Воробей под святой кровлей - Питерс Эллис. Страница 6

— А теперь, Лиливин, поспи, если сможешь. Во сне горе проходит и болячки заживают, так что тебе сон пойдет на пользу. Ты можешь не беспокоиться, я тебя посторожу.

Кадфаэль сел на скамью аббата и снял нагар со свечей, чтобы лучше видеть своего подопечного. Они умолкли, и вместе с молчанием в церкви воцарилась благостная тишина. Пускай за стенами церкви в ночи затаилась тревога, но каменные своды над хором укрыли их, словно заботливые ладони, оберегая хрупкий и мимолетный покой. Кадфаэль удивился, увидев через некоторое время, когда Лиливин, казалось бы, давно успокоился, две крупные слезы, выкатившиеся из-под его закрытых век. Они медленно сползли по впалым щекам и капнули на одеяло.

— Что случилось? О чем ты печалишься? — спросил Кадфаэль, ибо прежде юноша только дрожал, горячо доказывая свою невиновность, но не плакал.

— Моя скрипка! Она была при мне, когда я прятался в кустах. Я ношу ее в сумке через плечо. А когда они меня вспугнули — сам не знаю, как это случилось! — наверное, ветка зацепилась за ремешок и сорвала сумку с моего плеча. А я не решился остановиться, чтобы поискать ее в потемках. А теперь я не могу отсюда выйти! Пропала моя скрипка!

— В кустах возле моста на этом берегу реки, сразу, как перейдешь через дорогу? — горе бродячего музыканта было понятно Кадфаэлю. — Тебе действительно нельзя пока отсюда выходить. Но я-то могу выйти. Я поищу ее. Твои преследователи не стали бы шарить по кустам после того, как увидели тебя. Твоя скрипка, наверное, так и лежит там и ничего ей не сделалось. Спи спокойно и перестань горевать, — сказал Кадфаэль. — Тебе еще рано отчаиваться. Отчаиваться вообще никогда не надо, — прибавил он бодрым голосом. — Помни об этом и крепись!

Синий глаз широко раскрылся, уставившись на Кадфаэля удивленно и пристально, и, прежде чем Лиливин отвел его, Кадфаэль увидел, как мелькнуло в синеве отраженное пламя свечи. После этого настала тишина. Кадфаэль поудобнее уселся на скамье аббата, приготовившись к ночному бдению. Он собирался разбудить незваного гостя перед тем, как начнется первая утренняя служба, и перевести его в какой-нибудь укромный уголок, иначе приор Роберт смертельно обидится, если увидит, что его почетное место занято. А до этого часа оставалось только поручить Лиливина заботам святых заступников и уповать на Божий промысел, ибо помочь ему было не в силах смертного человека.

Едва забрезжил рассвет и из темноты проступили первые краски погожего майского дня, как в замочной мастерской уже проснулся Гриффин, мальчишка, которого оставляли там за ночного сторожа; поднявшись с соломенного тюфяка, он отправился за водой к колодцу, который находился на заднем дворе. Гриффин всегда вставал раньше всех и первым выходил на двор, в котором хозяйничали две семьи; к приходу подмастерья, который жил в двух кварталах от этого дома, Гриффин успевал растопить очаг и все приготовить к началу работы. Гриффин нисколько не удивился, что сегодня никто еще не вставал: после вчерашнего празднества все жильцы легли поздно, поэтому им было невмоготу спозаранку приниматься за работу. Гриффин не был в числе приглашенных, но миссис Сюзанна послала ему со служанкой Раннильт угощение — тарелку мясного бульона, ломоть хлеба, кусочек сладкого пирога да кружку разведенного эля. Гриффин сытно поел и уснул так крепко, что проспал ночной переполох.

Гриффину было тринадцать лет, его мать была простая служанка, а отец — захожий лудильщик. Это был рослый миловидный парнишка покладистого нрава, у него были хорошие руки, только вот разума Бог не дал. Его хозяин Болдуин Печ похвалялся своей добротой, говоря, что из милости приютил убогого мальчонку, однако на самом деле Гриффин, хоть и не блистал умом, был хорошим работником и с лихвой оправдывал все затраты хозяина на свое содержание.

Вместительная деревянная бадья с побитыми и ставшими щербатыми за время долгой службы краями показалась из глубины колодца, сверкая под косыми лучами утреннего солнца. Гриффин наполнил водой два ведра и только было собрался опрокинуть бадью обратно в колодец, как вдруг внутри нее что-то блеснуло серебром, что-то, застрявшее в щели между двух досок. Гриффин поставил бадью на край каменного колодца, нагнулся и вытащил блестящую кругляшку. Зажав ее двумя пальцами, он стряхнул приставший клочок синей материи и стал разглядывать предмет, который лежал у него на ладони. Это был блестящий серебряный кружок, на котором было вычеканено лицо и какие-то непонятные значки. Гриффин не знал, что это буквы. На оборотной стороне он увидел крестик, окруженный круглой каймой, и там тоже были непонятные значки. Гриффин пришел в восхищение. Он унес свою добычу в мастерскую, и, когда Болдуин Печ, злой и мутноглазый, наконец появился там, пробудившись ото сна, мальчик гордо вручил ему свою находку: все добро в доме было хозяйское.

Замочных дел мастер вытаращил глаза и просветлел, точно у него внутри зажглась лампа, глаза у него сразу заблестели, и голова чудесным образом прояснилась. Он повертел находку в руке, внимательно осмотрел с обеих сторон, затем, подняв голову, заглянул в лицо мальчику со странной заговорщицкой усмешкой и осторожно спросил:

— Где ты это нашел, малец? Ты ее кому-нибудь показывал?

— Нет, хозяин, сразу принес вам. Она была в бадье, что висит в колодце, — ответил Гриффин и рассказал, как она там застряла в щелке.

— Молодец, хорошо! И не надо никому рассказывать, что у меня есть такая вещица. Так, значит, она застряла в щелке? — задумчиво продолжал Болдуин, любовно разглядывая свое сокровище. — Ты славный малый! Молодчина! Правильно сделал, что сразу принес ее мне. Для меня эта вещь большая ценность. Очень большая ценность! — Он весь расплылся в довольной улыбке, а Гриффин тоже улыбался, глядя на него, и гордился собой. — После обеда я дам тебе сластей, я кое-что припас от вчерашнего пира. Уж я тебя награжу за хорошую службу, за мной не пропадет!

Глава вторая

Суббота, от заутрени до полудня

Брат Кадфаэль разбудил Лиливина и привел его в приличествующий вид перед тем, как остальные братья монахи собрались на заутреню. Он рискнул выйти с ним перед рассветом на двор, чтобы юноша мог справить нужду, сполоснуть распухшее от побоев лицо и, несмотря на свой плачевный вид, предстать перед собравшейся братией в более или менее благопристойном обличии. Кадфаэль торопился еще и потому, что надо было заблаговременно освободить к приходу приора Роберта его скамью, ибо тот и так своей натянутой миной недвусмысленно выражал неодобрительное отношение к постороннему вторжению, и лучше было не давать лишний повод для раздражения. У обвиняемого и без того было достаточно недругов.

А недруги были уже тут как тут. Сплоченными рядами они как раз входили в ворота, чтобы дружно встать на защиту своих законных прав, на сей раз они пришли предъявлять обвинение, как полагалось по закону. Шериф Прескот поручил вести расследование и переговоры своему сержанту, так как сам был в это время занят слишком важными государственными делами, чтобы отвлекаться на такие мелочи, как попытка убийства и ограбление, случившиеся в небольшом городишке. Шериф только недавно вернулся с пасхального съезда при дворе короля Стефана, где он представил отчет о денежных делах и доходах графства, а теперь нужно было приниматься за весенний смотр королевских вооруженных сил, проверять состояние военных укреплений графства. Его заместитель Хью Берингар уже отправился по этим неотложным делам на север графства, но Кадфаэль, твердо веря в здравомыслие, которое Хью проявлял в тех случаях, когда какой-нибудь бедолага попадал в переделку, угодив в лапы закона, горячо желал, чтобы Хью поскорее вернулся и сам разобрался в тяжбе, где пригодился бы его проницательный ум и умение непредвзято выслушать обе стороны.

Лучше, чтобы расследование было в руках человека, который ко всему подходит со здоровой долей скепсиса, иначе преимущество всегда будет на стороне обвинения.