Куколка для монстра - Платова Виктория. Страница 24

– Что же было дальше?

– Ты действительно ничего не помнишь? Вот оно что – и дивные глаза, и сучья течка в них относились ко мне. Так же как и длинные светлые волосы. Я недоверчиво провела рукой по своим беспорядочно отросшим темным прядям. Эрик перехватил мой взгляд.

– Но, тогда ты красилась, но, нужно сказать, это занимало много времени, хотя игра стоила свеч.

– Ты отвлекся, – властно сказала я. В конце концов, женщина с дивными глазами может позволить себе властность. – Что было дальше?

– А дальше ты поднимаешься и уходишь. Совершенно естественная штука – девушка отлучилась в туалет, а лох папик заказал шампанское и стал терпеливо ждать. Но я-то ждать не стал и отправился за тобой. И точно – ты меня окликнула. Ты сказала таким невинным голосом, ты неподражаемо разговариваешь с такими интонациями до сих пор: «Бэби (ты так и проворковала – «бэби», и это сразило меня наповал), я потеряла сережку с бриллиантом. Ты не поможешь мне ее найти?» Никакой потерянной серьги, конечно, не было. Но знаешь, что мы сделали потом? Мы забились в какую-то подсобку – она вся провоняла бараниной и черносливом – и так оттрахали друг друга, что я кончил три раза за пятнадцать минут. Потому что больше времени у нас не было. Веришь, это был сногсшибательный спонтанный трах. Самый лучший в моей жизни, а я знаю в этом толк, уж поверь мне…

Я смотрела в его удлиненные, чуть поднятые к вискам глаза, в бесстыжие губы, в загеленные волосы, в сильные плечи, скрытые под пиджаком, и верила всему безусловно. У меня даже начала кружиться голова. Похоже, это натренированное тело знает толк в сексе. Похоже, что в прошлой жизни я была женщиной-вамп, поздравляю…

– Ну и что было дальше?

– Дальше ты отряхнула платье, привела волосы в порядок, заново накрасила губы, – ты делаешь это безошибочно, даже зеркало тебе не нужно… И назначила мне свидание. В тот же вечер, тремя часами позже.

– Надеюсь, не обманула?

– Ну, как сказать… С сексом вышел полный облом, но во всем остальном… – Эрик растянул губы в улыбке. – Словом, мы поехали ко мне. Ты запретила мне тратиться на всякие коньяки и прочие дорогие штуки. Взяла можжевеловой водки и соленых огурцов, и тогда я влюбился в тебя окончательно, бедный Эрик Моргенштерн. Ты, правда, сразу поставила меня на место, стоило только входной двери закрыться и я полез к тебе со своими мокрыми губами.

– Что же я сделала?

– Напоила меня. А потом сказала, что видишь меня насквозь, маленького альфонсика.

– Жиголо, – поморщившись, поправила я.

– Пардон, ма шер, конечно же, жиголо… Сказала еще, что я дрянь человек… Сладострастная дрянь, подонок, сибарит и дешевка. Это так возбудило меня, что, если бы не водка, я бы тебя просто изнасиловал.

– Неужели я бы тебе позволила? – Я вдруг почувствовала какой-то странный азарт, я даже понравилась себе в качестве Анны Александровой.

– Конечно же, нет, – погрустнел Эрик. – Ты все такая же, хотя говоришь, что ничего не помнишь… Так вот, после того, как ты вылила все эти помои мне на голову, ты сказала, что только я могу тебя устроить, потому что мы чертовски похожи. А для всех твоих дел тебе не хватает компаньона, подельника, такого же дрянного, как и ты. Что ж, черт возьми, интуиция у тебя звериная, впрочем, как и все остальное…

– И что?

– Я пошел у тебя на поводу. Я был готов идти за тобой куда угодно. И ты это знала, потому что ни с одной другой женщиной я не испытал такого кайфа, ни с одной другой женщиной я не кончал три раза в течение пятнадцати минут… Ведь я был в тебя влюблен. Но нужно отдать тебе должное, после этого фантастического траха в подсобке ресторана мы больше ни разу не были вместе. Но я понимаю, чем ты можешь взять любого мужика, крутая сексапилка.

– Чем же?

– Мозгами, красотой и темпераментом. Как будто ты знаешь что-то такое в мужской сути, чего не знает никто. Ты завораживаешь. Ты как разновидность экзотической болезни, да еще в хронической форме. Я до сих пор не выздоровел. И до сих пор люблю чернослив…

Я криво усмехнулась. Неужели все это относится ко мне? Ничего в моей спящей душе не говорило об этом. Но и особого протеста не было.

– Неужели это я?

– Ты, – радостно подтвердил Эрик. – Ты, правда, в моем бледном изложении…

– Похоже, я была редкостной сукой.

– Именно.

– Фантастической стервой.

– Именно.

– Потаскухой, да к тому же еще циничной.

– Именно-именно!

Что-то сдвинулось во мне, как будто блуждающий айсберг случайно попал в теплое течение и стал таять. Я поднялась со стула и, подойдя к Эрику, поцеловала его в лоб.

– Вот-вот, – сказал Эрик, – твой любимый целомудренный поцелуй, будь он проклят. Теперь-то вспоминаешь?

– Нет. Но не теряю надежды, – я не могла ему не верить, ведь именно я, по своей инициативе, поцеловала его целомудренным поцелуем. И именно в лоб, а не в глаза, например. – Что же было дальше?

– Сплошная фантастика. Ты оказалась тертой штучкой. Мы канали под брата и сестру, тусовались на светских раутах, презентациях и в продвинутых казино. И это было еще одним поводом, чтобы не спать вместе: ты сказала, что ненавидишь инцест. И молочному братцу Эрику Моргенштерну пришлось согласиться. А потом пошло-поехало… Мне доставались дамочки помельче, тебе – мужички покрупнее. Управляющие банков, президенты компаний, директора фирм. Не только наших, между прочим. Ты же помнишь, какое время было и сколько китов-убийц плавало в мутной воде… В общем, все эти хреновы воротилы передавали тебя из рук в руки. Похоже, ты была чем-то вроде визитной карточки, вопросом престижа…

– Дорогой собакой или дипломированной гейшей?

– Именно, – Эрик прищурил глаза, – но тебя не очень-то это устраивало, ты ведь привыкла грести под себя, в хватке тебе нельзя было отказать. Ты выполняла всякие деликатные поручения…

– Что-то вроде промышленного шпионажа? – поддела я Эрика.

– Нет;.. Промышленный шпионаж был бы для тебя слишком скучен, – высказал осторожное предположение Эрик. – Но вот любые другие рискованные игры… Только ты меня в это не посвящала.

– Тогда что же делал ты, бедный мой Эрик? Если все партии вела только я?

– Ну-у… Там, где попадались крепкие орешки с нестандартной сексуальной ориентацией, бросали в бой легкую кавалерию, а именно: младшего братца, как две капли воды похожего на тебя. Такую же дрянь, как и ты сама. Такое же орудие шантажа, как и ты сама.

– Шантаж, вот как… Мы вытягивали деньги таким пошлым образом?

– Ну-у… Теперь вижу, что ты пережила тяжелую болезнь. Деньги были важной составляющей. Но не главной. Информация, любовь моя, – Эрик поднял ухоженный палец, – информация!.. У нас было маленькое семейное дельце по торговле информацией. И грязную работу делала не только ты. Меня тошнило от богатых педиков, я их ненавижу, я же воинствующий гетеросексуал. Но чего не сделаешь ради любимого человека. Я тебя имею в виду, Анька.

– Представляю, как ты должен меня ненавидеть!

– Да ты с ума сошла, Анька! Ты мне открыла стольких людей и такую власть над ними – пусть минутную, но власть… Ты дала мне такой кайф от ощущения полноты жизни, который я бы никогда не получил, массируя высохшие груди своих зажиточных старух. За тебя, любовь моя…

…Мы быстро напились. Слишком быстро, чтобы Эрик смог досказать конец истории, а я – выслушать его. Я смутно помнила, как он отнес меня в комнату, аккуратно раздел, стараясь не касаться моего тела, и укрыл одеялом. И хотя мне вдруг захотелось, чтобы он остался со мной, также аккуратно вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

…Это был первый сон, приснившийся мне за все то время, когда я пришла в себя. Он состоял из обрывков рассказанного мне Лапицким и Эриком, в нем я была лишь деталью общего плана фотографий. Погибший майор, погибшая девушка с короткой стрижкой; смазанные лица людей, которых я никогда не видела; небесная униформа хирургов, которые делали мне аборт… Легкая пронзительная боль в низу живота.

От этой фантомной боли я и проснулась. Голова раскалывалась, в пересохшем горле неслись по песку спутанные шары высохших растений, сердце неприятно подрагивало. Сон, наполненный застывшими фотографическими изображениями и сам похожий на фотографию, не принес мне облегчения.