Собака снова человек! - Платов Сергей. Страница 43

Что мне особенно нравится в собаках, так это огромный язык. Я вообще до сих пор смутно понимаю, как он может поместиться во рту. Вместительность собачьего языка (при его рациональном использовании, конечно) значительно превышает размер самой большой ложки. Да что там ложки, он вполне поспорит с половником! Так вот именно с помощью языка я и отправил в мое исстрадавшееся тело этот божественный напиток. Кто бы знал, как за это время я истосковался по нему!

— Слушай, Матрен, а с соседями у тебя стены общие? — выдал я новую мысль, лишь только получил положенную порцию медового блаженства.

— В каком это смысле? — насторожилась Матрена.

— Ну, в смысле, может, я немного колдану, разметаю стеночку, и мы проскочим к соседям? По-любому, через них уйти будет проще.

Неожиданно для меня Едрена-Матрена зарделась словно маков цвет. Интересно, что это могло повергнуть железную бабу в такое вот состояние?

— Есть у меня соседи, — наконец созналась Матрена и покраснела еще больше.

Тут в дверь настойчиво забарабанили, — похоже, началось. Мой замечательный звоночек опасности звякнул в моей голове. Значит, время пока есть, однако лучше поспешить.

— Ну так что? — нетерпеливо спросил я хозяйку трактира.

Женщина-гора еще немного посомневалась, но, услышав особенно могучий удар в дверь, махнула рукой и решительно сказала:

— Да ладно, чего уж там, пошли.

Чего было «ладно там», я не понял, но в одно мгновение вся наша разношерстная компания рванула со всех ног и лап (у кого что было) за Матреной по лестнице на второй этаж. Уже выбегая из общего зала, я вспомнил о братьях:

— Эй, ребята, завязывайте там с медовухой, дело пахнет жареным!

Вместо ответа я услышал пьяное мычание из-за приоткрытой двери в кладовую. Время катастрофически убывало, но, предчувствуя неладное, я был вынужден задержаться.

Да, пожалуй, всё-таки зря Матрена разрешила братьям самим обслужить себя. Видимо, ребята не устояли перед соблазном и успели хлопнуть явно не по одному ковшичку.

— Значит, так! — рявкнул я на Фрола с Федором, возвращая их к жизни. — Руки в ноги, и за мной. И учтите, если вы от нас отстанете, то по прибытии домой я расскажу Кузьминичне, что вы нас бросили в трудную минуту. Надеюсь, вы понимаете, что она с вами сделает?

Судя по тому, как блуждающие улыбки в момент исчезли с лиц братьев, я, как обычно, попал в точку.

Попасть под руку разъяренной няньки они явно не хотели.

Далее братья развили такую скорость, что даже я на своих четырех лапах смог догнать их лишь тогда, когда они остановились у огромного (а у Матрены все было огромное) платяного шкафа.

— Ну и что это? — не понял я.

— Проша, — ласково проговорила хозяйка трактира и любовно погладила дверцу шкафа.

Так, мне еще только сумасшествия не хватало в такой момент.

— Ты что, рехнулась? Какой еще Проша? Это же шкаф!

— Это любовь, — сверкнула на меня глазом Матрена и толкнула дверцу.

Оказалось, рановато я записал Матрену в сумасшедшие. Шкаф был абсолютно пустой, а вместо задней стенки обнаружилась еще одна дверь.

— Ну ты даешь! — присвистывая от удивления пополам с восхищением, заметил я. — А там, как я понимаю, Проша?

— А что я, не женщина, что ли? — пробасила хозяйка и уперла пудовые кулаки в мощные бока.

— Конечно, женщина! — ответили мы все хором.

— Ну раз так, за мной! — скомандовала Матрена и первой бросилась в хитрый лаз.

Мы попали в небольшую комнатушку, сплошь заставленную какими-то ящиками и бочонками. Матрена не задержалась тут ни на мгновение и привычным движением руки отворила маленькую дверцу. А еще через минуту все мы смогли лицезреть ее любовь. Эта самая любовь при виде своей ненаглядной тут же повисла у нее на шее. Ответные объятия оказались такие страстные и мощные, что я всерьез озаботился здоровьем Проши.

Сам Проша — маленький, сухенький мужичок в белом переднике, весь перемазанный мукой, — явно был пекарем.

— Прошенька мой, — томно прошептала Матрена, похрустывая косточками своего обожаемого.

— Матрешенька моя, — не менее страстно ответил он.

— Кхе, кхе, — скромно напомнил я о нашем присутствии и немедленно получил подзатыльник от Селистены.

— За что?! — обиделся я.

— Не мешай им!

— Да ты что? Нам бежать надо!

— Успеем, — отрезала рыжая и с умилением уставилась на страстную пару.

Слава богам, совесть проснулась у самой Матрены, и она с явной неохотой отцепила от себя своего кондитера и аккуратно поставила его на пол. Он оказался немного помят, но тем не менее вполне цел.

— Матрена, нам пора, — опять влез я и снова схлопотал от романтически настроенной невесты.

— Собака говорит?! — открыл от удивления рот Проша.

— Это Даромир, я тебе о нем рассказывала, — быстренько представила меня хозяйка, и я кивнул лохматой головой. — Это Селистена, а это Шарик, я тебе о них тоже рассказывала.

В этот момент в комнату ввалились Фрол с Федором.

— Ну а этих пьяных обалдуев ты наверняка и так знаешь.

— Очень приятно, Прохор, — буркнул кондитер. Братья не сразу поняли, что происходит, а когда поняли — завелись:

— Ну, Проша!

— Ну, Матрена!

— Ну и конспираторы!

— Кто бы мог подумать!

На этот раз Матрена успокоила братьев уже не словами, а делом. Те в момент заткнулись, прижимая руками распухавшие на глазах уши. Что ни говори, а под удар Матрены я попасть бы не хотел.

Вдруг весь дом затрясся от мощного удара, — видимо, ратники приволокли таран.

— Что это? — испуганно вздрогнув, спросил пекарь.

— Долго рассказывать, Проня. Ты поможешь нам отсюда выбраться?

— Конечно! — ни секунды не раздумывая, согласился Прохор и, скинув фартук, бросился бегом по коридору. Как водится, вся наша компания последовала за ним.

Вот нравятся мне такие люди. Ни тебе дурацких вопросов, ни не менее дурацких истерик, всё коротко и ясно. Надо выбраться — пожалуйста, а уж потом можно разобраться — что, зачем и почему.

Надо признать, что Матренин полюбовник уж постарался, причем вывел нас даже не через свой дом, а через какой-то длинный подвал. В результате мы оказались в квартале от трактира Едрены-Матрены, на вполне тихой улочке.

На свободе, вместо того чтобы проститься с нами, хозяйка принялась прощаться со своим благоверным:

— Смотри тут! Ты меня знаешь, если узнаю, что без меня к Нюрке-торговке бегал, то лучше утопись сам.

— Конечно, мой птенчик! — не стал возражать Проша и, ловко подпрыгнув, умудрился запечатлеть на мощном челе страстный поцелуй.

— Стой спокойно, когда я с тобой разговариваю! — осадила его Матрена. — Когда закончу, сама поцелую.

— Хорошо, рыбонька моя.

— На чем это я остановилась? Ах да, стало быть, лучше сам утопишься.

— Конечно, ягодка моя.

— За хозяйством моим присмотри. Эти головорезы наверняка дверь сломают, так поставь новую. Да смотри не скупись, закажи хорошую.

— Будет сделано!

— Ну вроде всё, — поскрипев напоследок мозгами, выдала хозяйка, — прощевай, что ли?

С этими словами Матрена бережно приподняла своего мужичка и поцеловала его с таким жаром, что Фрол с Федором аж присвистнули от восторга. Правда, предварительно отойдя на солидное расстояние и на всякий случай прикрыв уши.

Всё на белом свете рано или поздно кончается. Кончились и эти пламенные объятия. Проша кивнул нам и скрылся в подвале.

— Ну, ребята, пошли, что ли? — как ни в чем не бывало сказала хозяюшка трактира.

— Матрена, погоди, — остановила ее Селистена, опираясь на мой посох. — Тебе не кажется, что ты должна вернуться?

— Не кажется. И потом, я никому ничего не должна.

— Возвращайся, — не остался в стороне и я, чувствуя, что укушенное время подходит к концу. — Они ведь трактир разнесут.

— Не разнесут, — отмахнулась Матрена. — У меня там всё крепкое. Да и поостерегутся, чай, меня в городе каждый знает, не захотят по сопатке схлопотать по моем возвращении.