Секретный фарватер - Платов Леонид Дмитриевич. Страница 23
Лязгнули челюсти. Это открылся люк.
С воды пахнуло промозглой сыростью, будто из погреба или из раскрытой могилы.
В тумане вспыхнули два огонька. На мостике закурили.
Шубин услышал несколько слов, сказанных по-немецки. Голос был тонкий, брюзгливо-недовольный:
— Ему полагалось бы уже быть здесь.
Второй голос — с почтительными интонациями:
— Прикажете огни?
— Нет. Не доверяю этим финнам.
— Но я думал, в такой туман… Молчание.
На воде слышно очень хорошо. Слова катятся по водной поверхности, как мячи по асфальту.
— Финны мне всегда казались ненадежными, — продолжал тот же брюзгливо-недовольный голос. — Даже в тридцать девятом, когда Европа так рассчитывала на них.
Подводная лодка покачивалась примерно в тридцати метрах от Шубина. Ее искусно, под электромоторами, удерживали на месте ходами, не приближаясь к берегу, чтобы не повредить гребные винты.
Юнга пробормотал вздрагивающим голосом:
— Товарищ командир, прикажите! Гранатами забросаем ее!
Шубин промолчал. Гранатами подлодку не потопить. Шуму только наделаешь, себя обнаружишь.
Из тумана донеслось:
— Не могу рисковать… Мой «Летучий Голландец» стоит трех танковых армий…
— О да! Где появляется Гергардт фон Цвишен, там война получает новый толчок…
— Тише!
До Шубина, напрягавшего слух, донеслось лишь одно слово: «Вува». Затем в слоистом тумане, булькающем, струящемся, невнятно бормочущем, запрыгали, как пузырьки, странные звуки: не то кашель, не то смех.
Сзади кто-то легонько тронул Шубина за плечо.
— Чачко докладывает, — прошептали над ухом. — Моторы на товсь!
— Светает, — донеслось из тумана.
Второй голос сказал что-то о глубинах.
— Конечно. Не могу идти в надводном положении на глазах у всех шхерных ротозеев.
Туман стал совсем пепельным и быстро разваливался на куски. В серой массе его зачернели промоины.
Будто материализуясь, уплотняясь на глазах, все четче вырисовывалась подводная лодка, которую почему-то назвали «Летучим Голландцем». Она была словно соткана из тумана. Космы водорослей свисали с ее крутого борта.
Чачко удивленно пошевелился. Шубин пригнул его ниже к земле. Но он и сам не ожидал, что подводная лодка так велика.
— Наконец-то! — сказали на «Летучем Голландце». — Вот и господин советник!
Стуча движком, между берегом и подводной лодкой прошла моторка. У борта ее стоял человек в штатском.
Он торопливо прыгнул на палубу лодки.
Неразборчивые оправдания.
Ворчливый тонкий голос:
— Прошу в люк! Вас ждут внизу!
Медленно раздвигая туман, который, свиваясь кольцами, стлался по воде, подводная лодка отошла от острова.
Шубин в волнении приподнялся. Куда она повернет: направо или налево?
Ведь створные знаки раздвинуты. Ловушка поджидает добычу!
Если подводная лодка повернет налево, чтобы лечь на створ…
Она повернула налево.
Низко пригибаясь к земле, Шубин и Шурка перебежали полянку, кубарем скатились на палубу катера.
— Заводи моторы!
Катер отскочил от берега, развернулся.
Некоторое время он шел малым ходом, соблюдая скрытность, потом, зайдя за мыс, дал полный ход.
Только бы моторы не подвели! Выносите из беды, лошадки мои милые, э-эх, залетные!
Шурка выглянул из моторного отсека. Все мелькало, неслось в пенном вихре. Ветки дерева хлестнули по рубке.
И вдруг сразу стало очень светло и далеко видно вокруг.
Лучи прожекторов шагали над шхерами. Они приблизились к протоке и скрестились над подводной лодкой, которая билась в каменном капкане.
Шубин оглянулся только на мгновение.
Наши бы самолеты сюда! Но он не мог вызвать самолеты — рация: не работала.
И надо было спешить, спешить! Пяткам уже горячо в шхерах.
Он правильно рассчитал — под шумок легче уйти. В смятении и неразберихе береговая оборона этого участка так и не поняла, кто пронесся мимо. Трудно было вообще понять, что это такое: с развевающимися длинными полосами брезента, с сосновыми ветками, торчащими из люков, с охапкой валежника, прикрывающей турель пулемета!
Да и внимание привлечено к тому, что творится на середине протоки — у подводной каменной гряды. На помощь к лодке уже спешат буксиры, которые оказались поблизости. Надрывно воют сирены.
Шубин вильнул в сторону, промчался по лесистому коридору, еще раз повернул.
С берега дали неуверенную очередь. Боцман не ответил. Строго-настрого приказано не отвечать!
И это было умно. Это тоже сбивало с толку.
Несуразный катер, чуть не до киля закутанный в брезент, похожий на серо-зеленое облако, благополучно проскочил почти до опушки шхер.
Но здесь, уже на выходе, огненная завеса опустилась перед ним.
Фашистские артиллеристы стряхнули с себя наконец предутренний сладкий сон. По всем постам трезвонили телефоны. Наблюдатели как бы передавали «из рук в руки» этот сумасшедший, идущий на предельной скорости торпедный катер.
Гул моторов приближается. Внимание! Вот он — бурун! Залп! Залп!
Катер мчался, не убавляя хода, не отвечая на выстрелы.
Голова трещала, разламывалась на куски от лопающихся разрывов. Снаряд! Лавина воды обрушилась на палубу. Всплеск опадает за кормой.
Внезапно катер сбавил ход.
Механик доложил Шубину, что осколок снаряда попал в моторный отсек. В труднодоступном месте пробит Трубопровод. Обороты двигателя снижены.
Авария! И как раз тогда, когда фашистские артиллеристы начали пристреливаться!
Но Шубин не успел приказать ничего. Все сделалось само собой, без приказания. Мгновение — и катер опять набрал ход!
— Мотористы ликвидируют аварию своими средствами! — доложил механик.
Шубин кивнул, не спуская глаз с расширяющегося просвета впереди, между лесистыми берегами.
«Своими средствами…» Вот как это выглядело.
Скрежеща зубами от боли, Степаков по-медвежьи, грудью, навалился на отверстие, откуда только что хлестала горячая вода.
— Резину!
Юнга поспешно наложил на пробоину резиновый пласт, крепко прижал его. И лишь тогда Степаков со стоном отвалился от трубопровода.
— Не бросай!
Но Шурка и сам понимал, что нельзя бросать. Скорость! Нельзя сбавлять скорость!
Обеими руками он с силой прижимал резину к трубопроводу; фонтанчики, шипя, выбивались между пальцами. Боль пронизывала тело до самого сердца. Это была пытка, пытка! Но он терпел, не выпуская горячего резинового пласта, пока Дронин торопливо закреплял его. Сначала надо было протянуть проволоку вдоль трубопровода, потом старательно и аккуратно обмотать ее спиралью. На это требовалось время, как ни торопился Дронин.
Но вот наконец трубопровод забинтован.
— Все, Шурка, все!
Юнга выпустил резину из обожженных рук и упал ничком у мотора, потеряв сознание от боли.
Зато шхеры были уже за кормой. Катер быстро бежал на юг по утренней глади моря.
Юнга ничего не знал об этом. Он не очнулся, когда боцман смазывал и бинтовал его ожоги. Продолжал оставаться в беспамятстве и в то время, когда его вытаскивали из люка и осторожно укладывали на корму, в желоб для торпед.
— На сквознячке отойдет! — сказал Дронин. И в самом деле, обдаваемый холодными брызгами, юнга пришел в себя. Рядом натужно стонал Степаков.
Шурка приподнялся на локте и с тревогой оглянулся.
— Не клюнул бы нас жареный петух в темечко, — слабым голосом сказал он.
Это было выражение гвардии старшего лейтенанта. Понимать его следовало так: не бросили бы вдогонку авиацию!
Но уже приветливо распахивалась впереди бухта, где стояли наши катера…
Выслушав доклад Шубина, командир островной базы немедленно вызвал звено бомбардировщиков и послал их добить подводную лодку, севшую на камни.
Однако летчиков встретил в шхерах заградительный огонь такой плотности, что пришлось вернуться.