, и веревка давно по нем плачет. Опомнись, пока не поздно, и выкинь его из головы!

— Не проходимец он! — ответила Раннильт с отчаянной храбростью. — Не делал он этого, я знаю! Я знаю его, он никогда так не поступит. Не такой он человек, чтобы убивать людей. Я и правда тревожусь о нем, тут уж ничего не поделаешь!

— Вижу, — со вздохом согласилась Сюзанна. — Вижу с тех пор, как его приперли к стенке. Надоело мне смотреть на все это. Я хочу, чтобы ты поскорее образумилась. Да что же я, прости Господи, одна должна тащить на себе все хозяйство, даже без твоей помощи?

Она задумалась, закусив губу, а затем неожиданно обратилась к Раннильт с вопросом: